Стражи цитадели - Каляева Н.. Страница 31

— Кто сделал это с тобой? — Я не желал слушать его слова, предвещающие скорый конец. — Скажи, кто?

Если я получу ответ, убийца умрет.

— Нет-нет, глупец! Оставь все как есть. Если они заберут… мальчика в Зев'На, тогда… о, будь все проклято… нет времени… единственный путь… — Он осекся и захрипел, струйка крови сбежала вниз из уголка рта. Я уже решил, что он мертв, но Дассин выхаркнул сквозь коченеющие челюсти: — Если они заберут мальчика в Зев'На, отдай себя… Наставникам.

— Но…

— Иди беззащитным. Скажи… что готов к испытаниям. Пусть будет, что будет… единственный путь… единственный… — Его леденеющая рука нежно коснулась моего лица, голос понизился до хриплого шепота, а запавшие глаза неотрывно смотрели на меня. — Дорогое мое дитя, не используй кристалл, пока не станешь целым и не найдешь мальчика. Обещай мне.

— Дассин…

— Обещай! — выкрикнул он, вцепившись в мою одежду и приподнявшись со своего ложа.

— Да-да, я обещаю.

Он резко откинул голову и обмяк на подушках, глаза закрылись, хватка разжалась. Я не молил, не спорил, не бился в ярости оттого, что так мало понял. У него не было больше сил исправить мое невежество. Дрожащий палец коснулся моей руки, и я нагнулся ближе, чтобы услышать его голос. С легким вздохом он прошептал:

— Верь мне.

И больше уже не дышал.

Мой друг, мой учитель, мой хранитель. Я не думал ни о Мосте, ни о мирах, ни о последствиях его смерти, я просто держал тело старика на руках, пока солнце не достигло зенита. В обычаях дар'нети было полудневное бдение рядом с ушедшими, но не обычай, а привязанность заставляла меня оставаться с ним. Он потратил последние мгновения своей жизни на то, чтобы дать мне указания. Ни один Целитель не мог бы вернуть его к жизни даже до того, как он пересек Черту.

Потом я похоронил его в саду; я копал мерзлую землю, пока лопата и кирка не выпали из моих рук. Когда все было кончено, я присел у могилы; мое взмокшее тело леденело на морозе, а душа стыла от гнева. Я попытался вспомнить все, что он сказал мне, стараясь не замечать того, как опустел мир.

Говорят, что люди, долгое время живущие рядом, угадывают слова и поступки друг друга, и один даже внешне начинает напоминать другого. Если это правда, то, снова взглянув в зеркало, я увижу на своем лице косматые, тронутые сединой брови. Только сейчас я осознал, как тесно были связаны наши умы. Без его постоянного присутствия мои мысли казались вялыми и размытыми. Что бы еще я ни выяснил о годах, все еще скрытых забвением, я поклялся однажды узнать, что же так сблизило нас с Дассином.

Но что теперь делать? Все казалось бессмысленным. Я бы мог поверить в то, что последние слова Дассина были предсмертным бредом — но только если бы их произнес кто-то другой. Нужно было спасти таинственного ребенка от кого-то неведомого. Кто-то по имени Барейль должен был стать моим проводником. Я, вне всякого сомнения, нуждался в помощи, но кто такой этот Барейль и где его взять? Я слышал прежде это имя… конечно же, бренди. «Лучшее от Барейля». Дассин говорил так, как будто я должен был знать его, но в Авонаре я не встречал никого, кроме шестерых Наставников.

Нет… в комнате, где я виделся с Наставниками, присутствовал седьмой. Дульсе. Значит, вероятно, речь идет не просто о проводнике, а о мадриссе. С их странными умственными ограничениями, дульсе сами по себе не влияли на равновесие сил в Гондее. Но они могли дать дар'нети значительное преимущество в этих играх, направив безмерную восприимчивость к знаниям на службу конкретному человеку. Когда дульсе связывал себя этими редкими и почетными отношениями, он становился мадриссе, тем, чьи знания и проницательность направляли дар'нети в принятии решений. Вероятно, Барейль был мадриссе Дассина. Скорее всего, именно его присутствие ощущалось в этом доме. Тот, кто занимался хозяйственными делами, пользовался третьей тарелкой, пил с Дассином бренди, пока я был захвачен прошлым и блеском свечей. У него должно быть множество ответов, если только найти его. Мысль об этом успокаивала меня.

