ГЕННАДИЙ ШИЧКО И ЕГО МЕТОД - Дроздов Иван Владимирович. Страница 10

И все-таки... Все-таки женщина в сравнении с мужчиной пьет куда меньше. В десять, в двадцать... пожалуй, в сто раз меньше! И, может быть, потому она еще и ныне остается главной нравственной силой в борьбе за экологическую выживаемость общества, опорой государства в борьбе за трезвый образ жизни. Галина Кондрашкова никогда не сочиняла стихов, но тревожное положение последних лет вдохновило ее и она написала поэтическое обращение к русским женщинам:

Вот если бы с таким пафосом и страстью обращались к людям профессиональные пропагандисты, наши журналисты и публицисты. Но нет, наша пропаганда редко кого отвращает от пьянства. Она во все времена велась серо, неумело, а в последнее время и совсем захирела. Даже в первые месяцы после постановления правительства о борьбе с пьянством на экранах телевизора появлялся с виду благополучный человек и поучал: «Пить можно, я и сто грамм выпью, и порядок знаю». Правда, ему пытались возражать, звучали слабые призывы к абсолютной трезвости, но зрители, особенно молодежь, видели, что пьющий человек преуспевает в жизни и собой он молодец!..

В пору активной борьбы за трезвость в лекциях, интервью пестрели словечки: «выпил лишнего», «не знает меры», «не вовремя приложился к рюмке» — скрытые призывы пить, но в меру, вовремя, не на работе.

На тему о пьянстве я часто заговариваю с людьми незнакомыми. Сидишь этак в электричке по пути в Москву или из Москвы на дачу и говоришь соседу:

— Меньше стало пьяных — вон, смотрите, в вагоне полсотни человек едут и ни одного под хмельком.

Сосед всматривается в лица пассажиров — вроде бы он соглашается: да, пьяных не видно. Однако говорит:

— Сколько пили, столько и пьют.

— Не скажите! — пытаюсь возражать. — Пьянство заметно пошло на убыль.

Сосед глубокомысленно молчит, потом замечает:

— Сложная эта проблема. До конца не вытравишь дурную страсть.

— Такая точка зрения, извините, пессимизмом отдает. Сейчас, можно сказать, весь народ за пьянство взялся. И не важно, что Правительство отступилось, — народ ищет свои методы борьбы. И найдет!

Рядом сидит мужчина лет сорока. Слушая нас, покачивает головой, ухмыляется. В разговор вступает без предисловий:

— У нас вчера начальник цеха вызвал пьяницу и говорит: «Сколько тебе надо выпить, чтобы ты окосел?»

Пьяница ему в ответ:

— А тебе?

Потому как начальник тоже пьет.

— Сегодня пьет, а завтра перестанет, — продолжаю я подбадривать скептиков. — Ныне ведь как ставится вопрос: если сам пьешь, какой ты воспитатель?

Наперебой заговорили женщины, даже те подавали голос, которые сидели на соседних лавках. У одной в руках была газета.

— Вот тут, — сказала она, — женщина пишет. У нее отец упал на улице и умер от инсульта. Люди это видели и никто не помог. Вот — слушайте: «Люди! До чего мы дошли... Каждый из нас настолько привык к пьяному окружению, что неожиданно упавший на улице человек вызывает не естественное стремление помочь, а объяснимое, скорее уж рефлекторное чувство брезгливости».

Борис Качан пришел к Шичко на второе занятие. Пришел с твердой решимостью внимать и слушать. «Настроюсь на мирный, добрый лад, — думал он по дороге в клуб трезвости. — Буду слушать. Постараюсь понять».

И слушал.

А Шичко начал с вопроса:

— О чем мы вчера вели речь?

— Изучали словарь.

— Ага, словарь... На прошлом занятии я объяснял вам слово: «алкоголизм».

Он сделал паузу, осмотрел слушателей. Подошел к Качану. Сказал:

— Вы, Борис Петрович, с прошлого занятия ничего не пили. Это хорошо. Это залог того, что у вас дело пойдет на поправку. У вас ныне и лицо светлее, и блеску в глазах больше, — ваше сердце работает сегодня лучше. А скажите мне, пожалуйста, вы запомнили, что такое алкоголизм? Расскажите нам своими словами, как вы понимаете это слово.

