Увядание - Савушкина Т. А.. Страница 12

– Все в порядке, – заверяет она меня. – Я никому не скажу. Я все понимаю.

Позади меня медленно закрываются двери лифта.

– Понимаешь? – спрашиваю я.

– М-м-м, – утвердительно мычит она и указывает на зонт.

Взяв из моих рук, она его распахивает.

– Где нашла? – спрашивает она, крутанув зонт над головой.

– В гардеробной.

– Понятно, – говорит Роуз. – А ты знала, что их нельзя открывать в доме? Плохая примета. Вообще-то Линден очень суеверен.

Сложив зонт, она задумчиво его рассматривает.

– Ты, наверное, не слышала, что все твои вещи отбирает Линден? Твою одежду, обувь, этот зонтик. Как ты думаешь, почему он оказался у тебя в комнате?

– Линден не хочет, чтобы я промокла под дождем, – отвечаю я, начиная понимать, к чему она клонит.

Роуз поднимает на меня глаза, улыбается и передает мне зонт.

– Вот именно. А дождь идет только снаружи.

Снаружи. Никогда не думала, что от этого слова у меня внутри все будет переворачиваться. В моей жизни и так было немного радостей, и я готова на все, чтобы вернуть хотя бы эту. Рука, в которой я держу зонт, непроизвольно сжимается.

– Отсюда можно выбраться только на лифте? – интересуюсь я.

– Да забудь ты о лифтах, – отвечает Роуз. – У тебя один выход отсюда – Линден.

– Не понимаю. А вдруг пожар? Мы же все умрем.

– Жены – это выгодное капиталовложение, – объясняет Роуз. – Распорядитель Вон выложил за тебя кругленькую сумму. Он настолько увлечен генетикой, что, могу поспорить, даже переплатил, узнав про твои необычные глаза. Если он хочет, чтобы с тобой ничего не случилось, будь то пожар, ураган или цунами, ты в безопасности.

Наверное, она хочет меня подбодрить, но вместо этого меня охватывает сильное беспокойство. Если я такое ценное вложение денег, то мне будет гораздо труднее потихоньку улизнуть отсюда.

У Роуз усталый вид. Закинув зонт к себе в комнату, помогаю ей забраться на кровать. Она обычно ругается со слугами, когда те уговаривают ее немного отдохнуть, но со мной она не спорит, потому что я не заставляю ее принимать лекарства.

– Открой окно, – едва слышно говорит она, поудобнее устраиваясь под шелковистыми одеялами.

Я повинуюсь, и в комнату проникает свежий весенний ветерок.

– Спасибо, – говорит она мне, вздохнув полной грудью.

Я сижу на подоконнике и прижимаю руку к москитной сетке, полностью закрывающей оконный проем. Это обычная съемная сетка, если на нее хорошенько надавить, она выскочит из рамки. Я бы смогла выпрыгнуть, хоть здесь и высоковато – во всяком случае, выше, чем на крыше моего дома, – но рядом нет ни одного дерева, не за что уцепиться. Не стоит даже пробовать. Я все думаю о том, что мне сказала Роуз у лифта. Она пообещала никому не рассказывать, потому что все понимает.

– Роуз, ты когда-нибудь пыталась отсюда сбежать? – спрашиваю я.

– Какая разница.

Я вспоминаю фотографию девушки с открытой жизнерадостной улыбкой. Все эти годы она провела здесь. Интересно, ее с детства приучали к мысли, что она выйдет замуж за Линдена? Или все-таки было время, когда ей этого совсем не хотелось? Открываю было рот, чтобы спросить, но она, к тому времени уже сидя в кровати, меня опережает:

– Ты снова увидишь мир за стенами этого дома. Я знаю. Он полюбит тебя. Если ты хоть на минуту меня послушаешь, то поймешь, что после моей смерти станешь его любимицей. – Как спокойно она говорит о том, что скоро умрет. – Он отвезет тебя куда угодно, стоит только попросить.

– Куда угодно, – отвечаю я, – только не домой.

Она мне улыбается и приглашающе похлопывает ладонью по матрасу. Сажусь рядом с ней. Привстав позади меня на колени, Роуз принимается заплетать мои волосы.

– Твой дом теперь здесь. Чем больше ты сопротивляешься, – объясняет она и для пущей убедительности слегка дергает меня за косу, – тем плотнее захлопывается ловушка. Готово.

