Игра Нептуна - Варгас Фред. Страница 15

– Вы недовольны поездкой?

– С одной стороны, все прошло очень хорошо. Новое шило, замеры – шестнадцать и семь десятых сантиметра и восемь миллиметров. Я же говорил, Данглар, та же поперечина, виновный – бездомный кролик, беззащитный пьяница, идеальная жертва для ястреба. Какой-то старик напоил его. Так называемый товарищ по несчастью, который аккуратненько пил из стакана, не притрагиваясь к бутылке братца-кролика.

– А с другой стороны?

– А с другой дело обстоит гораздо хуже. Трабельман встал на дыбы. Он считает, что я ни с кем не считаюсь. Для него судья Фюльжанс – живой памятник. Впрочем, как и я, только иного рода.

– Какого же?

Адамберг улыбнулся:

– Наподобие Страсбургского собора. Он сказал, что у меня «эго» размером с этот собор.

Данглар присвистнул.

– Одна из жемчужин средневекового искусства, – прокомментировал он. – Шпиль высотой сто сорок два метра, возведенный в тысяча четыреста тридцать девятом году, шедевр Иоганна Хюльца…

Легким движением руки Адамберг прервал эрудита.

– Неплохо, – заключил Данглар. – Он шутник, ваш Трабельман.

– Острит время от времени. Но тогда он не смеялся и вышиб меня, как какого-нибудь бродягу. Извиняет майора одно – он узнал, что судья умер шестнадцать лет назад. И ему это не слишком понравилось. Некоторых такое смущает.

Адамберг поднял руку.

– Вам помог массаж Ретанкур? – спросил он. Данглар почувствовал раздражение.

– Не удивляйтесь. У вас красный затылок, и вы пахнете камфарой.

– У меня кривошея. Кажется, это не преступление.

– Вовсе нет. Нет ничего плохого в том, что вам стало хорошо. Я восхищаюсь талантами Ретанкур. Если мы закончили, пойду прогуляюсь. Я устал.

Данглар сдержался и не попрекнул своего шефа тем, что тот, как всегда, решил оставить за собой последнее слово. Конфликты не решаются в словесных перепалках.

В зале Капитула Адамберг подозвал к себе Ноэля.

– Где Фавр?

– Его допросил окружной комиссар, он отстранен от работы до окончания следствия. Вас будут допрашивать завтра в одиннадцать, в кабинете Брезийона.

– Я видел записку.

– Не разбей вы бутылку, ничего бы не было. Ведь он не мог знать, пустите вы в ход «розочку» или нет.

– Я тоже, Ноэль.

– Что?

– Я тоже, – спокойно повторил Адамберг. – В тот момент я тоже этого не знал. Не думаю, что напал бы на него, но этот кретин разозлил меня.

– Черт возьми, комиссар, не говорите ничего такого Брезийону, или вам конец. Фавр будет настаивать на законной самообороне, и вам может не поздоровиться. Факт, подрывающий доверие, свидетельство ненадежности, понимаете?

– Конечно, Ноэль, – ответил Адамберг, удивленный участием лейтенанта, которого он в нем не подозревал. – В последнее время я стал раздражительным. У меня на горбу сидит призрак, а это ноша не из легких.

Ноэль, привыкший к загадочным аллюзиям комиссара, не обратил внимания на эту фразу.

– Ни слова Брезийону, – обеспокоенно повторил он. – Никакого самокопания, никакого самоанализа. Скажите, что разбили бутылку, желая припугнуть Фавра, но, разумеется, собирались тут же бросить ее на пол. Мы все так это восприняли, и все это подтвердим.

Лейтенант смотрел в глаза Адамбергу.

– Хорошо, Ноэль.

Пожав руку подчиненному, Адамберг вдруг почувствовал, что они на какое-то мгновение поменялись местами.

Адамберг долго шел по холодным улицам, запахнув полы куртки, неся дорожную сумку на плече. Он пересек Сену и безо всякой цели побрел в сквер. Мысли у него путались. Комиссар хотел бы вернуться на три дня назад, в то спокойное утро, когда он положил руку на холодную решетку котла. С того дня много чего взорвалось, столько жаб лопнуло, столько кишок разлетелось в разные стороны и осыпалось красным дождем на землю. Внезапное восстание из гроба судьи, воскресший мертвец, три раны на трупе в Шильтигеме, враждебность заместителя, лицо брата, шпиль высотой в сто сорок два метра, принц, превратившийся в дракона, горлышко бутылки, которым он размахивал перед носом Фавра. А еще злость на Данглара, Фавра, Трабельмана и тайный гнев на Камиллу, которая его бросила. Нет. Это он бросил Камиллу. Он все переворачивал с ног на голову, как с принцем и драконом. Злость на всех. В том числе на себя самого, как спокойно сказал бы Ферез. Иди к черту, Ферез.

