Изгнание владыки (илл. Л. Смехова) - Адамов Григорий Борисович. Страница 14

Его сосед по парте, длинноносый Ваня Колосов, вспыльчивый, высокомерный, задорный мальчишка, был первым силачом класса и не терпел противоречий. Однажды кто-то из ребят пролил чернила на его парту. Ваня не заметил этого, сел и весь испачкался. Ребята засмеялись, и Сережа тоже. Ваня вспылил и закричал, что это он, Сережа, нарочно разлил чернила, и пригрозил ему «взбучкой». Сережа хотя и видел, что чернила пролил Женя Катенин, но не сказал об этом, потому что Ваню ребята побаивались, а Женя был славный, тихий мальчик и очень нравился Сереже.

На следующей перемене Ваня начал толкать Сережу, вызывая его на драку, а Женя издали со страхом следил за ними. Сережа сначала отступал, уклоняясь от драки, но потом, случайно бросив взгляд в сторону Жени, почему-то ясно понял, что еще немного, и тот скажет: «Это я пролил чернила». Тогда вдруг что-то непонятное подхватило Сережу, он закусил губу и первый ударил Ваню. Сбежавшиеся ребята ахнули от изумления, потом захлопали в ладоши и в восторге закричали: «Браво!», «Не поддавайся, Сережа!» Ваня яростно дубасил Сережу, но тот не отступал и защищался, правда неумело и неловко. Кончилось тем, что Ваня сбил Сережу с ног и навалился на него, но раздался звонок, и драка прекратилась. Сережа вышел из нее порядочно помятым, сердце страшно колотилось, спина и бока ныли, а поцарапанная щека горела и вспухла, но, странное дело, он всего этого почти не чувствовал и испытывал какое-то удовлетворение, чуть ли не удовольствие. Ребята громко и оживленно обсуждали схватку, спорили, кричали, горячились. Все хвалили Сережу и удивлялись его смелости.

Домой Сережа вернулся взволнованный и молчаливый. Матери, которая заметила царапину, он сказал, что наткнулся на раскрытую дверь шкафа, что это пустяки и щека совсем не болит. Потом он сказал, что нужно готовить уроки, но, вместо того чтобы идти к себе в комнату, пробрался через всю обширную квартиру в дальний чулан, где складывали старую или лишнюю мебель и вещи. Там в потолке для каких-то неизвестных целей было вделано несколько толстых железных крюков. Сережа отыскал крепкую веревку, нашел ровную, гладкую палку и, подставив высокую раздвижную стремянку, с опаской влез на самый верх. Пыхтя, рискуя свалиться, но сжав зубы и стараясь не смотреть вниз, он долго возился под потолком и наконец соорудил нечто вроде трапеции.

Ежедневно, тщательно скрываясь, он неутомимо упражнялся на трапеции, исполняя все более сложные фигуры. Он не раз падал, но, потерев ушибленное место, вновь забирался на трапецию и каждый раз выходил из комнаты с чувством гордости, словно после одержанной победы.

Через полтора-два месяца он уже умел, изгибаясь дугой, одним взмахом взлетать на трапецию и вертеться на ней колесом. Он мог раскачаться, вися вниз головой, и с замирающим от восторга сердцем летать из конца в конец комнаты.

И при каждом успехе, при каждом ловком и смелом движении он представлял себе изумленные глаза товарищей и учителей, когда наконец он войдет в гимнастический зал школы и начнет спокойно и равнодушно проделывать свои упражнения. И уже никто не будет смеяться над ним.

И вдруг он вспомнил: а турник? А если ему предложат перейти на турник? Он ведь именно на турнике так позорно оскандалился.

И одиннадцатилетний упрямец, отсрочив день своего торжества, сдвинул две кровати с трубчатыми спинками и на этом подобии турника с прежним упорством начал новый курс упражнений. Потом пришла очередь гантелей; он читал, что они развивают мускулы рук и плеч, грудную клетку. Постепенно мысль о триумфе в гимнастическом зале приходила все реже. Сережу увлекало теперь лишь одно желание — быть ловким, быть сильным и смелым.

