Кого за смертью посылать - Успенский Михаил Глебович. Страница 2

– Я помню одну засуху, – сказал Мутило. – Я на дне лежу, а из воды нос торчит и все остальное…

Промочили горло, чтобы не было засухи.

– Тебе что ж, там и поговорить не с кем? – спросил водяной.

– А получается, что не с кем, – пригорюнился князь. – Окул Вязовый Лоб из кузни не вылезает, постоянно денег требует – из нашей-то руды не всякая сталь получается. Ругаемся до синевы. Беломор вечно своими делами занят… Народ на дружинников жалуется. Я им толкую: не надо бояться человека с мечом! Нет, все равно пугаются…

– А жена?

– А что жена? Жена есть жена… – Жихарь пуще пригорюнился.

– Жена есть жена, – передразнил Мутило. – Надобно и за нее выпить… Э, самое-то главное не сказал: детки-то пошли у вас?

– Две дочки, – ответил Жихарь. – Нынче сына ждем. Непременно будет сын, все бабки говорят. Она у меня и разумница, и обращение знает, и понятия всякие, только ведь она природная княжна, а я…

– Нашел о чем печалиться, – хмыкнул Мутило. – Слава о тебе и под водой идет, до морей уже добежала.

– Слава – не родословие, – сказал Жихарь. – Она, Карина моя, то ничего, а то как возрыдает! Ищи, говорит, корни свои, иначе наследник безродный появится, настоящие князья у него живо отнимут вотчину!

– Глупости какие, – скривился Мутило. – Как это вы, люди, любите сами себе жизнь усложнять! Это бабские причуды – ведь и рыба с икрой, бывает, чудесит. Жен-то воспитывать надо – что на суше, что в омуте. Вон по моей русалке разве что печка не ходила, да и то потому, что не положено под водой печи складывать. Зато теперь по одной половице плавает. А сперва-то как причитывала: кабы не ты, изверг, говорит, была бы я теперь прекрасной ундиной в Бонжурии! Врешь, отвечаю: кабы не я, ты бы сейчас на Туманном Острове в холодном Несс-озере страшилой работала! Ей и возразить нечего…

– Богатырям женщин бить не полагается, – сказал Жихарь. – А князьям тем более. Мы ведь не мужики сиволапые!

– Вон ты как заговорил, – хихикнул Мутило. – А откуда же взялась поговорка: «Князьями не рождаются – князьями становятся»?

– Становятся, это верно, – ответил Жихарь. – У князей ведь и ум устроен не как у прочих людей. Сам в себе замечаю перемены великие! Едешь, бывало, вдоль рубежа, глянешь направо, на родное Многоборье, и думаешь: «Это мое». Глянешь налево, на соседскую землю, и вдругорядь мыслишь: «А ведь и то, если вдуматься, – мое же!» И страшно становится, и глядишь на себя, как на чужого человека, к тому же противненького… Блин поминальный, да как тяжело-то! Одна надежда – что сын вдруг возьмет и возмужает в один день. У меня такое уже бывало. Тогда сложу я с себя знаки власти, посажу его на престол, а сам поеду подвигов искать… Веришь ли – недели для себя не выкроишь! Ну, давай, за княгиню, за дочерей…

Они еще раз подняли чарки, опростали их, и оба задумались.

– Хорошо, когда только сам за себя и отвечаешь, – продолжил богатырь свои страдания. – А тут об каждом думай! Это какую же голову иметь надо! Чей-нибудь дитенок в яму сверзится – дура-мать не досмотрит, – а ты мучаешься, словно сам виноват…

– Это оттого, что у людей в нагрузку к душе еще и совесть прилагается, – наставительно сказал Мутило. – То ли дело нам! Не хватало мне еще всякую икринку обихаживать, в улиткины заботы вникать! Конечно, когда среди рыбы замор начинается, надо что-то делать, так это же в редких случаях… Чувствую, что не боятся тебя – отсюда и все беды.

– Я не Гога с Магогой, чтобы от меня людям шарахаться, – сказал Жихарь и чуть не заплакал.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Будь проще – и люди к тебе потянутся! – важно сказал водяной черт, словно век занимался княжескими делами. – Как там Демон существует? Оклемался или нет?

