Книжный вор - Мезин Николай. Страница 55

Папа поглядел на полные снега кастрюли.

– А что будем делать с остальным?

– Снеговика, – ответила Лизель. – Надо слепить снеговика.

Ганс покричал Розу.

В ответ ему швырнули привычное:

– Что там еще, свинух?

– Спустись-ка, а?

Когда жена появилась, Ганс Хуберман рискнул жизнью, броском отправив в нее великолепный снежок. Совсем чуть-чуть промазав, тот ударил в стену и рассыпался, дав Маме повод ругаться, не переводя дыхания, довольно долго. Пробранившись, Роза спустилась и помогла им лепить. Потом даже принесла пуговицы для глаз и носа и кусок бечевки для снеговиковой улыбки. И даже шарф и шляпу надели на снеговика, росту в котором было всего полметра с небольшим.

– Это карлик, – сказал Макс.

– Что будем делать, когда растает? – спросила Лизель.

У Розы уже был готов ответ:

– Ты его подотрешь, свинюха, да скоренько.

Папа не согласился:

– А он не растает. – Он потер руки и подышал в них. – Тут такой мороз.

И хотя снеговик все же растаял, где-то в душе каждого из них он так же гордо и высился. Наверное, стоял у каждого перед глазами, когда они в тот сочельник наконец заснули. В ушах звучал аккордеон, в глазах маячил снеговик, а Лизель еще и думала о словах Макса, когда простилась с ним у камина.

*** РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ ОТ ***

МАКСА ВАНДЕНБУРГА

– Часто мне хочется, чтобы это все

скорее закончилось, Лизель, но тут ты обязательно

берешь и делаешь что-нибудь такое

– например, спускаешься в подвал

со снеговиком в руках.

Увы, тот вечер предвещал Максу резкое ухудшение здоровья. Первые симптомы были довольно невинны и типичны. Постоянный озноб. Дрожащие руки. Участившиеся видения боксерского матча с фюрером. И лишь когда его перестали согревать отжимания и приседания, он забеспокоился всерьез.

Как близко бы к огню он ни садился, все равно не мог добиться хоть сколько-нибудь нормального самочувствия. День ото дня вес его, спотыкаясь, спадал. Режим упражнений поломался и рассыпался, а Макс остался лежать щекой на угрюмом полу подвала.

До самого конца января Макс пытался поставить себя на ноги, но к началу февраля дошел до ручки. С трудом просыпался у огня, залеживался до позднего утра, рот у него кривился, а скулы стали распухать. Когда его спрашивали, он говорил, что с ним все нормально.

В середине февраля, за несколько дней до тринадцатилетия Лизель, он вышел к камину на пределе сил. И едва не упал в огонь.

– Ганс, – прошептал он, и его лицо будто стянуло судорогой. Ноги подогнулись, и он ударился головой о футляр аккордеона.

Тут же деревянная ложка плюхнулась в суп, и рядом с Максом оказалась Роза Хуберман. Она взяла в руки голову Макса и рявкнула через всю комнату на Лизель:

– Что стоишь столбом, принеси одеял. Положи на свою кровать. А ты! – Это настал черед Папы. – Помоги мне поднять его и перенести в ее комнату. Schnell!

Лицо Папы озабоченно натянулось. Его серые глаза лязгнули, и он в одиночку поднял Макса. Тот был легок, как ребенок.

– Может положим его здесь, к нам на кровать?

Но Роза уже подумала об этом.

– Нет. Здесь весь день должны быть открыты шторы, а то подозрительно выглядит.

– И то верно. – Ганс вынес Макса из комнаты.

С одеялами в руках Лизель стояла и смотрела.

В коридоре – безвольные ступни и свисающие волосы. С него свалился ботинок.

– Шевелись.

Мама по-утиному вступила в комнату следом.

* * *

Положив в постель, они завалили и замотали Макса одеялами.

– Мама?

Говорить дальше у Лизель не сразу хватило духу.

– Что? – Волосы у Розы были так туго стянуты в узел, что оторопь брала. Когда она повторила вопрос, эти волосы, похоже, натянулись еще сильнее. – Что, Лизель?

Девочка подошла ближе, боясь ответа.

– Он живой?

Узел кивнул.

Роза обернулась и сказала со всей твердостью:

– Послушай-ка, Лизель. Я не для того взяла этого человека в дом, чтобы смотреть, как он помирает. Ясно?

Лизель кивнула.

– Теперь ступай.

В коридоре Папа обнял ее.

Ей это было очень нужно.

Позже Лизель подслушала ночной разговор Ганса и Розы. Мама уложила ее спать у них в комнате, рядом с их кроватью, на полу, на матрасе, который притащили из подвала. (Были подозрения, не заразный ли он, но в итоге заключили, что для страхов нет оснований. Ведь Макс страдал не от инфекции, так что матрас принесли и застелили свежей простыней.)

Полагая, что девочка уже спит, Мама высказала свое мнение:

– Это все чертов снеговик, – зашептала она. – Наверняка с него все началось – возиться со снегом и льдом в такой холодрыге.

Папа был настроен более философски:

– Роза, это началось с Адольфа. – Он приподнялся. – Надо его проверить.

В течение ночи Макса проведали семь раз.

*** СЧЕТ ПОСЕЩЕНИЙ ***

МАКСА ВАНДЕНБУРГА

Ганс Хуберман: 2

Роза Хуберман: 2

Лизель Мемингер: 3

Утром Лизель принесла из подвала его книгу рисунков и положила на тумбочку у кровати. Ей было ужасно, что в прошлом году она заглянула в эту книгу, и теперь Лизель держала ее плотно закрытой из уважения.

Когда в комнату вошел Папа, Лизель не обернулась и не посмотрела на него, но заговорила в стену над Максом.

– И зачем я притащила весь этот снег? – сказала она. – Ведь это все от него, так, Папа? – Она сцепила руки, словно для молитвы. – Зачем мне понадобилось лепить этого снеговика?

Но Папа, к его несгибаемой чести, остался тверд.

– Лизель, – сказал он, – так было надо.

Часами она сидела с Максом, пока тот дрожал, не просыпаясь.

– Не умирай, – шептала она. – Макс, пожалуйста, не умирай.

Он был вторым снеговиком, который таял у нее на глазах, только этот был другой. Парадокс.

Чем холоднее он становился, тем сильнее таял.

ТРИНАДЦАТЬ ПОДАРКОВ

Это было как Максов приезд, снова.

Перья снова превратились в хворост. Гладкое лицо стало грубым. И признаки, которые высматривала Лизель, были на месте. Макс был жив.

В первые несколько дней она садилась и говорила с ним. В свой день рождения она рассказывала ему, что на кухне его дожидается огромный торт, если только он очнется.

Он не очнулся.

Торта не было.

*** ФРАГМЕНТ ПОЗДНЕЙ НОЧИ ***

Много позже я понял, что в те дни

я и вправду побывал на Химмель-штрассе, 33.

Должно быть, в один из тех редких моментов,

когда девочки с ним рядом не было,

потому что я видел только мужчину в кровати.

Я встал на колени. Приготовился сунуть

руки сквозь одеяла. И тут он воспрянул

– с непостижимой силой оттолкнул мою тяжесть.

Я отступил – столько работы ждало меня впереди,