Рокировка - Черкасов Дмитрий. Страница 25

Молодой Ваххабит.

В небе клекот орла,

Дальний грома раскат,

Уходил Абдулла

На святой Газават.

От тоски еле жив,

Оставлял он гарем.

И садился в свой джип,

Зарядив АКМ.

Обещал: — "Я вернусь,

Как придёт Рамадан,

Вы для пленных урус

Приготовьте зиндан".

Занимался рассвет,

И старик-аксакал

Ему долго вослед

Всё папахой махал.

Где у сумрачных скал

Бурный Терек кипит,

Там в засаду попал

Молодой Ваххабит.

Налетели гурьбой,

С трёх сторон обложив,

Вспыхнул яростный бой,

Поцарапали джип...

Самого Абдуллу,

Отобравши ключи,

Привязали к стволу

Молодой алычи.

Начинали допрос...

Приступил к нему поп.

Он иконы принёс,

Поклоняться им чтоб.

"Ваххабит удалой,

Бедна сакля твоя,

Поселковым главой

Мы назначим тебя.

Будешь жить, как султан,

Новый выдадим джип,

Ко святым образам

Ты хоть раз приложись."

Благодать в образах

Отрицал янычар,

Лишь «Акбар» да «Аллах»

Он в ответ прорычал.

Тихо, словно шакал,

Подходил политрук,

Стакан водки давал

Пить из собственных рук.

Говорил замполит:

"Мы скостим тебе срок,

Будешь вольный джигит,

Пригуби хоть глоток."

Но в ответ басурман

Всё — «Аллах» да «Акбар»!

И с размаху в стакан

Полный водки плевал.

Не фильтрует базар...

Что с ним делать? Хоть плачь!

Но сказал комиссар:

«Ты достал нас, басмач».

И под небом ночным,

Соблюдая черёд,

Надругался над ним

Весь спецназовский взвод.

Как прошло это дело

Знает только луна,

Волосатого тела

Всем досталось сполна.

В позе локте-коленной, —

Так уж создал Господь, —

Любит русский военный

Моджахедскую плоть.

А как по блиндажам

Разошлась солдатня,

Труп остывший лежал

В свете робкого дня.

В первых солнца лучах

Лишь сержант-некрофил

Его, громко крича,

Ещё долго любил…

Слух идёт по горам —

Умер юный шахид,

За священный ислам

И за веру убит.

Но убитым в бою

Вечной гибели нет,

Среди гурий в раю

Он вкушает шербет.

Как он бился с урус

Не забудут вовек.

По нём плачет Эльбрус,

По нём плачет Казбек.

Плачут горькие ивы,

Наклонившись к земле,

А проходят талибы —

Салют Абдулле!

В небе плачет навзрыд

Караван птичьих стай,

А в гареме лежит

Вся в слезах Гюльчатай.

И защитников прав

Плач стоит над Москвой,

Тихо плачет в рукав

Константин Боровой.

Плачьте, братцы, дружней,

Плачьте в десять ручьёв,

Плачь, Бабицкий Андрей,

Плачь, Сергей Ковалёв...

Нет, не зря, околев,

Он лежит на росе,

Ведь за это РФ

Исключат из ПАСЕ." [68]

— Взять бы их! — азартно зашептал Ролик.

— А зачем? Что ты им инкриминируешь? Шашлык собрались кушать…

— Тройка, ответь семерке! — прозвучало в рации.

— Тройка на связи! — взял тангенту Дональд.

— Идем к вам от города, на двадцатом километре!

— Встаньте на двадцать седьмом. Объекты при мне. Серая БМВ-"семерка", черный джип «Мицубиси-паджеро», пятидверный, и черный «мерседес-двести» е-класса, седан, глазастый [69]. В "бомбе" [70]Ромбик и водитель, в джипе пятеро, в "кабане" [71]трое. Портреты снял. Когда двинутся, дам знать. Вы какие?

— Голубой и белый. «Лады-шестерки».

— Усиление от седьмого отдела. — пояснил Андрей стажеру.

— Хорошо, — обрадовался Ролик. — А то я подумал — как же мы за тремя погонимся, когда они разъедутся?

— Возьми ССН, пойди на обочину прогуляться. — приказал Лехельт. — Когда поедут — скажешь мне, а я передам ребятам. Им раньше незачем светиться. Сам к машине не беги, стой где стоял, пока все не скроются. Мы вне видимости пойдем.

Подкрепившись, объекты расселись по машинам и Нахоев повел колонну.

Через минуту после того, как они пропали из виду, мимо шашлычной, мигнув Лехельту фарами, пролетели две машины «наружки». Белые «жигули» пошли вперед, голубые держались метрах в трехстах позади.

Напевая что-то себе под нос, Дональд тронулся следом.

— Мы совсем отстали! — заволновался Ролик. — А если они свернут?

— Если бы, да кабы… Если свернут, семерка предупредит нас по связи. Мы долго там торчали, они могли запомнить машину и твой длинный нос.

— Насчет носа я бы на твоем месте помалкивал!

Напарник потихоньку заводился работой. Это дело всех заводит своим охотничьим азартом. Дональд тайком улыбался краешками губ.

— Дай я поведу! — попросил Ролик.

Андрей отрицательно покачал головой.

— Троечка, мы направо, на Пушкин! — раздалось в рации. — У нас пересменка!

У поста дорожной инспекции, на котором двое бравых лейтенантов лихо потрошили пьянющего в хлам водителя алой «хонды-сивик» и расписывали тому все грядущие ужасы лишения «прав», если он не поделится с гаишниками двумя сотнями "бакинских" [72], Лехельт повернул направо.

Вскоре их нагнала белая «лада» седьмого отдела, проехавшая прямо по шоссе, когда объект свернул. Теперь впереди, наблюдая, шла голубая машина.

— Куда идут, как думаете? — спросил Андрей собратьев по ремеслу.

— Кто говорит? — спросили у него после некоторого молчания.

— Дональд.

— А, привет, утенок. Это Чип и Дейл. — назвался командир экипажа. — Я думаю, к Стоматологу идут. Он сегодня ночует в Колпино.

— Привет, братишки... Визит вежливости?