Жихарь невольно расхохотался и даже утешился. На свадьбе Демон Костяные Уши, как старший по возрасту (свету белому ровесник), назначен был тысяцким; побратимы же новоиспеченного князя пребывали в звании простых сватов и дружек. От такой чести Демон возгордился неслыханно и взмыл в небо, да так высоко, что достиг областей, где всякий воздух кончается и начинается вечный мороз. Там Демон мигом застыл в ледышку и рухнул вниз, где ему суждено было разбиться на мелкие кусочки. Но гуляли, к счастью, не в княжеских палатах, а на берегу пруда – чтобы было где остужать хмельные головы. Демон туда и ухнул, а Мутило кинулся доставать. К вечеру тысяцкий оттаял, пришел в себя, но стал малость заговариваться, а демонята, уже приспособившиеся к почтовой службе, жаловались потом, что, мол, папаша стал какой-то отмороженный.

– Оклемался, – сказал Жихарь. – Только во время разговора пальцы врастопыр держит, – и показал, как именно держит нынче пальцы Демон Костяные Уши.

Выпили и за отмороженного. Водяник навалился на людскую стряпню – после зимней спячки все равно чем брюхо набивать.

– Может, пару утушек изловить да зажарить? – предложил Мутило, видя, сколь быстро изводится закуска.

– Не вздумай! – нахмурился рыжий князь. – Они сейчас гнезда вьют, я всякую охоту на это время запретил…

– Это ты своим запретил, – сказал Мутило. – А щуке попробуй запрети! Она такой визг подымет! У меня, гляди, вон какой рубец остался!

– Не боятся они тебя, – подковырнул Жихарь. – А ведь Гремучий Вир на моей земле – стало быть, и законы мои…

– Под водой живут не законом, но обычаем, – заметил водяник. – Ладно, это все пустословие, давай про родословие. Всякий князь, известное дело, свой род к богам возводит. Вот и про тебя века через два-три сочинят, что, мол, Перуну внучек, Яриле сыночек…

– Уже сочиняют, – нахмурился Жихарь. – Дескать, дочка мельника из-за меня здесь утопилась, а сам мельник одичал с тоски и превратился в ворона здешних мест…

Мутило хлестко всплеснул перепончатыми лапами:

– Ну люди! Ну ума у них! Откуда же на озере взяться мельнице с мельником! Это же не запруда! Однако терпи, раз героем стал. Еще и не такое про себя услышишь… Если доживешь до беззубых лет… Высоко залетел, надо быть скромнее. Вот мне по молодости, помнится, предлагали одно озерко – далеко-далеко на восходе. Там не озеро, а целое пресное море, по нему в бурю и волны морские ходят. Так я отказался.

– А чего так?

– Волны, говорю, ходят в бурю человек знает какие и рыбацкие лодки переворачивают в холоднющую воду. Утопленников полно. А я здесь и с одним-то замучился каждый день ему заделье придумывать, чтобы глаза мне не мозолил. Там же таких целая ватага. Ну, мой-то старательный, скоро будет на чин водяного испытание держать, найдут и ему водоем…

– Постой, постой! Так водяники, выходит… Вон как! Чего же про тебя говорили, что ты полукровка, ведьмин сын?

– Люди говорили, – уточнил Мутило. – Люди. Вы вечно все переврете… Сам ведь такой же… Брехло, хоть и князь… Не может у водяника с человеческой бабой, даже и с ведьмой, быть потомства.

– Это верно, – согласился Жихарь и потряс бутылью, словно от этой тряски зелена вина могло прибавиться. – Все мы врем и подвираем, а правду только вино и способно выгнать на свет. Ведь и меня не ведьма поедучая в печку пихала, а простая старушка. Квелый да чахлый был я во младенчестве, вот она меня из разбойничьей избы забрала и к себе принесла лечить, а я по глупости на весь лес орал: «Кот и Дрозд, спасите меня!» Бабка меня обмазала тестом и сунула на лопате в печь – чтобы, значит, дошел до полной силы… После этого полагается дитя еще поганым корытом накрыть, а потом из-под корыта достать, будто бы заново народившегося. Но тут прибежали Кот с Дроздом, видят такое дело, собрались бабку зарезать по обвинению в людоедстве, да она того не дожидалась: в окошко сиганула как молодая. А потом сочинили и про ведьму, и про мои малолетние подвиги…

– Правда и без вина вылезет, – наставительно сказал Мутило. – Меня маленького та же самая бабка сюда, на Гремучий Вир принесла от родимчика пользовать водою с лунной дорожки. А люди подумали, что топить. Базлали так, что я перепугался, со страху бабке чуть нос не откусил, затрепыхался и в воду ухнул. О чем, кстати, не жалею. На земле бы я уже давным-давно состарился и помер. А в воде и человек медленно движется, и время не скоро идет. Хорошая ведь бабушка была, ославили ее зря…