Русская ведьма в чужом мире (СИ) - Чиркова Вера Андреевна. Страница 23

— Талм, — позвала я того из гномов, в чьей преданности была уверена полностью. — Что вы там застряли?

— Уже идем. — как-то непривычно серьезно вздохнул он и гномы молча прошли под навес.

Атаний беглым взглядом окинул украшающие наше временное пристанище цветы и фрукты и сурово поджал губы. Гарон вообще состроил физиономию проповедника, с которой ходит по стоянкам, а Талм исподтишка посматривает на меня несчастными глазками. Интересно, почему мне заранее не нравится решение, которое они приняли на своем семейном совете? Хотя я даже не знаю пока, в чем оно заключается.

Но бросаться сейчас в расспросы, как морж в прорубь, и не подумаю. Мой жизненный опыт подсказывает, что это будет выглядеть жалко и нелепо. Нет ничего глупее, чем пытаться начинать выяснять у внезапно надувшегося на тебя мужчины, почему это масик обиделся. Не нужно идти на поводу у своего любопытства, желание высказаться и так распирает его. Достаточно некоторое время спокойно переждать, обиженный быстрее созреет до того, чтобы начать разговор первым. А выслушав претензии, всегда легко отыскать в его доводах слабое место. Потому что оно обязательно есть.

Я молча разложила по чашкам салат и подвинула их гномам. А сама устроилась поближе к вампиру, и по привычке сунула кончик ногтя в зубы, пытаясь сообразить, как поделикатнее вытащить из него объяснение о пропаже дочери.

— Ну что ты сопишь мне над ухом, ведьма! — не выдержал вампир уже через пять минут. — Спрашивай уже, что тебя так мучает?

— Я хочу понять… что такого может сделать ребенок… чтобы отец от него отказался?

— И на такой простой вопрос ты так долго придумываешь ответ? — с ядовитой горечью фыркнул он. — Так не мучайся, я тебе объясню. Ребенок должен просто предать своего отца.

Он резко отвернул голову к стене, и крепко стиснул руки в кулаки, чтобы произвольно удлиняющиеся когти не выдали его душевной боли.

Ох, вампир, как я тебя понимаю. Думаешь, раз я бабка-Йожка, то меня никогда не предавали? Ошибаешься, этой чаши не удается избежать почти никому. Но есть одна маленькая тонкость… иногда, решив, что меня подло предали, и познав всю бездну черной боли и обиды я через некоторое время убеждалась, что приняла за предательство более возвышенное чувство. Вот только, к великому моему сожалению, пережитая боль от этого понимания никуда не пропадала.

— Знаешь, а это не ответ. — Дав ему немного успокоиться, делаю разочарованное лицо. — Я объясню, почему. Если про то, что дочь предала, сказали другие…

— Она сама мне это в лицо сказала! — гневно прошипел вампир и вонзил-таки когти в лежанку, яростно измельчая в труху крепкие стебли.

— Ну, и что же, что сама. — стараясь не бередить еще кровоточащую рану в его душе, мягко бормочу, словно для себя. — Тогда у меня возникает еще больше вопросов. Первый, она сделала это по доброй воле или по указу? Некоторые, например, еще недавно тоже верно служили бандитам…

— Она сказала, что знает теперь мое истинное лицо, и не желает больше зваться моей дочерью. И что такие негодяи, как я, не имеют права не только на свободу, но и вообще на жизнь. — не поворачивая ко мне лица, сквозь зубы прошипел вампир.

— У, как всё запущено. — с сочувствием присвистнула я. — И давно у вас с нею это непонимание? Ну, то есть, я хочу сказать, ведь не всегда же она тебя ненавидела?! Наверное, было время, когда дочка тебя обожала? Сможешь припомнить, с чего все недоразумения начались?

Вампир посмотрел на меня чуть не с ненавистью, и снова отвернул лицо к стене. Если он будет так вертеться, то у него скоро на шее мозоль соскочит, привычно съехидничала я и приготовилась к долгому ожиданию. Но вампир врубался в смысл сказанного мной намного быстрее гномов. Видимо, он и сам где-то в глубинах подсознания все время прокручивал обидную сцену, вновь выслушивая брошенные в лицо как горсть острых осколков злые слова дочери.