Он остановился, осознав, что, погрузившись в пучину мыслей, спрашивает себя, что будет, если засунуть голову дракона в портал Страсбургского собора. Может, дракон задышит этак часто – паф-паф-паф и – бах? Комиссар прислонился к фонарю, удостоверился, что изображение Нептуна не подкарауливает его на тротуаре, и провел рукой по лицу. Он устал, раненую руку дергало. Он проглотил две таблетки, поднял глаза и обнаружил, что ноги привели его в Клиньянкур. Итак, маршрут предначертан. Адамберг повернул направо и зашагал к дому Клементины Курбе, стоявшему в глубине улочки, в стороне от блошиного рынка. Он не видел старую женщину ровно год, со времен «дела четырех». И не думал, что они снова встретятся.

Он постучал в деревянную дверь, неожиданно почувствовав себя счастливым и надеясь, что бабулька дома, возится в комнате или на чердаке, и что она узнает его. Дверь открыла толстая старуха в цветастом платье и линялом фартуке.

– Извините, комиссар, не могу подать вам руку, я готовлю, – сказала Клементина.

Адамберг пожал ей предплечье. Она вытерла испачканные в муке руки о фартук и вернулась к плите. Успокоенный комиссар последовал за ней – Клементина ничему не удивлялась.

– Кладите сумку, – велела Клементина, – и устраивайтесь поудобнее.

Адамберг сел на стул и стал наблюдать за ней. На столе лежало раскатанное тесто, и Клементина стаканом вырезала кружочки.

– Это на завтра, – объяснила она. – Печенье, оно кончается. Возьмите в коробке, там что-то осталось. И налейте нам по стаканчику портвейна, сейчас это кстати.

– Почему, Клементина?

– Да потому, что у вас проблемы. Вы знаете, что я женила моего внука?

– На Лизбет? – спросил Адамберг, заедая портвейн печеньем.

– Конечно. А что у вас?

– Я остался один.

– Она что, вас изводила? Такого красавчика?

– Не она.

– Что, вы?

– Я.

– Это нехорошо, – вынесла вердикт старая женщина, отхлебнув треть своего портвейна. – Такая милая девочка.

– Откуда вы знаете?

– Ну как же, я частенько бывала у вас в комиссариате. Вот мы и играли и болтали о всяком.

Клементина поставила печенье в старую газовую плиту, закрыла скрипучую дверцу и озабоченно взглянула на противень через закопченное стекло.

– У бабников часто бывают сложности, когда они всерьез влюбляются, так ведь? И упрекают во всем невесту.

– О чем вы, Клементина?

– Раз любовь не позволяет бегать за юбками, нужно наказать невесту.

– Что за наказание?

– Сделать так, чтобы девушка узнала, что он ее обманывает направо и налево. Девушка расстраивается, ему это не нравится – никому не нравится, когда из-за него плачут, – и он ее бросает.

– А потом? – спросил Адамберг, слушавший так внимательно, как будто Клементина пересказывала ему сериал.

– А потом ему самому становится плохо, потому что он потерял невесту. Одно дело – бегать за девками, а любить – совсем другое.

– Почему?

– Потому что, таскаясь по бабам, счастья не найдешь. А влюбившись, не можешь бегать за другими. Бабник кидается из одной крайности в другую, но никогда не бывает доволен. Сначала страдает она, потом он сам.

Клементина открыла дверцу духовки, проверила выпечку и снова закрыла.

– Вы правы, Клементина, – согласился Адамберг.

– Чтобы это понять, особого ума не требуется, – сказал она, протирая стол. – Я достаю свиные отбивные.

– Клементина, а почему бабник бегает за женщинами?

Она оперлась о стол пухлыми кулаками.

– Потому что так легче жить. Когда любишь, отдаешь часть себя, а если просто кобелируешь, ничего не отдаешь. Будете отбивную с фасолью? Я собственноручно ее лущила.