Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал - Хотинская Нина Осиповна. Страница 10

Все были довольны, а на вырученные деньги я покупал свои первые сигареты. Клянусь, в такие моменты я сам себе казался королем. Королем придурков.

Хозяин кафе говорит мне:

— Ну как?… — Все еще в армии?

— Угу…

— Вот и хорошо! — Угу…

— Заходи ко мне как-нибудь вечерком после закрытия, поболтаем… Я-то служил в легионе, то было другое время… Нас вот так запросто в увольнение не отпускали… Нет, это я тебе говорю…

И он отправился за стойку вспоминать войну, старый алкоголик.

Легион…

Я устал. У меня ноет спина от этого чертова рюкзака, лямки которого больно врезаются в плечи, а бульвар все никак не кончается. Когда я наконец добираюсь до дома, калитка заперта. Нет, ну это уже полный абзац. Я готов заорать от злости.

Я на ногах с четырех утра, я тащился в вонючих вагонах через полстраны, может, с меня на сегодня хватит?

Хоть собаки меня ждали. Бозо визжит и чуть не воет от радости, Микмак скачет как заведенный, подпрыгивая на три метра в высоту… Вот это я понимаю, радушный прием!

Я перебрасываю рюкзак через забор и перепрыгиваю сам, как в детстве. Собаки бросаются ко мне, и я — впервые за много недель — чувствую себя лучше. Итак, значит, есть на этой маленькой планете хоть кто-то, кто любит меня и ждет. Ко мне, мои сладкие! Да, ты самый красивый, моя умница…

Свет в доме не горит.

Ставлю рюкзак у своих ног на коврик и начинаю искать ключи, которые лежат где-то на самом дне под тоннами грязных носков.

Собаки бегут впереди меня по коридору, я хочу зажечь свет, но электричества нет.

Ч-ч-черт, черт, черт, черт…

И тут я слышу голос моего придурка-братца Марка: ~ Мог бы не ругаться при гостях… В доме по-прежнему темно. Я спрашиваю:

— Что за хрень такая?…

— Нет, ну ты неисправим, рядовой второго класса Брикар. Говорят тебе, кончай ругаться! Ты не в казарме, вокруг тебя не деревенщина, так что следи за своим языком — иначе я не зажгу свет.

Свет зажигается.

Только этого мне не хватало. Все мои дружки и родственники выстроились в гостиной с бокалами в руках и поют хором «С днем рождения, тебя!», а над ними сверкают разноцветные гирлянды.

Мама говорит:

— Мальчик мой, да поставь же наконец этот рюкзак.

И протягивает мне бокал вина.

Со мной впервые такое проделывают. Думаю, я выгляжу сейчас законченным идиотом.

Я пожимаю всем руки, целую бабушку и тетушек.

Добравшись до Марка, хочу дать ему тумака, но он не один, а с девушкой. Обнимает ее за талию. А я с первого же взгляда понимаю, что влюблен.

Хлопаю Марка по плечу, киваю на девушку и спрашиваю:

— Это мой подарок?

— Размечтался, придурок!

Я снова перевожу взгляд на нее. В животе у меня происходит что-то странное. Она красавица, и мне плохо.

— Ты ее не узнаешь? — Нет.

— Да это же Мари, подружка Ребекки…

— ???

Она говорит мне:

— Мы были вместе в летнем лагере. В Гленане, помнишь?

— Нет, мне очень жаль. — Покачав головой, я оставляю их. Мне надо выпить. Срочно.

Помню ли я?! Занятия парусным спортом мне до сих пор снятся в кошмарах! Мой братец — лидер, любимец всех воспитательниц, загорелый, мускулистый, ловкий. Он ночью прочел брошюру о том, как ходить под парусом, и с первого раза все понял, Мой брат принимал картинные позы и улюлюкал, пролетая над волнами. Мой брат никогда не падал в воду.

Девчонки с их томными взорами и маленькими грудками, у которых все мысли были только об одном о предстоявшей прощальной вечеринке.

В автобусе каждая из них написала фломастером свой адрес на его руке — а он притворялся, что спит. Некоторые даже плакали на глазах у родителей, глядя, как Марк идет к нашей машине.

А я… У меня была морская болезнь.

Я прекрасно помню Мари. Однажды вечером она рассказывала подружкам, что застукала пару влюбленных голубков, когда те обжимались на пляже, и слышала, как хлопают трусики девушки.

