Стражи цитадели - Каляева Н.. Страница 46

Только одно могло привлечь к руинам моего дома сторонника зидов, каковым был этот Дарзид. Возможно ли, что ему стал известен секрет, открытый мне перед отъездом в университет? Отец тогда сказал, мы едем на охоту, но мне показалось странным, что он пригласил меня одного, без братьев, которые куда больше ею наслаждались…

Пологие склоны подножий Карилиса были укрыты туманом. Тропа была мне незнакома, и во мне росло нежелание вторгаться в эту сладко пахнущую долину.

— Здесь ничего нет, отец, — сказал я, — добычи не видно — ни крупной, ни мелкой. Есть сотня других, более подходящих троп.

— Но только не для сегодняшней охоты, — возразил он и продолжил ехать вперед; его широкая спина и могучие плечи приказывали мне следовать за ним, в то время как у меня руки чесались натянуть поводья и повернуть назад.

Белоствольные березы были рассыпаны по травяным склонам, кое-где взору открывалась ровная зелень полян, а когда утро вступило в свои права, солнце рассеяло туман по скальным трещинам, которые словно напоминали нам, что мы ступаем по владениям Карилиса. Саму гору скрывали деревья и вздымающаяся земля. Искристые капли росы лежали на траве и трепещущих листьях.

— Оставим лошадей здесь, — сказал отец, когда мы вышли к темно-зеленому потоку, бившему из-под высокой гранитной скалы.

Мы спешились.

— Нам здесь не место, — возразил я шепотом, словно мой голос мог привлечь к нам нежеланное внимание. — Где мы?

Отец положил руки мне на голову, ответив:

— Не волнуйся, сын. Мы пришли к самому драгоценному и тайному месту. Лишь тот, кто носит на себе печать власти, может узнать о нем… нет, не возражай. Я не восстаю против Пути, начертанного нам. Хотя из всех моих сыновей я доверяю наше будущее тебе, мне известно, что нить твоей судьбы ведет тебя по иному пути. Кристоф еще слишком молод, но из него выйдет хороший правитель, и я приведу его сюда, когда придет время. Но ты, Кейрон… ты чтишь нашу историю и наш Путь, как никто другой, и я уверен, что ты должен знать это место.

— С его прикосновением моя неуверенность исчезла, и мы начали подниматься вдоль потока, пока не добрались до двух массивных гранитных плит, вмурованных в склон. Наверху они соприкасались, образовывая треугольный проем с тенью неведомой глубины в середине. В этой темноте пульсировала сила, отзываясь в моей крови, словно зной полуденного солнца.

— Что это? — спросил я.

— Можно сказать, это наша колыбель. Из этого места четыре с половиной сотни лет назад в поисках новой жизни вышли три рода.

— Портал Цитадели?! Но я думал, все они были разрушены!

Где-то вдали от этого холма стояла крепость, укрывавшая моих соплеменников в смутные времена. Когда началось Освобождение и были приняты законы истребления, даже крепость перестала быть безопасной. Неизбежное разоблачение вынудило наш народ рассеяться, оставляя позади, как утверждали легенды, нечто драгоценное и святое, берущее начало прежде самой древней нашей памяти. И хотя меня с детства тянуло к тайнам крепости, я полагал, что все порталы разрушены.

Сильные пальцы отца пробежали по трещинам и бороздам, покрывавшим исполинский камень.

— Те, кто жил в Цитадели, утверждали, что этот портал — путеводная нить к священной тайне. Они надеялись, что однажды мы сможем, открыто прибегнуть к своему искусству и выяснить его истинное назначение. И они доверили слова, открывающие портал, моему далекому пращуру, слова на неизвестном нам языке, тайну, которую надлежит хранить, пока времена не изменятся. Мы ждали все эти годы и высекли слова в камне, чтобы время и неверная память не исказили их, — я покажу тебе, где они спрятаны. Хотя, конечно, времена еще не изменились.

Я протянул руку в темный провал, не ощутив при этом ничего необычного.

— Неужели ты никогда не терзался искушением пройти здесь, отец? Узнать, осталось ли что-либо от Цитадели? Может, мы могли бы приоткрыть завесу этой тайны, узнать больше о прошлом, изменить что-то к лучшему?

