Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2 - Негри Антонио. Страница 67

Именно в это время — и это важно — разрабатывается новая концепция «тотальной войны»: в военную доктрину включаются элементы, которые не являются военными. Например, во Вьетнаме, начиная с наступления в Тете (1968 г.) и заканчивая взятием Сайгона (1975 г.), средства информации превращаются в новый очень важный фронт боевых действий. Так, среди военных развивается идея о том, что только одной военной мощи недостаточно — необходимо включить в войну и другие элементы, такие, как средства информации. И что противника можно атаковать и средствами экономическими, и политическими и даже дипломатическими, особая роль в которых отводится Организации Объединенных Наций и международным организациям. Некоторые страны организовали акты саботажа, чтобы добиться осуждения и обвинений в адрес других, что было названо «дипломатической войной».

Все эти войны следовали логике домино. Как это несерьезно ни звучит, но казалось, что два соперника играли в домино с остальным населением мира. Один из противников клал свою фишку, и другой старался ответить своей, чтобы осложнить сопернику продолжение игры. Это — логика просвещенного деятеля по имени Киссинджер, государственного секретаря США времен войны во Вьетнаме, говорившего: «Мы не можем уйти из Вьетнама, потому что это значило бы сдать другим партию домино в Юго-Восточной Азии». И поэтому они сделали во Вьетнаме то, что сделали.

Кроме этого, предпринимались попытки возродить логику Второй мировой войны. Для большинства населения ее логика была окрашена героизмом. В ней — образ морской пехоты, освобождающей Францию от диктатуры, освобождающей Италию от дуче, освобождающей Германию от гитлеровцев, со всех сторон наступающей Красной Армии. Разумеется, смыслом Второй мировой было уничтожение врага, угрожавшего всему человечеству — национал-социализма. Поэтому в той или иной форме локальные войны попытались возродить идею того, что «мы защищаем свободный мир», но на этот раз роль национал-социализма отводилась Москве. И Москва в свою очередь делала то же самое — обе сверхдержавы старались использовать как аргумент «демократию» и «свободный мир», согласно своим собственным понятиям.

Потом наступает Четвертая мировая война, аннулирующая все предыдущее, потому что мир уже стал другим и ту же самую стратегию применить невозможно. Концепция «тотальной войны» развивается все больше — теперь это уже не только война на всех фронтах, но и война, которая может вестись в любом месте, тотальная война, при которой в игру включен весь мир. «Тотальная война» — значит в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Уже не существует идеи боя за какое-то конкретное место, бой может быть дан в любой момент; больше нет логики эскалации конфликта и обмена угрозами, захвата позиций и попыток продвинуться. Конфликт может возникнуть в любой момент и при любых обстоятельствах. Он может быть вызван какой-нибудь внутренней проблемой, каким-нибудь диктатором и всем тем, чем были вызваны войны последних пяти лет — от Косово до войны в Персидском заливе. Таким образом, отменяется вся военная рутина «холодной войны».

В рамках Четвертой мировой невозможно вести войну, исходя из критериев Третьей, потому что сейчас мне уже необходимо воевать в любом месте, я не знаю, ни куда попаду, ни когда это случится, я должен действовать быстро, про обстоятельства, ждущие меня в этой войне, мне тоже ничего не известно. Чтобы решить эту проблему, военные разработали сначала стратегию «быстрого развертывания». Примером ее может служить война в Персидском заливе, потребовавшая большого накопления военной силы в короткий промежуток времени, крупномасштабных боевых действий в течение короткого времени, завоевания территорий и отхода. Вторжение в Панаму — это другой пример действия этих сил «быстрого развертывания». Кстати, в НАТО тоже есть контингент войск, именуемый «силами быстрого реагирования». Быстрое развертывание заключается в том, что мощь колоссальной военной машины обрушивается на врага и не делает различия между детской больницей и заводом по производству химического оружия. Это происходило в Ираке — умные бомбы оказались достаточно глупы. И на этом они остановились, потому что поняли, что обходится им это очень дорого и толку от этого мало. В Ираке они осуществили развертывание, но завоевания территорий не было. Возникли проблемы с местными протестами, появились международные наблюдатели за соблюдением прав человека.

И американцы вынуждены были отступить. Вьетнам их уже научил тому, что настаивать в этих случаях неразумно. «Нет, мы уже не можем этого делать», — сказали они. Тогда они перешли к стратегии «проекции силы». «Вместо продвинутых позиций на североамериканских базах по всему миру сконцентрируем лучше все в одну большую континентальную силу, которая в считанные дни и часы сможет перебросить наши боевые соединения в любую точку мира». И действительно, за четыре дня они могли доставить в самое отдаленное место планеты дивизию из четырех или пяти тысяч солдат, и больше, с каждым разом все больше.

Но если проекция силы опирается на своих, т.е. североамериканских солдат, возникает проблема. Американцы считают, что если конфликт не будет разрешен быстро, и начнут приходить body bags, убитые, как во Вьетнаме — это сможет вызвать множество внутренних протестов, как в Соединенных Штатах, так и за их пределами. Для того чтобы избежать этих проблем, они отказались от идеи проекции силы, следуя при этом, насколько мы понимаем, чисто меркантилистским расчетам. Они подсчитывали не масштабы уничтожения живой силы или природы, а степень ущерба для своего рекламного имиджа. Таким образом, идея войны-проекции была отложена в сторону, и они перешли к разработке новой военной модели с участием местных солдат плюс международная поддержка плюс еще одна наднациональная инстанция. Уже не нужно никуда отправлять солдат, потому что воевать можно будет за счет солдат чужих, местных, оказывать им поддержку, согласно требованиям, возникающим в ходе конфликта, и не использовать схему, при которой войну объявляет одна страна — необходимо прибегнуть к инстанции международной, такой, как ООН или НАТО. Тем самым делающими грязную работу оказываются солдаты местные, а в новостях появляются американцы и получаемая ими международная поддержка. Такая вот модель. Протестовать уже бесполезно — эти войны не ведет правительство Соединенных Штатов, это война НАТО, и, кроме того, единственное, что делает НАТО — это оказывает услуги и помощь ООН.

Реорганизация армий во всем мире проводится для того, чтобы они смогли, пользуясь международной поддержкой, под наднациональным прикрытием и под видом войны гуманитарной, принять участие в локальном конфликте. Речь сейчас идет о спасении населения от геноцида путем его уничтожения. Именно это произошло в Косово. Милошевич начал войну против человечества — «если мы воюем с Милошевичем, значит, мы защищаем человечество». Это был аргумент, использованный генералами НАТО и принесший столько проблем европейским левым — выступить против бомбардировок НАТО значило для них поддержать Милошевича, и поэтому они предпочли поддержать бомбардировки НАТО. И, как вам известно, — Милошевича вооружили Соединенные Штаты. В действующей сегодня военной концепции весь мир, будь то Шри Ланка или любая самая отдаленная страна планеты есть задний двор, потому что процесс глобализации вызывает эффект одновременности. И здесь-то и зарыта собака — в этом глобализированном мире все, что бы ни произошло в любом его месте, затрагивает интересы нового международного порядка. Мир уже перестал быть миром, он — деревня, и все очень близко. Поэтому главные полицейские мира, и, в частности, Соединенные Штаты, имеют право на вмешательство в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Все что угодно они могут воспринять как угрозу своей внутренней безопасности — например, они могут решить, что восстание индейцев в Чьяпас или тамилов на Шри-Ланке или что угодно другое таит для них непосредственную угрозу. Любое движение в любом месте планеты, причем совершенно необязательно вооруженное, может быть воспринято ими как угроза их внутренней безопасности.