Ричард Длинные Руки (Книга 1) - Орловский Гай Юлий. Страница 12

– Вот-вот, даже оскорбление… Сам видишь, что, когда бы нас убили, ты бы продолжал драться. Может быть, даже злее. Ну, меня жалко, ха-ха, чувство праведной мести… Потому что ты – свободный человек. Тебя держит с нами долг, честь, привязанность, чувство дружбы. А они держат человека и тогда, когда все остальное рухнуло. Понял?

Бред, конечно, какой там долг, какая честь, какая вообще привязанность, когда все это химеры и ничего подобного на свете нет вообще, но я уже понимал правила игры, кивнул и сказал:

– Это понятно. Но они… другие?

– Их держал вместе вовсе не долг, – пояснил он с отвращением, будто держал за лапу толстую жабу. – И не честь. Не знаю, то ли жадность, желание пограбить, то ли еще что… но, когда Ланзерот, который все понял сразу, убил их вожака, им уже не надо было подчиняться его приказам. А убивать вас… гм, просто так? Пограбить нечего, видно сразу. А вы с Ланзеротом – двое здоровых лосей, успели бы и голыми руками сломать спины одному-двум.

Ланзерот подошел, прислушался. Лицо его было темное, в глазах мелькнул огонек раздражения.

– Все не так, – сказал он резко. – Говорю же, этот был колдуном! А когда он умер, чары рассеялись. Без хозяина растерялись… Нет, в церковь не побегут замаливать грехи, как уверяет наш священник, эта падаль не умеет ничего другого, как грабить и насиловать, но теперь будут грабить для себя. А это значит, намного осторожнее.

Когда Ланзерот ушел, я тихонько спросил:

– А что у него за странный лук? Я таких еще не видел.

– Ты многого еще не видел, – буркнул Бернард. – А называется эта штука арбалетом. Очень сложная, правда. Не всякий оружейник может сделать даже простой! То ли дело лук – его можешь сделать сам. Срежь подходящую палку, натяни тетиву… А вот арбалет делают долго, такие умельцы на вес золота. Зато из арбалета даже ребенок может пробить закованного в доспехи рыцаря насквозь. Церковь недавно прокляла арбалеты, как оружие дьявола, но их все равно делают… К тому же у Ланзерота арбалет не простой, не простой…

Что такое арбалет, я знал. И, как сын своего века, мог бы рассказать им про арбалеты больше, чем они знают сами. Просто не представлял, что арбалеты могут быть такими маленькими. На лазерных дисках энциклопедий и даже в библиотеке Мошкова я видел только обычные, где тетиву натягивают крюком с пояса, или же усложненные, где ее же тянут воротом. Но все эти арбалеты величиной с лук кочевника, стреляющего на скаку.

– Рыцарь даже не пытался закрыться щитом! Не верил, что Ланзерот выстрелит?

Бернард показал головой.

– Он видел, что за стрела в канавке арбалета.

Я насторожился.

– Что-то волшебное?

– Нет, – отмахнулся Бернард с полнейшим пренебрежением. – Ничего волшебного! Просто этот арбалет и стрелы ковали гномы. А их стрелы прошибают и щиты, как гнилое полотно. Любые щиты прошибают! Кроме щитов самих гномов.

Он пошел снимать с убитого рыцаря доспехи, потом его закопали, а я все еще не мог захлопнуть рот. Гномы? Здесь есть еще и гномы?

От свежего холмика земли донесся строгий голос. Священник читал заупокойную молитву. Убитый был христианином, возможно, священник решил дать киллеру какой-то шанс выбрать котел в аду не над самым горячим пламенем. Голова моя шла кругом, но потом я решил, что если гномы, то легче объяснить и летающую гарпию… Правда, раз есть гномы и гарпии, то могут быть монстры и покруче.

Доспехи с убитого Бернард нашел слишком легкими, непрочными, в доказательство порубил их громадным топором, как тонкую жесть. Но меч взял, осмотрел, хотел отдать мне. Воспротивился Ланзерот: меч – оружие рыцарей, а простолюдину надлежит драться топором, пикой, кинжалами и другими видами простого оружия. Бернард возразил, что в бою каждый хватает то, что под рукой, Ланзерот на это заметил, что они не в бою, на что Бернард сказал многозначительно, что зато в походе, особом походе, а Господь не будет в обиде, если пропустят вечернюю мессу или опоздают к причастию.

