Воля павших - Верещагин Олег Николаевич. Страница 38

И СТАЛО ОЧЕНЬ ТИХО.

Очень-очень. Олег осматривался, вжавшись плечом в камень и держа наготове вновь заряженный самострел. Гоймир, осторожно ступая, шел к нему, держа в обеих руках окровавленные клинки. Гостимир, зажав плащом левое плечо, подходил к Йерикке, лежащему за пулеметом – голова на прикладе, в кулаках торчит папоротник.

– Всех кончили, – сказал Гоймир, подходя к одному из убитых. – Предатели, переветчики! – процедил он сквозь зубы и повернулся к Олегу. С легким удивлением посмотрел на него, словно впервые увидел. – А ты боец, Вольг. Без тебя прибрала бы нас Белая Девка [15]… Это и называют – пошли по шерсть, а вернулись стрижены… кр-ровь Чернобогова! – Он коротко, зло рассмеялся и неясно было, кого имел в виду.

Олег, не снимая самострела с руки, поднялся в рост и тоже подошел посмотреть на убитых. Не сказать, чтобы ему этого очень хотелось, но что-то упрямо тянуло его к трупам, каменно-неподвижно лежавшим в кустарнике и уже очень мало похожим на людей. Смерть забрала у них это сходство – теперь они, скорей, напоминали валуны, каких вокруг много.

«Вот я и поучаствовал в настоящем бою, – подумал Олег, скользя по трупам взглядом. – Скольких же я убил? Троих – на лугу утром. И четверых здесь. Или больше? Я фигею. Почему я ничего не чувствую?» В самом деле, он не испытывал желания жадно вглядываться (как в книжках) в лица убитых им, но не ощущал и какого-либо чувства вообще. В бою было хладнокровие – даже без азарта. А сейчас – равнодушие.

Его хотели убить.

Убил он. Все.

– Ленко убит, – сказал Гоймир. – Как решето. А что Йерикка?

Тот ответил сам:

– Два осколка в спину. Так, пустяк, эти штучки даже плащ добротный не пробивают.

Но, кажется, все было не так красиво, как он говорил. Лицо Йерикки и в самом деле было спокойно, как вода в тихой заводи, он сидел, словно просто решил отдохнуть, привалясь затылком к стволу сосны, – вот только дышал очень осторожно. Белые полоски мягких льняных бинтов охватывали ему грудь. Гостимир, сидя рядом, бинтовал себе плечо.

Тем временем Гоймир с абсолютным хладнокровием подошел к одному из убитых. Сказал:

– Чтоб тебе не вернуться! – и, примерившись, точным, сильным движением отсек трупу голову. Ударом ноги откатил ее в сторону. Перешел ко второму…

– Мамочки… – Олег отвернулся и, согнувшись, уперся ладонями в колени, пережидая резкий и болезненный позыв на рвоту. За его спиной Гостимир возмутился:

– Смотри, куда катишь!

Олег открыл рот, но пустой желудок ничего кроме струйки зеленоватой желчи из себя не выдавил. Спазм отозвался резью во внутренностях. Вот тебе и равнодушие…

– Вольг, помоги, – окликнул его Гоймир.

Не поворачиваясь, Олег сердито ответил:

– Знаешь, не тянет меня на это смотреть.

– На это? – Гоймир, кажется, усмехнулся. – Война такова.

– Рубить головы Покойникам? – Олег распрямился, сплюнул, жалея, что нечем сполоснуть рот. – Ничего себе война…

– Знаешь пословицу: «Подсел к чужому очагу – ешь, как все!»? – спросил Гоймир.

Гостимир поддержал:

– Попади к ним кто наш…

– Ладно, – откликнулся Олег. – Это ваши дела, не мои.

По-прежнему не глядя на то, чем занимается Гоймир, Олег подошел к Ленко. То ли при падении, то ли при повороте уже мертвого тела меч убитого парня – с рукоятью, увенчанной искусно выкованной из меди головой рыси – на треть выскользнул из ножен. На сером, без полировки, лезвии играл ставший сумрачным солнечный свет, словно бы сплетались стебли трав, образовывавшие что-то, очень похожее на фигуру человека, стоящего с прижатыми к бокам руками… Олег сморгнул – человеческая фигура растворилась среди стеблей невиданных трав…

Мальчик нагнулся, чтобы задвинуть клинок обратно в ножны. Но его остановил тревожный оклик Гоймира:

– Нет! Не трогай!

Олег удивленно оглянулся. Странно, но все трое горцев смотрели на него – внимательно и непонятно, с какой-то тревогой… или ожиданием?