Что касается кристалла, то я положился на суждение Дассина. С окраин памяти, куда я задвинул тревожный опыт, меня манили сияющие персты, будоража кровь. Пока я не стану целым, сказал Дассин, подразумевая, что это все еще возможно. Кристалл, чем бы он ни был, подождет, ведь я обещал ему.

Зато его приказ отдать себя в руки Наставников совершенно сбил меня с толку. Сколько дней подряд он свирепствовал из-за моего предложения пройти испытание у Наставников? Дассин предупреждал, чтобы я держался подальше от их разнообразных лживых уловок. Теперь же он сказал, что обстоятельства могут потребовать от меня подчиниться совету, пусть даже восстановление еще не закончено. Беззащитным… беспомощным. Стоит им только подступиться, и мир сразу же даст трещину, и тогда они признают меня безумцем… или зидом. Неужели Дассин хотел именно этого? Если бы не его последние слова, мне бы это и в голову не пришло. Но верить ему было невероятно трудно.

— Спасибо за мою жизнь, старик, — сказал я, уходя из заснеженного сада. — Но мне бы не хотелось становиться пешкой в игре мертвеца. Встретимся ли мы еще, чтобы я мог тебе это сказать?

Я осторожно вернулся в дом. Несомненно, он был окружен мощными охранными заклинаниями. Искусная иллюзия, скрывающая мою комнату, — лишь пример. Но враги Дассина тоже вряд ли слабы и, так или иначе, узнают, что он если и не мертв, то жестоко ранен. Поскольку я совершенно не был уверен в собственных силах, представлялось разумным забрать все, что может пригодиться, и убраться отсюда. Тогда я мог бы выследить убийц и сразиться с ними уже на моих условиях. Самых для них неблагоприятных.

Поискав на кухне, я обнаружил вместительный вещевой мешок. Осторожно, чтобы не коснуться черного кристалла, я завернул загадочный и тревожащий диск в салфетку и положил на самое дно. Я не задумывался, почему позаботился о нем прежде всего остального. Потом я стал искать в комнате Дассина то, что он, я уверен, всегда держал под рукой. В самом деле, маленький кожаный футляр стоял на полке у выхода. Внутри лежал необыкновенно острый нож с изогнутым лезвием длиной в ладонь — нож Целителя, а в соседнем отделении — узкая лента тонкого, как паутина, полотна. На мгновение я почувствовал себя почти целым. Я положил футляр в мешок.

Затем пришла очередь бутылки «лучшего от Барейля» и двух груш, которые я не успел съесть. Из кладовки я вытащил еды достаточно, чтобы хватило не меньше чем на день, — получилось порядком, так как я все еще был голоден. С одеждой оказалось хуже. Дассин не давал мне ничего, кроме балахона из белой шерсти. Обитатели Авонара, изучающие магию, традиционно носили одеяния ученых — свободная мантия и сандалии или шлепанцы. Солдаты, торговцы, работники в садах и на полях, дульсе и большая часть прочих одевались так, как я привык: рубашки или блузы, штаны, чулки и ботинки. Я не собирался представляться ученым — напротив. Но я был изрядно выше Дассина. Его одежда, куда более обычная, только выдала бы меня с головой. Так что с этим приходилось ждать.

Мне могли пригодиться деньги, но я не представлял, где их искать. Кучи бумаг и рукописей загромождали дом, несомненно, какие-то из них имели отношение ко мне, но у меня не было времени в них разбираться. Возможно, пресловутый Барейль знает, что из этого действительно важно.

Инстинкты и привычки, которые я спешно восстанавливал по воспоминаниям о том, как я прятался от закона, подсказывали мне, что пора двигаться, убираться прочь оттуда, где меня ожидают встретить враги. Я был на взводе и, несмотря на скудные припасы в сумке, готов был бежать сломя голову.

Но только я взялся за мешок, как внезапно услышал тихие шаги возле дома. Я вжался в стену за дверью, вспомнив, что не подыскал себе самую важную часть снаряжения — оружие. Я — Кейрон — никогда не носил оружия, хоть моя рука и требовала клинка. Нож Целителя был слишком мал, да и это казалось немыслимым — использовать инструмент, созданный для лечения, чтобы причинить вред другому человеку.