— Да, однажды я пытался пройти, как и мой отец, и дед. — Он покачал головой. — Мы нашли только эту расщелину в скале. Возможно, нашей силы недостаточно. Или там просто больше нечего искать. Но ты… кто знает? Ты должен попытаться, я думаю.

Он прошептал мне на ухо слова и подтолкнул рукой в спину.

И я ступил в маленькую гранитную нишу. Наблюдателю, не чувствующему силы чар, это место показалось бы ничем не примечательным, не считая, пожалуй, воздуха: хотя долину, оставшуюся снаружи, согревало мягкое дыхание весны, в нише царила зима. Или же озноб был первой реакцией моего тела на волшебство, предназначенное не мне. Ступая по узкому проходу в самую глубь скалы, я дотрагивался ладонями до грубой поверхности стен и повторял слова, которые шепнул мне отец. Шрамы на левой руке принялись ныть, словно прорезанные заново. Чем дольше оставался я там, тем более суровый холод поднимался по руке, охватывая меня целиком. Чары были повсюду: они гудели, отражались от стен, нарастали и наполняли мои жилы, словно во мне было вдвое больше крови, чем у обычного человека. Так близко… Я собрал всю свою силу, взятую от жизни, от целительства, от красоты гор и зари… вложил ее в заклинание. Так близко… Я чувствовал, как истончаются стены. Так близко…

Но что-то было не так. Чары не желали поддаваться, и вскоре меня так жестоко знобило, что я не мог даже думать. Я бросился обратно по проходу к дневному свету.

— Мы что-то упускаем, — выдохнул я, стуча зубами, словно дятел, долбящий клювом сухое дерево. — Нужно выяснить, что означают эти слова.

Отец быстро закутал меня в плащ и развел костер.

— Я в порядке, — сказал я, — только чувствую себя так, словно в разгар зимы провел ночь голышом на вершине Карилиса.

Левая рука онемела — по крайней мере, так мне казалось. Когда отец провел пальцами по шрамам, я взвыл от боли, словно он коснулся меня раскаленным железом. Еще неделю рука оставалась онемевшей и безжизненной… онемевшей, безжизненной и такой холодной…

Я сел рывком. Наверное, я заснул, лежа под лучами зимнего солнца. Рассеянно потирая занемевшую руку, я огляделся в поисках спутников.

Мальчик Паоло общался с лошадями, которые паслись на редких пятачках бурой травы, пробивавшейся на берегу ручья. Заметив, что я смотрю на него, он расплылся в улыбке и изобразил несколько приплясывающих прыжков, оборот вокруг себя и неловкий поклон. Я не мог припомнить столь же обаятельного выражения благодарности. Я улыбнулся ему в ответ.

Ему было невыносимо больно, когда я объединил наши сознания, а в таких случаях связь Целителя и исцеляемого бывает особенно тесной. Его страхи раскрывались передо мной, вынуждая разделить их: ужас того, что он станет калекой в еще большей степени, бременем для друзей, которыми он так восхищался, — перед этим ужасом напрочь мерк страх смерти. И полное доверие ко мне. Пока я работал, боль начала стихать, и мысли Паоло обратились к коню по кличке Солнечный Свет… словно я мог его знать. Этот мальчик помнил меня.

И Келли, девушка дар'нети, рожденная в Авонаре перед его гибелью — это было настоящим чудом, — она тоже узнала меня. И госпожа Сериана… В ту первую встречу в ее саду она назвала меня Эреном. Дассин объяснил мне, что Эрен — одно из моих имен, но всего лишь прозвище, а не третья жизнь, которую мне предстояло вспомнить. За что я был весьма признателен. Это имя было связано с недавними событиями моей жизни — с моим таинственным вторым путешествием по Мосту Д'Арната. Возможно, все они узнали меня именно в тот раз.

Госпожа Сериана… земля и небо, кто же она? Этим утром, когда она так разозлилась, неровные края Пропасти снова замаячили передо мной. Сквозь ужасающие провалы темноты на меня навалился такой гнет вины и скорби, что я был готов почти на что угодно, только чтобы избавиться от него. Если бы не Барейль, заставивший меня шевелиться, я, возможно, больше никогда бы не сдвинулся с места. Нет, лучше о ней не думать.

Я лег на камень, бездумный, словно кот, и уже задремал, когда вдруг появился Барейль, принесший овсяные лепешки и вино.