Соленый ветер - Сорокина Д. С.. Страница 6

Она ушла, и я, глядя на Максин, закатила глаза:

– Что-то она не в духе, да?

Максин подала мне платье. Судя по глазам, она все еще переживала из-за резкого тона мамы. Мы вернулись в комнату, и я закрыла дверь.

Я приложила к себе платье.

– Оно точно мне идет?

– Чем ты встревожена, Антуанетта? – спросила экономка. Я почувствовала, что она пристально смотрит на меня.

Я опустила взгляд на деревянный пол и свои босые ноги.

– Не знаю, – растерянно призналась я, – просто все происходит так быстро.

Максин кивнула:

– Ты о помолвке?

– Да. Я люблю его, правда люблю. Он такой хороший.

– Он хороший, – повторила она, предлагая продолжить мысль.

Я села на кровать и положила голову на спинку.

– Знаю, никто не идеален, но иногда я думаю: полюбила бы я его сильнее, стали бы чувства глубже, если бы он исполнил свой долг?

Максин повесила платье на дверь.

– И отправился на войну?

Я кивнула:

– Мне хочется, чтобы кое-что у него, у нас было иначе.

– Например, милая?

– Я хочу гордиться им, как гордятся своими мужчинами, ушедшими воевать, другие женщины, – продолжила я, задумавшись на мгновенье, – хочу испытывать страсть. Китти считает, нам не хватает страсти, – нервно буркнула я.

– Ну, – выжидательно посмотрела на меня Максин, – а что думаешь по этому поводу ты?

– Не знаю, – призналась я и тотчас же отбросила эти мысли. – Послушай только, что я несу. Я ужасная невеста, раз болтаю такие вещи. Герард – просто мечта. Мне очень повезло. Пора приступить к своей роли.

Максин посмотрела мне в глаза. В ее взгляде вспыхнуло пламя.

– Никогда так не говори, Антуанетта, – отчеканила она, стараясь проговаривать слова ясно и четко, насколько позволял акцент. – Нельзя играть роль в жизни, а уж тем более – в любви. – Она обняла меня за плечи, как в детстве, и прижалась щекой. – Будь собой и всегда слушай сердце, даже если следовать его зову больно и очень тяжело.

Я вздохнула и уткнулась ей в плечо.

– Максин, почему ты так говоришь? Почему ты говоришь это сейчас?

Экономка заставила себя улыбнуться, но в ее глазах застыла печаль:

– Однажды я не послушала свое сердце и теперь жалею об этом.

У матери Герарда, Грейс Годфри, была неприятная внешность. Темные глаза и резкие черты лица, которые делали Герарда таким неотразимым, лишали женщину привлекательности. Но улыбка делала ее черты мягче. В детстве я часто мечтала, чтобы мама была больше похожа на миссис Годфри – практичную и приземленную, несмотря на достаток и положение в обществе. Обычно женщины ее круга перекладывали большую часть забот о детях на наемных работниц, но миссис Годфри все делала сама. Если в детстве кто-нибудь из мальчиков Годфри разбивал коленки, она прогоняла няню прочь и сама перевязывала раны, нежно целуя ребенка.

– Не понимаю, почему Грейс Годфри не позволяет няне заниматься своим делом, – жаловалась мама папе, когда я училась в начальной школе.

Как и следовало ожидать, когда мы с родителями подошли к дому Годфри, Грейс помогала официантам перенести ледяную фигуру – большую утку с тремя утятами в ряд – с веранды на лужайку.

– Позвольте мне помочь, – послышался за моей спиной папин голос.

– Грейс, осторожнее, – вмешалась мама, – у тебя больная спина.

Как только подскочил папа, Грейс уступила власть над уткой, которую удерживала с явным трудом.

– Спасибо, – поблагодарила она и повернулась к маме: – Луэллен, Анна, добрый день. Чудесная погода, не правда ли?

– Да, – согласилась я, посмотрев в голубое небо, на котором виднелось единственное пушистое облачко. Дорогой газон заставлен столами, а в вазах, установленных на сиреневые скатерти, красуется пурпурная гортензия.

– Все это… – замешкалась я, внезапно растрогавшись таким выражением любви ко мне, Герарду и нашему грядущему союзу. – Все очень красиво.

– Рада, что тебе нравится, – ответила миссис Годфри, обхватив мою руку крепкими пальцами. – Герард ждет тебя на веранде, дорогая.