Завязался длинный спор, оба ссылались на обычаи, авторитеты, писаные и неписаные законы. Я уже ничего не понимал, потихоньку отстал, стыдно подслушивать, но чувство благодарности к Бернарду укрепилось.

Я все еще чувствовал себя, как в волшебном сне, временами чудесном, временами дурном. Осмелев, приподнимался на стременах, готовый взлететь, как летал во сне, порхать и кувыркаться в воздухе, визжать от счастья дурным голосом.

Остаток дня ехали без всяких приключений, но теперь Ланзерот старался не удаляться далеко от повозки. Да и Бернард с его громадным топором держался поблизости, хотя ехали по тихим мирным землям. Здесь, как они уже напоминали друг другу, явно успокаивая, еще в древности истребили не только нечисть, но даже волков, что раньше таскали овец прямо из сараев.

Солнце клонилось к закату. Ланзерот вскинул руку, конь под ним взыграл и резво пошел в сторону. Когда отряд догнал Ланзерота, рыцарь был уже на земле. Он ослабил подпругу и, хотя рядом протекал ручей, взял коня под уздцы и повел вокруг поляны, чтобы конь успел остыть.

Здесь, под сенью деревьев, у ручья, и был первый для меня в этом мире привал, ночевка вне надежных стен дома. Ланзерот расседлал коня, к морде привязал торбу с овсом и принялся разводить костер. Мужчины торопливо собирали сучья.

Бернард разжег огонь в углублении, а ветки в пламя бросал только абсолютно сухие, что давали жар, но дыма от них не было. Принцесса хлопотала у костра, разделывала убитого зайца, как простая крестьянка. Я помогал ей неуклюже, брезгливо морщился от еще теплых внутренностей, двумя пальчиками брал окровавленные куски мяса и все не мог заставить себя двигаться уверенно, размашисто.

Пару раз поймал на себе заинтересованные взгляды Рудольфа и Асмера. Рудольф помалкивал, а Асмер вдруг спросил:

– А что ты делал в своем селе?

– Сено косил, – ответил я. Спохватился, добавил поспешно: – Все, что велели старшие.

– Ну-ну, – сказал он. – А что велели?

– Да всякое, – ответил я. – Я делал все.

– Но больше любил подраться? – переспросил он с интересом.

– Да нет, – пробормотал я.

– Да не стесняйся, – сказал он покровительственно. – Это там в селе худо, а здесь только приветствуется. Если покажешь себя, то определят не коров пасти, а дадут топор и щит!

– Благодарю, – пробормотал я. – Я ж только и мечтал… чтобы топор, значится, и щит…

Все тело болело, ныло, страдало. Если даже на комфортном сиденье автомобиля ухитряешься за долгую поездку отсидеть задницу, то на этом костлявом коне мой зад за двенадцать часов езды превратился в сплошной синяк.

Мужчины осматривали оружие, точили, ремонтировали доспехи, разговаривали, а я отполз от костра, ночь теплая, даже душная, как перед грозой, скорчился в клубок, подтянув колени к подбородку, и почти сразу провалился к крепчайший сон.

От костра к ногам все же докатывались теплые волны, я даже во сне ощутил, как все мои мышцы расслабились, кровь пошла свободнее по пережатым во время езды верхом венам и капиллярам. Я плавал в волнах теплого тумана, а когда увидел на себе великолепные рыцарские доспехи, даже лучше, чем у Ланзерота, то ничуть тому не удивился, ибо это сон… Дитя грамотного века, уже знаю, что во сне центр удивления в мозгу отключен, мы можем бояться или радоваться, но никогда и ничему не удивляемся, как и другие, гады, не удивляются, что я вот, крепко сжимая шершавую рукоять доверенного мне ножа, поднялся над землей, словно воздушный шарик.

Земля ушла вниз, я ощутил, что уже лечу, так часто взмывал в детстве, да и не только в детстве, эти легкие приятные сны посещали чуть ли не каждую ночь, когда я носился над спящим городом, заглядывал в окна многоэтажек, перепрыгивал с одного небоскреба на другой…

Костер удалился, превратившись в багровую точку среди сплошной темноты. Лунный свет выхватывает только верхушки деревьев, да вдалеке серебрились заснеженные пики гор. Я завис в воздухе, запоминая место стоянки, так запоминают пчелы и осы, я сам видел их воздушную хореографию, они даже совершают все расширяющиеся круги, но я помню, где восток, где запад, повернулся в сторону гор и полетел над лесом, поднимаясь по дуге все выше и выше.