Книжный вор - Мезин Николай. Страница 24
Мы дадим ему семь месяцев.
А потом на него навалимся.
Ох и как же мы навалимся.
БИБЛИОТЕКА БУРГОМИСТРА
Нет сомнения – что-то огромное и важное надвигалось на Химмель-штрассе, 33, а Лизель этого пока не замечала. Если переиначить избитое человеческое выражение, у нее свой камень лежал на душе:
Она стащила книгу.
И это кое-кто видел.
Книжная воришка отреагировала. Подобающим образом.
Минута за минутой, час за часом не проходила тревога – или, точнее, паранойя. От преступных деяний такое с человеком бывает – особенно с ребенком. Начинаешь представлять всевозможные виды заловленности. Вот примеры: Из темных аллей выскакивают человеческие фигуры. В курсе всех твоих грехов за всю жизнь внезапно оказываются учителя. В дверях всякий раз, стоит шелохнуться листу или хлопнуть калитке вдалеке, вырастает полиция.
Для Лизель наказанием стала сама паранойя – и ужас предстоящей доставки белья в бургомистерский дом. И вы, конечно, понимаете: когда этот момент настал, Лизель так кстати пропустила дом на Гранде-штрассе не по забывчивости. Она доставила белье ревматической Хелене Шмидт и забрала в котолюбивом доме Вайнгартнеров, но обошла стороной дом, принадлежавший бургомистру Хайнцу Герману и его жене Ильзе.
*** ЕЩЕ ОДИН БЫСТРЫЙ ПЕРЕВОД ***
Бургомистр = городской голова
Вернувшись в первый раз, она сказала, что просто забыла про них – самая жалкая отговорка из всех, что я слышал, если дом торчит на холме над городом и притом – такой незабываемый дом. Когда ее отправили назад и она опять вернулась с пустыми руками, то соврала, что там никого не было дома.
– Никого не было? – Мама не поверила. От недоверия сама собой потянулась к деревянной ложке. Погрозила ею Лизель и сказала: – Возвращайся туда сейчас же, и если придешь домой с бельем, лучше вообще не приходи.
– Правда?
Таков был комментарий Руди, когда Лизель передала ему, что сказала Мама.
– Хочешь, убежим вместе?
– Мы помрем с голоду.
– Да я и так помираю! – Оба рассмеялись.
– Не, – сказала Лизель. – Надо идти.
Они зашагали по улице, как всегда, если Руди провожал ее. Он всякий раз старался быть рыцарем и хотел нести мешок, но Лизель не давала. Только ее голове грозило, что по ней прогуляется деревянная ложка, так что и полагаться ей приходилось только на себя. Любой другой может и встряхнуть мешок, махнуть им или позволить себе иную – пусть самую малейшую – небрежность, а для нее это уже недопустимый риск. Кроме того, разреши она Руди нести белье, он за свою службу будет, чего доброго, рассчитывать на поцелуй, а это уж никак не возможно. Ну и потом, Лизель уже привыкла к своей ноше. Она перебрасывала мешок с плеча на плечо, меняя сторону примерно через каждые сто шагов.
Лизель пошла слева, Руди справа. Мальчик почти непрерывно болтал – о последнем уличном матче, о работе в отцовской мастерской и обо всем, что приходило на ум. Лизель пыталась слушать, но не удалось. Слышался ей только ужас, колоколами полнивший уши, – тем громче, чем ближе они подступали к Гранде-штрассе.
– Ты куда? Разве не тут?
Лизель кивнула – Руди был прав, а она хотела пройти мимо дома бургомистра, чтобы еще немного потянуть время.
– Ну, иди, – поторопил ее Руди. В Молькинге темнело. Из земли карабкался холод. – Шевелись, свинюха. – Руди остался ждать у калитки.
Дорожка, за ней восемь ступеней парадного крыльца и огромная дверь – как чудовище. Лизель нахмурилась медному молотку.
– Чего ждешь? – крикнул Руди.
Лизель обернулась и посмотрела на улицу. Есть ли у нее какой-нибудь способ – хоть какой-нибудь – избежать этого? Осталась ли еще какая-то возможность или – уж скажем прямо – какая-то ложь, о которой Лизель не вспомнила?