— Как это «хлопают»? — спросил я, желая ее смутить.

А она посмотрела мне прямо в глаза, ухватила трусики за резинку прямо через платье, оттянула и отпустила.

Хлоп.

— А вот так, — ответила мне Мари, не отводя взгляда.

Мне было одиннадцать.

Мари.

Помню ли я… Хлоп…

Вечеринка шла своим чередом, мне все меньше хотелось говорить об армии. Чем реже я смотрел на Мари, тем больше мечтал к ней прикоснуться.

Я слишком много пил. Мама метнула в меня неодобрительный взгляд.

Я отправился в сад с несколькими одноклассниками. Поговорили о кассетах, которые собирались взять в прокате, о машинах, которые никогда не сможем купить. Майкл вот установил в своей «106-й» шикарное стерео.

Отдал почти десять тысяч — чтобы слушать «техно»…

Я уселся на железную скамейку. Мама каждый год заставляет меня ее перекрашивать. Говорит, она напоминает ей сад Тюильри.

Я курил, глядя на звезды. Я плохо знаю, как они называются, но при любой возможности ищу на небе те, что мне известны. Вообще-то, я знаю всего четыре.

Это еще одна вещь, которую я упустил на каникулах в Гленане.

Я заметил Мари издалека. Она мне улыбнулась. Я разглядывал ее зубки и форму сережек.

Садясь рядом, она спросила:

— Не возражаешь?

Я промолчал, потому что у меня снова заныл живот.

— Ты правда меня не помнишь?

— Неправда.

— Значит, помнишь?

— Да.

— Что именно?

— Помню, что тебе исполнилось тогда десять лет, что твой рост был 1 метр 29 сантиметров, что ты весила 26 кило, что годом раньше у тебя была свинка — тебя осматривал врач. Я помню, что ты жила в Шуази-ле-Руа и поездка к тебе на поезде обошлась бы мне в 42 франка. Я помню, что твою мать звали Катрин, а отца — Жак. Я помню, что у тебя была морская черепашка по имени Канди, а у твоей лучшей подруги -морская свинка Энтони. Я помню, что у тебя был зеленый, с белыми звездами, купальник и сшитый мамой халатик с твоими инициалами. Я помню, как ты плакала однажды утром, не получив с почтой письма. Я помню, что в последний вечер ты приклеила блестки на щеки и вы с Ребеккой исполняли номер под музыку «Grease»…

— Черт, да у тебя просто феноменальная память!!!

Она становится еще красивее, когда смеется. Она откидывается назад. Сует ладони подмышки, чтобы согреться.

— Вот, — говорю я и начинаю снимать свой огромный толстый свитер.

— Спасибо… а как же ты? Замерзнешь ведь!

— Обо мне не беспокойся.

Она теперь смотрит на меня совершенно иначе. Любая девушка поняла бы то, что она поняла в этот момент.

— А еще что ты помнишь?

— Помню, как ты сказала мне перед корпусом «Оптимистов», что мой брат — хвастун.

— Да, правда, а ты ответил, что это не так.

— Потому что это не так. Марку многое легко дается, но он этим не бахвалится. Он просто это делает, и все.

— Ты всегда защищал брата.

— Так это же мой брат. Кстати, ты теперь тоже видишь в нем гораздо меньше недостатков, разве нет?

Она встала, спросив, можно ли ей оставить у себя мой свитер.

Я улыбнулся в ответ. Я был счастлив, как никогда, — несмотря на все трудности и мерзости моей жизни в данный конкретный момент.

Подошла мама, а я все улыбался, как полный болван. Она объявила, что будет ночевать у бабушки и что девочки должны спать на втором этаже, а мальчики — на третьем…

— Мам, мы вообще-то уже не дети, все будет в порядке…

— И не забудь проверить, в доме ли собаки, прежде чем закрывать на ночь дверь, и…

— Ну, мама…

— Конечно, я волнуюсь — вы все слишком много пьете, а ты вообще безобразно напился…

— Теперь не говорят «напился», мама, говорят — «расслабился». Так вот, я расслабился…

Она ушла, пожимая плечами.

— Надень хоть что-нибудь, замерзнешь.

Я выкурил три сигареты, дав себе время подумать, и отправился к Марку.