Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович. Страница 39

- Приятная новость, - весело отозвалась Алла. - Значит, завтра начнется настоящий грибосбор, раз Николай Мартынович приехал. Ты незнаком с ним?

- Нет. Книги его читал.

- Что книги! Человек он интересный. А грибник! Мастер всесоюзной категории. Но он собирает только четыре вида грибов: трюфели, белые, подгрузди и опята. - И, протянув Ярославу низанку подберезовиков, добавила: - А это возьми. Угости гостя свеженькими. И не возражай. Сейчас придешь пожаришь.

Ярослав взял грибы, опустил на землю этюдник, открыл его. Белые лилии плавали в опрокинутом в пруду небе. Этюд ему по-прежнему нравился. Алла тихо проговорила:

- Чудесно… Необычно.

- Я бы с радостью подарил тебе его, - проговорил Ярослав, глядя грустновато на этюд, - да не знаю, как отнесется к этому мой непосредственный начальник.

- Почему не-пос-редственный? Даже очень посредственный, - ответила Алла и затем прибавила: - Ладно, не будем его дразнить раньше времени. Пусть и у тебя останутся цветы, у меня ландыши, а у тебя лилии. Пусть напоминают о сегодняшнем дне. Ну, до следующей встречи.

Лель забеспокоился, встрепенулся, и, если б Ярослав помедлил еще секунду, он схватил бы ее за руку. Ярослав повелительно крикнул на пса и удержал его за ошейник.

- Ты что! Не понимаешь, что ли! Я ж тебе сказал: свои. Понял? Свои. Запомни. Навсегда. А сейчас - домой. Иди домой. Иди, иди.

Лель нерешительно посмотрел на него и нехотя пошел назад по тропе. Сквозь мохнатую шерсть Алла рассмотрела один собачий глаз, и ей показалось, что пес ухмылялся. Сказала полушутя:

- Он не одобряет наших встреч.

- Он-то смирится, он добрый, хотя и злой. Когда же она произойдет, эта следующая встреча? - сказал он, не отпуская ее руки.

- Кто знает! - произнесла она. - Я сама тебя разыщу.

Ярослав опечалился. Подумал: Алла избегает встречи. Алла прочла на его лице все, поняла и попыталась успокоить:

- Не надо, родной. Мы скоро встретимся. Я найду тебя. Я приду…

Писателя Цымбалова Ярослав представлял себе несколько другим - более суровым и важным и почему-то, думалось, тучным. Он оказался гораздо проще и общительней и был совсем не склонен к полноте. Сутулый и худощавый, с остатками седых волос, он вышел из-за стола, встретил Ярослава дружеской улыбкой внимательных серых глаз, прикрытых большими очками.

Стол был накрыт, но обед еще на начинали, ждали Ярослава.

- Ожидая вас, мы с Афанасием Васильевичем обсуждали весьма важную современную проблему: психологически-нравственные корни порубщиков, вернее, вообще браконьеров. Как вы смотрите на это? - улыбнулся Ярославу.

- Я хотел бы знать, к чему пришли вы с Афанасием Васильевичем, - ответил Ярослав. - Полезно сначала послушать мнение старших.

- Старшие решают эту проблему довольно примитивно, прямолинейно и безоговорочно. Психология браконьера - это психология собственника и эгоиста, который живет для самого себя. На всех других ему наплевать. И что будет завтра с нашей планетой - это его также не интересует. Он живет по принципу: после меня хоть потоп. Борьба с браконьерами всех сортов и мастей есть и будет нелегкая, и даже жестокая.

Они еще не закончили обедать, как Лель своим неистовым лаем оповестил о прибытии лесничего. Собачий лай заглушил пулеметный треск мотоцикла. Ярослав быстро поднялся и пошел встречать своего начальника. Его охватила стремительно разраставшаяся тревога: по какому поводу приехал Погорельцев?

Погорельцев поставил мотоцикл у калитки и крикнул через забор:

- Запри собаку! Ну его к дьяволу.

Ярослав взял Леля за ошейник и повел в сарай. Погорельцев прошел в дом. "Только бы не при свидетелях", - подумал Ярослав

Когда Ярослав вошел в комнату, Погорельцев, уже сидящий за столом, так многозначительно посмотрел на него, что Ярослав покраснел, затем лицо его стало каменным от напряжения.

- Ну как сенцо? - Ярослав уловил довольно прозрачный намек. "С главного начинает". И ответил равнодушно и скучно:

- Сохнет.

- Что ж, товарищ писатель вовремя подъехал: поможет сено убрать, - опять загадочно проговорил Погорельцев.

