Человек, рисующий синие круги - Варгас Фред. Страница 17

Она уже начала действовать, неугомонная Матильда, она уже бежала к лестнице, мчалась на станцию «Сен-Жорж».

Но Адамберг не умел торопиться.

- «Сен-Жорж», Святой Георгий! - кричала ему Матильда, ловя такси на улице. - Это не он, случайно, сразился со змеем и победил его?

- Не знаю, - отозвался Адамберг. Такси доставило их на станцию «Сен-Жорж» в пять минут одиннадцатого.

- Порядок, - сказала Матильда. - Мы вовремя.

До половины двенадцатого человек, рисующий круги, так и не появился. У ног Матильды и Адамберга образовалась куча окурков.

- Дурной знак, - произнесла Матильда. - Он уже не придет.

- Он опасается, - сказал Адамберг.

- Опасается чего? Обвинения в убийстве? Это смешно. Мы же не можем быть абсолютно уверены в том, что он слушал радио и знает о случившемся. Просто он выходит не каждый вечер, вы же помните!

- Вы правы, может быть, он еще ничего не знает. Или знает и потому проявляет осторожность. Теперь, когда ему известно, что за ним следят, он изменит маршрут. Это точно. Нам будет очень непросто его найти.

- Потому что он убил ту женщину, да, Адамберг?

- Не знаю.

- Вы не пробовали считать, сколько раз в день вы говорите «Я не знаю» и «Может быть»?

- Я не знаю.

- Я в курсе того, каких успехов вы достигли, вы всегда чертовски хорошо работали. Тем не менее стоит вас увидеть, как возникает куча вопросов. Вы уверены, что ваше место именно в полиции?

- Несомненно. Кроме того, я еще кое-чем занимаюсь.

- Например?

- Например, я рисую.

- Рисуете что?

- Листья деревьев, потом опять листья деревьев.

- И вам это кажется увлекательным? Что до меня, то я бы, наверное, сдохла со скуки.

- Но вы-то сами увлекаетесь рыбами, а это ничуть не лучше.

- Да что вы все имеете против рыб? Скажите, вам никогда не хотелось рисовать лица? По-моему, это менее занудно.

- Этим я займусь позже. Гораздо позже или вообще никогда. Сначала надо рисовать листья деревьев. Любой китаец скажет вам то же самое.

- Позже… Мне кажется, вам уже стукнуло сорок пять, или я ошибаюсь?

- Правда, но мне совершенно в это не верится.

- Слушайте, вы точно как я!

Поскольку сильно похолодало, а у Матильды в кармане пальто лежала фляжка коньяку, поскольку вовсю шел второй отрезок и их постигла неудача, им следовало немного выпить.

Уже опустились решетки на дверях метро, а человек, рисующий синие круги, так и не появился. Зато у Адамберга было достаточно времени, чтобы рассказать Матильде о том, что его любимая малышка умерла неизвестно где, вдали от него, а его не было рядом, и он не мог этому помешать. Казалось, эта история поразила Матильду. Она сказала, что стыдно было оставлять малышку умирать, что она, Матильда, знает весь мир как свои пять пальцев и, конечно, сможет точно узнать, похоронили ли где-нибудь его малышку, все равно, с обезьянкой или без нее. Адамберг тем временем почувствовал, что пьян как свинья, вероятно, оттого, что не привык пить. Он даже не мог внятно произнести «Уахигуиа».

К этому времени Данглар находился примерно в таком же состоянии. Близнецы требовали, чтобы он выпил большой стакан воды, потому что, как они говорили, «надо разбавить». Кроме двух пар близнецов, был еще пятилетний малыш, который сейчас спал, свернувшись калачиком у него на коленях. Об этом мальчике он не решился сказать Адамбергу. Этого ребенка его жена сделала с каким-то голубоглазым парнем, это совершенно очевидно, и в один прекрасный день оставила его у Данглара, заявив, что если уж на то пошло, пусть лучше все детишки будут вместе. Два раза по два близнеца плюс один непарный, тот, что спит, свернувшись калачиком, у него на коленях, - всего получается пять. Данглар очень боялся, что, если он обо всем этом расскажет, его сочтут слабоумным.