— Это началось после весеннего бала. — Глухо пробормотал он, скорее для себя, чем для меня. — ее выбрали тогда феей цветов… в этом году она как-то незаметно стала такой хорошенькой… Лайоф сам возложил Нилине на голову венок феи… Она была очень счастлива в тот день… А потом у нее всё не находилось времени со мной поговорить… Раньше мы часто разговаривали по вечерам… я рассказывал ей, как устроен мир, какие народы живут на севере, какие на востоке… она была такая любознательная… до этой весны была…

Ох, лишеньки мне! Ну, все, диагноз почти ясен! Про народы он ей рассказывал! А про то, что такое любовь и сколько на свете подлецов, рассказать девчонке, как водится, и не подумал! Мала она еще, видите ли! А что у нее подружки ровесницы уже в курсе всех тайн, и с ней поделиться не забыли, во внимание, конечно же, не принял! Ну и как мне теперь вампиру объяснять, что на дочку вовсе не обижаться нужно?!

— Нужно ее спасать. — вынесла я вердикт.

Изумленный таким выводом вампир уставился на меня ошалелым взглядом.

— Вия… — с недоумением заглянул мне в глаза Талм, — ты про кого?

— Про малолетнюю влюбленную дурочку, которой какой-то негодяй, и я даже подозреваю, какой, навешал на уши всякой лапши, чтобы урвать жирный кусочек. В виде замка, десятка деревень и двух заводов. Я ничего не забыла? — оглядываюсь на начинающее темнеть лицо вампира. — Первая любовь самая доверчивая и безрассудная, а этот красавчик, судя по всему, опытный бабник и окрутить неискушенную девчонку ему ничего не стоило. Наверняка и жениться пообещал. И, скорее всего, соврал.

— Конечно соврал. — отчаянно дергает непослушными еще крыльями вампир. — У него уже невеста есть, одна из дочерей соседнего князька. Только это пока не оглашается, там политика замешана. Князь за ней кусок земли обещает, что в герцогские пределы клином врезался, а герцог взамен разрешает проезд по своей территории в земли гномов и вампиров.

— Не двигай крыльями! — Не выдержал Гарон. — Сколько можно объяснять! А то наброшу сон и буду спокойно ждать, пока все заживет.

— Прости, гном. — Упрямо качнул головой вампир. — Некогда мне ждать, пока крылья восстановятся. Слышал, что ведьма сказала?! Это я во всем виноват, от обиды за несправедливые слова даже думать разучился. И даже сопротивляться не стал, дал себя связать, как последний дурак.

Он вновь попытался встать, но неожиданно обнаружил, что как коконом оплетен мягкими, но очень прочными стеблями.

— Ведьма! Это твоя работа?! Отпусти меня немедленно! — Сверкает в черных глазах яростный алый огонь.

— И не подумаю. Что ты собираешься делать, если даже на ногах стоять, как следует, не можешь? Помчишься своим мучителям второй раз сдаваться? На большее ведь тебя не хватит! Нет, я сама пойду… только сначала расскажи мне, какие порядки у этого красавчика. Во сколько спать ложится, устраивает ли вечером пирушки… всё и поподробнее. Да не сверкай так глазюками-то, не боюсь я. И поторопись, вечер близится, а мне еще придумать нужно… как действовать. И подготовиться, соответственно.

Пока обозленный вампир рычал и фыркал, пока, сдавшись перед неопровержимыми доводами, рассказывал мне всё, что знал про распорядок и привычки Лайофа и его охраны, которые он, по долгу службы и в силу родственных отношений, знал как нельзя лучше, за деревней отгорал закат.

На неприступно строгих гномов я, занятая своими мыслями, старалась без лишней надобности не глядеть, но краем глаза все же заметила странные переглядывания и сигналы. Ох, что-то они не к добру активизировались, надобно держать ушки настороже.

Поэтому, когда заметила, что маг начал шептать свои заклинания, в ответ сразу бросила траве тайное слово. И все три гнома вмиг оказались точно в таких же коконах, как вампир, только маг еще и с закрытым ртом.

— Вия! — Возмущенно взвыл Талм, — ты что сделала?

— Лишила вас на некоторое время возможности совершать глупости. — жестко сообщила я и кивнула вампиру, — рассказывай дальше.

— Вия! — наконец-то прорезался голос у Атания. — ты все неправильно поняла… отпусти нас!

— Атанчик, — с ехидной лаской спрашиваю гнома, повернувшись к ним лицом. — объясни мне, почему вы все считаете меня дурой? Помнишь, я вам один раз поверила, и вы меня тут же связали, вот с чего ты решил, что я допущу подобное еще раз?