Качан поднялся, несмело взглянул в глаза учителя. Он был взволнован и растерян. «Как мальчик, — мелькнула мысль. — Как ученик, забывший урок». И еще подумал о Шичко: «Кто он? Что за человек?.. На фронте ранен в ногу, однако стоит твердо».

Стал объяснять своими словами:

— Вы говорили о питейной запрограммированности. Конечно же, вы правы. К примеру, в ЭВМ закладывают перфокарту... программу действия. Она работает по этой программе. Так в человека с детства закладывается положительное отношение к вину, нечто вроде фатальной необходимости. Пить, пить — и только пить. Пьют все, пей и ты... Еще будучи детьми, мы слышим, видим... И со временем картины детства оформляются в убеждение.

— Вы верно все толковали, — согласился Шичко. — Именно перфокарта — она и есть наша питейная запрограммированность. Вы кандидат наук? Кажется, технических? Ведь, наверное, не читали статей по антиалкогольной проблематике?

— Читал, но без доверия. В них страхи, да угрозы, да призывы бросить пить. Я, знаете, не люблю назиданий.

— Да, верно. Сам удивляюсь, как однообразно и примитивно пишут иные авторы. Есть, правда, и основательные работы. Хотите, я дам вам кое-что почитать?..

Меня все больше занимал метод Шичко. Я не ученый, не знаю механизма научных открытий — наверное, их существо излагается непросто, языком научным и не всем понятным. Тут же весь механизм в одной фразе: «Все дело в питейной запрограммированности нашего сознания». Из этого следует: измени программу и люди перестанут пить. Просто, конечно, но, может быть, в этой простоте и кроется суть гениальности открытия?..

У Федора Григорьевича спросил:

— Вы обещали разузнать о методе Шичко — не удалось ли разведать что-нибудь новое?

— Мало. К сожалению, очень мало. У него напечатана книга: «Вторая сигнальная система» — плод его научных изысканий. Врачи ее читают и у нас студенты-медики. Черпают в ней много нужного, полезного. Шичко идет в русле учения Павлова. Идет как бы дальше, исследует самые высшие отделы мозга. Еще профессор И. С. Розенталь просил директора: «Не загружайте этого молодого ученого общественной работой, создайте ему условия и он многого добьется». Потом П. С. Купалов советовал Геннадию Андреевичу тщательно отрабатывать свои статьи, чтобы не краснеть за них, когда имя его станет известно в физиологии. Так оценили Шичко ближайшие ученики И. П. Павлова. Но иначе стала относится к нему директор института Н. П. Бехтерева. Началась коварная травля ученого. Пришлось уйти из института. Не знаю, чем бы занялся этот деятельный человек, если бы не люди, подобные Качану. К нему, видишь ли, и раньше обращались больные люди, алкоголики, курильщики. Верный своему учению о второй сигнальной системе, он стремился воздействовать на человека через нее, то есть, изменить сознание, цепь мышления, понятий, представлений, — перепрограммировать. Так он пришел к своему методу; то есть, утверждает, что алкоголизм — состояние человека, особый род сформировавшейся психики. Лечить такого человека нужно не лекарственными средствами, как это делает наше официальная медицина, а следует изменять сознание — средствами слова, убеждения. Таким путем Шичко переводит алкоголиков из сферы медицинской в сферу педагогическую. И этим он открывает новую чудодейственную возможность для педагогики: формировать еще в школе трезвенническую программу, налаживать профилактику винопития. Начни мы сейчас же и дружно внедрять открытие Шичко, мы бы в короткий срок покончили с пьянством, как покончили с болезнями — оспой, малярией, многими другими, еще недавно страшными болезнями. Но так уж устроено наше общество: оно яростно оберегает все свои достигнутые рубежи, как жизнесохранительные, так и жизнеразрушительные. Против Шичко ополчился весь сонм медиков и ученых, стоящих на официальной платформе — и, прежде всего, павловский институт, где исследуются функции головного мозга, центральной нервной системы. И как часто у нас бывает: скушали молодца. Шичко, хотя и инвалид войны и храбро дрался под Сталинградом, а тут не совладал. Службу оставил, но метода своего не бросил. Идут к нему желающие освободиться от пьянства, он их принимает, и — помогает. Отовсюду слышу: быстро и напрочь отвращает беду. Да вот — пойдемте сегодня, к нему придет мой пациент Борис Качан. И — мы с вами. Пойдемте.