Родители уже давно узнали о тайном увлечении своего сына, да и сам Сережа перестал скрывать свои занятия. Дальнюю комнату освободили от ненужного хлама. На полу был постлан толстый ковер, посредине стоял настоящий турник, с потолка свешивались трапеция, кольца, в потолок упирались два гладких шеста для лазания.

Триумф пришел гораздо позднее — когда Сереже исполнилось тринадцать лет и он успешно перешел в седьмой класс. О нем заговорили не только в классе, но и во всей школе. А на всемосковской школьной спартакиаде Сережа занял третье место, и «маленький Лавров», как все его теперь звали, сделался гордостью своей школы. Два года еще продолжал он увлекаться легкой атлетикой, плаванием, бегом, борьбой, лыжами и коньками, выровнялся, сделался стройным и легким.

Потом он вдруг начал писать стихи и пришел к убеждению, что истинное его призвание — поэзия. Впрочем, это длилось недолго. Уже в восьмом классе он стал серьезно интересоваться естественными науками, много и усердно читал, работал в школьной лаборатории. Вскоре с экскурсией он попал на Урал, а впоследствии, в десятом классе, сосредоточился на геологии.

Упорство, настойчивость, сила воли, которые он развивал в себе еще мальчиком, когда начал увлекаться гимнастикой, счастливо сочетались в нем с природной скромностью. Только постепенно, после долгого знакомства, можно было увидеть в этом тихом, худеньком, малоразговорчивом юноше серьезное многостороннее образование, физическую силу и ловкость.

***

Узнавая Лаврова, Березин не раз удивлялся своему другу, но это удивление длилось недолго. Привычные представления были сильнее, и Николай по-прежнему считал Сергея хорошим товарищем, трудолюбивым студентом, скромным и немного ограниченным.

В дружбе с Лавровым любимца профессоров, будущего ученого Николая Березина был оттенок снисходительности. Березин отогревался в обществе друга, спасаясь от своего самолюбивого и холодного одиночества. Он даже познакомил Лаврова с семьей профессора Денисова и был доволен, когда старый профессор отозвался хорошо о его друге.

Родители Лаврова к тому времени уехали из Москвы в Воронеж, куда отец был переведен директором нового большого завода, и молодой Лавров часто проводил вечерние часы в дружеской семье Денисовых. Сергей сошелся со старшим сыном профессора Валерием, студентом авиационного института. Младший Денисов — девятилетний Димка — ходил в школу, дочь Ирина училась в институте. Молодые люди скоро подружились.

Однако это быстрое и сердечное сближение Лаврова с семьей профессора скоро перестало нравиться Березину, особенно когда он заметил, что Ирина встречает Лаврова особенно тепло. Сначала это его удивляло, потом стало раздражать, и он всячески старался показать Ирине свое превосходство над Лавровым, этой «милой, но наивной посредственностью».

Однако дружба Ирины и Лаврова росла и особенно укрепилась после смерти старого профессора. Ирина, нежная и преданная дочь, тяжело переживала смерть отца, и Лавров, как мог, старался облегчить ее горе.

Березин успел блестяще окончить институт и сначала работал ассистентом профессора Денисова, а после его смерти — самостоятельно. Он прочел несколько интересных, отмеченных в прессе докладов во Всесоюзном потамологическом обществе; в «Известиях» этого общества были напечатаны две его работы, привлекшие внимание к молодому, выдвигающемуся ученому.

Лавров успешно кончал курс в институте и готовил выпускные работы.

Ирина, уже оправившаяся от своей тяжелой потери, прошлой весной получила диплом инженера-машиностроителя и в течение года работала на Московском гидротехническом заводе. Ее брат Валерий — авиаконструктор — уехал на авиазавод в Воронеж. Дом Денисовых оставался родным для Лаврова и Березина. Старого профессора не стало, но товарищи часто вспоминали, как он радовался, когда за его стол садилась большая, «полноводная», как он выражался, семья.

Однако Ирина давно уже чувствовала, что эти два «притока» сливаются не очень дружно. Чем милей ей делается застенчивый и скромный Лавров, тем все язвительнее и нетерпимей становится Березин, тем откровеннее он стремится оттеснить своего друга на задний план. Ей было больно за своего «маленького Лаврова», хотя она признавала за Березиным все его качества будущего блестящего ученого и остроумного собеседника.