Я увидела его издалека – он растянулся на шезлонге, покуривая сигару с отцом. Галантный, красивый, сильный – словно сошел со страниц одного из маминых журналов. Увидев меня, он быстро встал.

– Анна, – крикнул он, махнув рукой, – я сейчас!

Я поправила ленту на платье, и у меня в голове прозвучали слова Максин: «Нельзя играть роль в жизни, а уж тем более – в любви». Но разве все вокруг не играют роли? Мама. Папа. В каком-то смысле – Китти. Даже Максин. Почему я должна вести себя иначе?

Через несколько мгновений Герард обнял меня за талию.

– Ты, – прошептал он мне на ухо, – самая красивая девушка!

Я покраснела.

– Ты правда так думаешь?

– Уверен, – ответил он. – Откуда у тебя это платье? Ты изумительна.

– Я надела его для тебя. Хотела, чтобы…

– Погоди, это Итан Вагонер?

Герард смотрел на ворота в сад, куда входил мужчина с беременной женой.

– Дорогая, прости, что прерываю, но это мой старый друг из колледжа. Давай я вас представлю.

Тот день был переполнен знакомствами и встречами, и я почти не видела Герарда – лишь иногда он махал мне рукой или быстро целовал в щеку. Праздники в честь помолвки – не для помолвленных.

Когда позвонили к обеду, я стала искать глазами Китти и поняла, что не видела ее весь день. Странно, я сообщила ей о празднике несколько недель назад. Во время обеда она должна была сидеть рядом с нами, но так и не появилась. А когда оркестр заиграл первую песню, я начала волноваться.

– Герард, – прошептала я ему на ухо, пока мы кружились по танцполу в теплом вечернем воздухе, и казалось, что на нас смотрят тысячи глаз. Я старалась не обращать внимания. – Китти почему-то нет… Я беспокоюсь.

– Наверное, она просто опаздывает, – ответил он без тени волнения, – ты же знаешь Китти.

Да, Китти часто опаздывала. Но не на пять часов и не на помолвку лучшей подруги. Нет, я чувствовала: что-то не так.

Герард уверенно вел меня по танцполу, я положила голову на лацкан его пиджака, закрыла глаза и позволила ему лидировать, как всегда, ни на секунду не перехватывая инициативы, и вслушивалась в слова песни.

– Герард, – прошептала я, – ты думал о войне? Об отправке на фронт?

Он отстранился и посмотрел мне в глаза:

– Любимая, если ты беспокоишься, что меня мобилизуют, то напрасно. Отец уже обо всем позаботился.

Я нахмурилась.

– Но, – начала я и тут же остановилась, пытаясь подобрать слова, – разве тебя не волнует, что…

– Волнует что?

Я отвлеклась – краем глаза заметила у входа в сад какое-то движение. Кто-то махал рукой, пытаясь привлечь мое внимание. Свет танцпола затемнял окружающее пространство, но мне удалось разглядеть, кто именно. Китти. Она стояла за садовыми воротами. Ворота заперты? Почему она не заходит? Она поднесла к глазам носовой платок. Нет, явно что-то не так.

Песня закончилась, и к нам присоединились несколько пар. Я прижалась к Герарду поближе и прошептала:

– Ничего, если эту мы пропустим?

Он удивленно улыбнулся и кивнул. Я поспешила к воротам. Китти сидела на тротуаре, уронив голову на колени.

– Китти, что случилось? – Я наконец разглядела ее лицо: потекшая от слез косметика, красные от слез глаза.

– Ты, наверное, думаешь, что я ужасная, отвратительная подруга, – всхлипнула Китти и вновь опустила голову.

Я погладила ее по голове, тщетно пытаясь убрать выбившиеся пряди. Я еще никогда не видела ее кудри в таком беспорядке.

– Конечно нет, милая. Что случилось? Расскажи.

– Анна, прости, что так подвела, – вздохнула она. – Должно быть, ты считаешь меня никудышной подругой. И правильно. Я плохой, недостойный тебя друг.

Всхлипы продолжились, я вытащила из складки платья свежий носовой платок.

– Чушь, ты мой самый дорогой друг.

Китти высморкалась и посмотрела на меня пугающе горьким взглядом. Ее переполняли грусть и какое-то отчаяние. Эта девушка стояла на пороге решительного шага. Я отвела глаза.