Подхватив свисающую со спинки кровати ленту, она скрепляет ею конец косы. Медленно вернувшись на свое место, она заглядывает мне в лицо.

– Тебе хорошо с убранными волосами, – говорит она, откинув прядь с моего лба. – Скулы – просто загляденье.

Скулы у меня высокие, как у нее. Мы вообще очень похожи: обе блондинки с копной вьющихся волос, упрямым подбородком и ясными глазами. Единственное, чего ей не хватает, – это гетерохромных глаз. Есть и еще одно, более важное отличие. Она смогла принять эту жизнь, полюбить нашего мужа. Я же готова на все, лишь бы выбраться отсюда.

В тот день о побеге больше ни слова. Из всех жен Роуз общается только со мной, другие с ней за все это время даже ни разу не поговорили. Дженна – молчунья, зато Сесилия постоянно интересуется, с чего это я так подружилась с умирающей женой Линдена.

– Она скоро умрет, и он сможет уделять нам больше времени, – воодушевленно повторяет она.

Мне тошно от того, как мало для нее значит жизнь Роуз. Хотя чем ее слова хуже того, что сказал мой брат о ребенке, который до смерти замерз на крыльце нашего дома прошлой зимой?

Когда я его нашла, чуть не расплакалась. Но брат предложил не трогать лучше тело, пусть служит предупреждением для всех, кто подумывает влезть к нам в дом.

– Мы здорово потрудились над замками. Они скорее умрут, чем смогут их взломать, – сказал он.

Надо. Приходится. То был очередной случай из этой категории. Много позже, когда я предложила похоронить тело – девочку в поношенном клетчатом пальтишке, – он попросил моей помощи, чтобы дотащить труп до мусорного контейнера неподалеку.

– Плохо, что ты такая чувствительная, – сказал он. – Это прям как мишень у тебя на спине.

А если здесь другой случай, Роуэн? Вдруг в этот раз моя чувствительность сыграет мне добрую службу. Мы с Роуз не можем наговориться. Мне нравится беседовать с ней, и я уж постараюсь не упустить возможности узнать о Линдене побольше и понять, как привлечь его внимание.

Но проходят дни, за днями недели, и я понимаю, что мы стали по-настоящему близки. Да уж, угораздило меня. Подружилась с умирающей! Пусть так, мне нравится с ней разговаривать. Она рассказывает мне о своих родителях, они были из первого поколения и погибли в результате какого-то несчастного случая в дни ее совсем ранней юности. Они дружили с отцом Линдена, так она и попала в этот дом, стала невестой.

Она рассказывает мне о матери Линдена, молодой жене Распорядителя Вона во втором его браке. Она умерла при родах Линдена. Вон с самого начала был так поглощен своими исследованиями, настолько одержим идеей спасти сына, что больше не женился. Роуз говорит, что если бы он не был талантливым врачом, так увлеченным своей работой, то стал бы предметом всеобщих насмешек. Он один из ведущих генетиков штата, владелец успешной клиники в городе. Она рассказывает, что до Линдена у Вона был еще один сын. Он прожил двадцать пять лет, умер, и его кремировали еще до того, как родился Линден.

Вот, думаю я, что роднит меня с мужем. До того, как у родителей появились мы с братом, у них было еще двое близнецов. Они родились слепыми, с плохо сформированными конечностями. Близнецы так и не научились говорить и дожили только до пяти лет. Подобные отклонения среди потомства генетически безупречного первого поколения большая редкость, но иногда случаются. Их называют деформациями. Видимо, мои родители не в состоянии были произвести на свет детей без генетических странностей. Хотя мне стоит поблагодарить их за гетерохромию. Не исключено, что как раз она и уберегла меня от выстрела в голову в темноте того фургона.

Мы с Роуз обсуждаем и приятные вещи, цветущую сакуру, к примеру. Я уже настолько доверяю Роуз, что рассказываю об отцовском атласе и о том, как переживала из-за того, что не застала мир в его лучшую пору. Заплетая мне косы, Роуз говорит, что если бы она могла выбирать, где жить, то поехала бы в Индию. Она бы носила сари, расписывала все тело хной и, может, даже проехалась по улицам города верхом на слоне, обвешанном драгоценностями.

Я крашу ей ногти в розовый цвет, а она лепит на мой лоб наклейки со стразами и камешками.