– До ночи тут торчать? – опять донесся голос Руди. – Чего ты, к черту, ждешь?
– А ты заткнись там, Штайнер! – Это был вопль, но вопль шепотом.
– Чего?
– Я сказала, заткнись, глупый свинух!
С этими словами Лизель вновь повернулась к двери, взялась за медный молоток и три раза постучала – без спешки. С той стороны приблизились шаги.
Сначала Лизель не смотрела на женщину, уставившись на мешок с бельем в своей руке. Передавая его, изучала завязки, пропущенные по горлу мешка. Ей подали деньги, и после не было ничего. Жена бургомистра, которая никогда не разговаривала, лишь стояла в своем халате, пушистые волосы собраны сзади в короткий пучок. Слабо проявился сквозняк. Что-то вроде воображаемого дыхания трупа. Но никаких слов так и не было, и когда Лизель набралась храбрости поднять глаза, лицо у женщины было не осуждающее, а совершенно отстраненное. Секунду-другую она смотрела поверх плеча Лизель на мальчика, потом кивнула и отступила в дом, закрывая дверь.
Довольно долго Лизель стояла, упершись носом в деревянное одеяло двери.
– Эй, свинюха! – Нет ответа. – Лизель!
Лизель попятилась.
Осторожно.
Задом спустилась на пару ступеней, прикидывая.
Получается, что женщина, может, вовсе и не видела, как Лизель украла книгу. Уже темнело. Может, получилось, как бывает: кажется, будто человек смотрит прямо на тебя, а он смотрит куда-то мимо или просто замечтался. Каков бы ни был ответ, Лизель оставила попытки дальнейшего анализа. Ей сошло с рук, и ладно.
Она развернулась и прошла остальные ступени уже нормально, последние три одолев одним прыжком.
– Пошли, свинух!
Она даже решилась рассмеяться. Паранойя в одиннадцать лет свирепая. Прощение в одиннадцать лет опьяняет.
*** МАЛЕНЬКОЕ ЗАМЕЧАНИЕ ДЛЯ ***
РАЗБАВКИ ОПЬЯНЕНИЯ
Ничего ей не сошло с рук.
Жена бургомистра прекрасно ее видела.
Просто она выжидала удачного момента.
Прошло несколько недель.
Футбол на Химмель-штрассе.
«Пожатие плеч» – чтение между двумя и тремя часами каждую ночь после страшного сна или днем в подвале.
Еще один благополучный визит в дом бургомистра.
Все было чудесно.
До тех пор, пока.
Когда Лизель пришла в следующий раз, без Руди – тогда-то и представился удобный случай. В тот день надо было забрать белье в стирку.
Жена бургомистра открыла дверь, и в руке у нее не было обычного мешка с бельем. Она отступила в сторону и знаком известковой руки и запястья пригласила девочку войти.
– Я пришла только забрать белье. – Кровь высохла у Лизель в жилах. И раскрошилась. Лизель чуть не рассыпалась на куски прямо на крыльце.
И тут женщина сказала ей свои первые слова. Протянула холодные пальцы и произнесла:
– Warte. Подожди. – Убедившись, что девочка успокоилась, она повернулась и торопливо ушла в дом.
– Слава богу, – выдохнула Лизель. – Она его сейчас принесет. – «Его» – это белье.
Но женщина вернулась вовсе не с ним.
Она пришла и замерла в немыслимо хрупкой непоколебимости, держа у живота башенку книг высотой от пупка до начала грудей. В чудовищном дверном проеме женщина казалась такой беззащитной. Длинные светлые ресницы и легчайший намек на мимику. Предложение.
Войди и погляди – вот такое.
Она собирается меня помучить, решила Лизель. Заманит меня в дом, разожжет камин и бросит меня в огонь вместе с книгами и со всем. Или запрет в подвале без еды и питья.
Однако отчего-то – видимо, соблазна книг не одолеть – девочка поняла, что входит в дом. От скрипа своих шагов по деревянному полу Лизель поеживалась, а наступив на больную половицу, ответившую стоном дерева, совсем было остановилась. Жену бургомистра это не смутило. Она лишь мимоходом оглянулась и шла себе дальше, к двери каштанового цвета. Там на ее лице появился вопрос.