- Надоели вы мне с вашим «надо разбавить, надо разбавить»,- заявил он. - Вот ты, например, - обратился он к старшему из старших близнецов, - Мне совершенно не нравится, когда ты наливаешь белое вино в пластиковые стаканчики под предлогом, что хочешь проявить заботу и понимание и что тебе вовсе не противно белое вино в пластиковых стаканчиках. Во что превратится наш дом, если повсюду будут валяться пластиковые стаканы, как ты думаешь, Эдуар?

- Но дело не в этом, - возразил мальчик. - И вкус получается другой, и стаканчик можно смять.

- Слышать об этом не желаю,- возмутился Данглар. - О мягкости стаканов ты будешь рассуждать, когда господин виконт де Шатобриан и девяносто юных дев отпустят тебя и ты станешь полицейским, снаружи хорошо одетым, а внутри вялым и придурковатым. То-то я бы удивился, если бы с тобой такое случилось. Слушайте, а не устроить ли нам сегодня тайное сборище?

Когда Данглар и его ребятишки устраивали тайное сборище, это означало, что они намеревались обсуждать полицейские дела. Разговоры могли продолжаться часами, и дети это обожали.

- Представьте себе,- заговорил Данглар,- наш Иоанн Креститель умотал на весь день, а нас оставил разгребать дерьмо. Меня это так взбесило, что к трем часам я, сам не знаю как, уже здорово набрался. В общем, нет никаких сомнений, что надписи около прежних кругов и около круга с мертвой женщиной сделаны одним и тем же человеком.

- «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел!», так? - с выражением продекламировал Эдуар. - Или: «Эдуар, пора домой. Ночь темна, а ты бухой», или: «Жизнь, ты гаже червяка, от тебя в душе тоска», или: «Эх, жестокость, дочь моя, развлеки хоть ты меня», или…

- Хватит, хватит, ради бога, - перебил его Данглар. - Да, «Парень, горек твой удел…», за этим стоит и извращенная любовь к смерти, и несчастье, и угроза, и все что хотите. Надо признать, Адамберг учуял это первым. Но разве этого достаточно, чтобы предъявить обвинение? Графолог заявил совершенно определенно, что этот человек не сумасшедший, его даже нельзя назвать неуравновешенным, он образован, его заботит внешняя сторона жизни и успех, но в то же время он не способен добиться своей цели, он агрессивен и при этом скрытен. Именно так и сказал графолог. А еще он добавил: «Этот человек немолод, у него возрастной кризис, но он умеет держать себя в руках; он пессимист, его преследует мысль о смерти, а значит, о вечности. Возможно также, что он неудачник, готовый добиться успеха, или счастливчик, готовый потерпеть неудачу». Наш графолог, он такой: вечно выворачивает фразы туда-обратно, как пальцы у перчаток, сначала он вытянет их на лицевую сторону, потом наизнанку. Например, если он говорит о желании надеяться, он никак не может тут же не сказать о надежде желать, и так далее и тому подобное. Пока его слушаешь, он кажется человеком большого ума, а если немного подумать - в его слова и вникать-то не стоило. За исключением его соображений о том, что надписи на всех кругах сделаны одним и тем же человеком, что этот человек - в своем, вполне ясном уме и что он на грани успеха или провала. А вот насчет того, не было ли тело женщины положено в ранее начерченный круг, наши эксперты затрудняются дать однозначный ответ. Может, да, а может, и нет. Как вы считаете, разве эксперт имеет право так отвечать?

Да и сама покойница тоже не очень нам помогла: она и при жизни была словно неживая, жизнь у нее была гладкая, как водосточная труба. Ни тебе любовных неурядиц, ни патологических личностей в семье, ни проблем с деньгами, ни тайных пороков - ничего. Ничего, кроме мотков шерсти, тысяч мотков шерсти, а еще - отпусков в Турени, юбок скромной длины, добротных туфель, маленькой книжечки для записи набора бессвязных слов и десятка пачек сухариков с изюмом в кухонных шкафах. Она даже пишет об этом в своем дневнике: «Невозможно есть сухарики на работе, от них повсюду крошки, и хозяйка делает мне замечания», и далее в том же духе. Вы меня спросите: «А что она в таком случае забыла на улице вчера поздно вечером?» Она возвращалась от своей кузины, работающей кассиром на станции «Люксембург». Она часто туда ходила, устраивалась в маленьком помещении кассы, ела чипсы и вязала перчатки с индейским орнаментом, которые потом продавала в магазине; домой она возвращалась пешком, возможно, как раз по улице Пьера и Марии Кюри.