"Знает, все знает. Кто-то видел нас сегодня на сене и донес. Определенно. Ну зачем такая прелюдия? Говорил бы сразу".

Цымбалов внимательно осматривал комнату, бросая короткие скользящие взгляды на Ярослава. Потом глаза его остановились на стоящем у порога этюднике. Полюбопытствовал:

- Вы сегодня что-нибудь писали?

- Да, писал, - коротко ответил Ярослав.

- Позвольте взглянуть, - попросил Цымбалов.

- Ничего особенного, - замялся Ярослав.

- Давай, давай, показывай. Знаем мы твою скромность, - опять с явной подначкой уколол Погорельцев.

Постепенно к Ярославу возвращались выдержка и хладнокровие. Он не спеша вышел из-за стола, достал картон, прислонил его к стене. Все смотрели с глубоким интересом, а Николай Мартынович даже вышел из-за стола и, склоняя голову то на одну, то на другую сторону, внимательно всматривался в бездонную глубину отражения. Рожнов и Погорельцев молчали, ждали, что скажет писатель. И он заговорил своим ровным и твердым голосом, не глядя на художника:

- Когда до вашего прихода я смотрел развешанные здесь этюды, они показались мне довольно заурядными. Заметно отсутствие школы, так сказать, профессиональной культуры, техники живописи. Прошу на меня не обижаться. И наверно, не ваша вина, виноваты в этом какие-то обстоятельства. Но вот то, что мы видим сейчас, - это великолепно. Это на уровне хорошего, опытного профессионала. У вас есть вкус и талант. Но как художник вы опоздали родиться этак лет на двадцать. Или поспешили. Теперь так не пишут…

Он крепко пожал Ярославу руку и, не выпуская ее, сказал, глядя ему в глаза:

- Берегите русский лес. Это наше великое благо. - И снова проговорил восхищенно: - А лилии ваши прелестны. Отличная находка.

Польщенный словами Цымбалова, Ярослав на какое-то время забыл о Погорельцеве. Но он поспешил о себе напомнить. Когда все снова уселись за стол, он сказал, глядя прищуренными глазками на Ярослава:

- Ну что ж нам с вами делать, товарищ Серегин?

- Я думаю, нам удобней было бы говорить с глазу на глаз, - ледяным голосом отозвался Ярослав и встал, как солдат, готовый к сражению.

- А почему? - Погорельцев искренне изумился.

- Что-нибудь произошло? - спросил Афанасий Васильевич. - Нет, говорите при нас, тут все свои. Вместе рассудим.

Ярослав сел и сжался, как пружина. Чуть торжественно прозвучали слова Погорельцева:

- Ситуация вот какая. В Болгарию едет наша делегация работников лесного хозяйства. В ее состав входят и несколько лесников. Директор нашего лесхоза принял решение включить в делегацию Ярослава Андреевича. Конечно, не время сейчас разъезжать, да ничего не попишешь: воля начальства - закон для подчиненного.

Ярослав прикрыл глаза. На лбу выступил пот.

- И когда ехать? - через силу улыбнулся Ярослав.

- Завтра.

Очнувшись от шока, Ярослав посмотрел на Погорельцева и весело рассмеялся.

- Ты чего? - улыбаясь, спросил Погорельцев. - Рад или не рад - не пойму тебя?

- Как в сказке. Москва, Болгария, - сказал Ярослав, вставая из-за стола. - Валентин Георгиевич! Вы так меня обрадовали!

Николай Мартынович решил, что за два летних месяца здесь, в доме Рожнова, сидя за письменным столом хотя бы по три часа в день, он сможет вчерне закончить книгу о Сергии Радонежском. Но прежде он должен съездить к себе на родину в село Любиничи, что в десяти километрах отсюда. В Любиничах прошло его детство и отрочество. В последний раз он был там в 1951 году. Родных никого не застал, знакомых тоже немного нашлось: одни умерли, другие не вернулись с фронта, третьих время раскидало по белу свету. На всем селе лежала жестокая печать последствий войны, и для Николая Мартыновича встреча с ним оказалась гнетущей. С тех пор много лет он не решался снова заглянуть в Любиничи, хотя бывал по соседству у лесника Рожнова. Новое желание посетить родину у Цымбалова вспыхнуло в больничной палате. Сильно, одержимо. Если в прежние годы, живя у Афанасия Васильевича иногда по целому месяцу, он не испытывал ни малейшей потребности побывать в Любиничах, то теперь ему казалось необъяснимым прежнее равнодушие.