– Почему? – непонимающе спросил Олег. – Я только хотел поправить меч.

Горцы переглянулись. Гоймир чуточку пожал плечами:

– Добро. Пускай…

А Йерикка пояснил серьезно и значительно:

– Видишь ли, Вольг… Тот, кто берет оружие убитого в руки, может оставить его себе… а может и не оставлять. Но независимо от того, что он решит, он становится местьником. Он ОБЯЗАН отнести оружие в род убитого и поклясться отомстить. Именем Перуна Сварожича, Карны и своей Доли. [16] А ведь ты скоро уедешь. А у Ленко мать, дед с бабкой, младший брат и две сестры…

– Я принесу его оружие в род, – вызвался Гостимир и уже встал, шагнул вперед… но Олег остановил его:

– Подожди, – и повернулся к убитому.

Что он знал об этом парне? Ничего. Какое ему было до него дело? Никакого. Он тут гость – Йерикка прав на все сто. И он сам сказал – это их дела. Не его. Если он сейчас возьмет оружие – он свяжет себя дикарским обычаем с людьми, которых не знает. До которых ему нет дела. Не может быть дела.

Олег вспомнил дом. Отца, маму, свою новую комнату. Вадима, многочисленных приятелей. И еще. Виселицы вдоль заброшенного железнодорожного полотна. Немого, который полз по садовой дорожке. ЗАПАХ хангара, лапавшего Бранку…

– Мой дед, – отрывисто сказал он. – Он был местьником?

– Да, – откликнулся Гостимир. – Не надо, Вольг, тебе будет жаль потом.

Падающий Ленко. Разорванный плащ на спине Йерикки. Крик: «Горцы, суки! Сдохнете!»

Сладкий ужас, от которого на глаза навернулись слезы, заполнил все существо Олега. Он еще раз посмотрел в спокойное лицо Ленко. И, наклонившись, отстегнул пояс с мечом и ножом – широкий, из толстой кожи, с серебряной пряжкой в виде восьмиконечной звезды-перуники. Выпрямился. Поглядел вокруг с легким вызовом:

– До зимы далеко. Я что-то сделал не так? Скажите.

Йерикка смотрел явно одобрительно. Гостимир покачал головой. Гоймир вздохнул:

– Ты не ведаешь, что сделал, Волы. Но теперь уж прошло время поправлять что…

– Я и не собираюсь ничего поправлять, – упрямо сказал Олег, застегивая на себе пояс. Ленко в самом деле был плотнее – пришлось перетянуть пряжку, чтобы пояс не болтался на бедрах. Меч и нож оттянули его непривычной сумрачной тяжестью – словно присматривались к новому хозяину и еще не решили, принять ли его, признать ли…

Дома – Олегу пришло в голову определение «пятистенки», хотя он и не знал, что оно означает и пятистенки ли эти дома – стояли без заборов, открыто, среди яблонь, шиповника и еще каких-то кустов, мальчику неизвестных. Все они образовывали одну длинную улицу, тянувшуюся прямиком через укрытую в скалах долину. За домами покровительственно раскидывали свои кроны могучие дубы. Очевидно, когда-то всю эту укромную, закрытую от ветров скалами землю занимала небольшая дубрава. Потом пришли люди. Построили у входа в долину крепость. Стали ставить дома, сажать яблони, ухаживать за ними в морозы… Но и дубов не свели больше, чем нужно – Рысье Логово лежало в их окружении, как под надежной стражей. Красивое, тихое место… Дома – от конька до завалинки – покрывала искусно сделанная резьба, в которой узнавал Олег все те же мотивы, что и на головных повязках, на одежде людей племени… И в каждом дворе – даже символически не обозначенном – стоял резной столб. Женщина в рогатом головном уборе обеими руками прижимала к животу разделенный на четыре части ромб.

Лада. Богиня порядка, чистоты, гармонии. Так объяснил Олегу шепотом Йерикка. Он же сказал, что эта часть Рысьего Логова называется Город – как огороженная скалами и крепостью у прорубленной в тех скалах дороги.

Олег плохо слушал эти объяснения. Чувство, владевшее им, нельзя было назвать страхом. Он словно бы все глубже погружался в странный тревожный сон – с каждым часом все больше и больше увязал в делах этого мира, подчиняясь его холодному очарованию и совершая поступки, на которые раньше просто не был способен. Как знать, не испытал ли что-то подобное его дед, оказавшись здесь впервые? Может быть. Его сейчас этот вопрос не очень волновал.