Йоханнес Кабал, Некромант (ЛП) - Ховард Джонатан Л.. Страница 48

— Я не знаю, кто вы, — сказал Барроу. — Герой? Никогда бы не подумал. Вы убили

Малефикара?

— Да, — ответил Кабал. Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Да, я

убил его. Выстрелил в него три раза.

— Почему?

— Почему я выстрелил в него или почему выстрелил трижды? Я выстрелил трижды, чтобы уж

наверняка его убить. А убил, потому что он стоял на пути.

— На вашем пути.

— Если угодно.

— А что сделали с остальными?

— С кем?

— С этой жалкой толпой идиотов, которая всюду за ним ходила, с остальными сбежавшими из

лечебницы.

Кабал улыбнулся.

— Слышали об "общественном попечении"? Это как раз тот случай; они безобидны, нужно

лишь направить их по верному пути.

— Они у вас на ярмарке?

— В качестве персонала, уверяю вас. В представлениях участвуют только добровольцы, —

улыбка исчезла в небытие, — как правило.

Барроу фыркнул.

— Всё понятно.

— Нет. Вовсе нет. Вы читаете между строк, но то, что там написано, вам не понятно. Мистер

Барроу, у меня к вам предложение.

— Валяйте.

— Через два дня мы исчезнем из ваших жизней. Вы вполне можете позволить нам заняться

нашим делом и подарить немного радости этим людям ко всеобщему удовольствию. Без обид, без

драм.

Барроу сжал губы.

— Если бы я на самом деле мог в это поверить, я бы с радостью согласился.

— Но вы не можете.

— Не могу. Не верю я в историю о мертвеце, который с виселицы слез только для того, чтобы

подпортить вам репутацию. Ни на долю секунды. За какого же идиота вы меня принимаете?

Кабал качнул головой в сторону воодушевлённых горожан, толпа которых сновала взад-вперёд

вдоль поезда.

— За идиота вроде этих, — сказал он. — К сожалению для нас обоих, я ошибся.

Рабочие начинали разгружать вагоны-платформы. Кабал и Барроу наблюдали за ними.

— У меня впереди долгая ночь, мистер Барроу. Уверен, вы извините меня, если я вас покину.

Кабал сделал несколько шагов по платформе, и Барроу сказал ему вслед:

— Будет лучше, если вы покинете мой город.

Кабал остановился и обернулся.

— Ваш город? Вы здесь не хозяин. Помните об этом.

— И это всё? Угроз не будет?

— Угрозы, мистер Барроу, оставьте трепачам и трусам. Я к ним не отношусь.

Он направился обратно к Барроу, пока они не стали лицом к лицу.

— Я даже не предупреждаю.

Он резко развернулся и ушёл.

— Как правило, — сказал Барроу, слишком тихо для того, чтобы услышать. Затем тоже

повернулся и пошёл назад к городу.

Всё дальше отдаляясь друг от друга, они оба думали об одном и том же: "От этого человека

жди беды".

ГЛАВА 11

Такого просто не могло быть, чтобы балаган по прибытии в тот же вечер был готов к приёму

публики. Тем не менее, ценой небольших хлопот и времени меньшего, чем требуется, чтобы достать и

разложить стол для пикника, балаган со всей мишурой, с тридцатью аттракционами, палатками,

каруселями и выставками горел огнями и был готов открыться. Никто не мог объяснить, как они это

сделали; так получилось, что двести пятьдесят граждан, собравшиеся на станции, в это время

смотрели в другую сторону. Все одновременно подскочили от неожиданности, когда за их спинами

заиграла каллиопа, обернулись и почти одинаково сказали "О-о-о-о-о!" Кто-то на одну "о" поменьше,

кто-то на один восклицательный знак побольше.

— Специальное предложение в честь открытия! — крикнул высокий бледный брюнет с

соответствующей харизмой, в то время как его брат, долговязый блондин с бледным лицом, который,

казалось, всегда употреблял улыбку только в качестве оружия, стоял позади, сложа руки. — Вход

бесплатный!

Честные граждане Пенлоу-на-Турсе были воспитаны на истине, что отказываться от подарка

неприлично, поэтому вежливо встали в очередь под разноцветную полированную деревянную арку с

лампочками. Барроу шёл вместе со всеми, пока не оказался прямо под аркой и посмотрел вверх. На

секунду ему показалось, что там написано "Оставь надежду, всяк сюда входящий", но в следующий

момент она уже точно гласила о том, как тут, там и повсюду разные коронованные особы называли

этот балаган идеальным досугом для тех, у кого от роду богатые родители и бедная наследственность,

— в некоторых углах провинции это якобы считалось хорошей рекламой. Барроу решил, что ему

показалось, но его подсознание пыталось что-то ему сказать. Он вошёл внутрь, предупреждённый и

вооружённый.

Йоханнес Кабал, некромант и, поневоле, балаганщик, смотрел на толпу и заметно нервничал.

Сегодня был их предпоследний вечер, и дела шли... как-то не так. Он не мог понять, что именно было

не так. Толпа держалась плотно и переходила от палатки к карусели, от карусели к аттракциону, как

огромная семья. Кроме непрерывной игры каллиопы и бодрых выкриков зазывал не было слышно ни

звука. Люди просто останавливались, смотрели и шли дальше. Маленькая сенсация произошла, когда

кто-то купил у лотка сахарное яблоко.

— Что с ними такое? Я думал, что я теперь буду героем. Почему они такие подозрительные?

Рядом появился Хорст, хотя секунду назад его определённо здесь не было.

— Они побаиваются. Может я и дал им объяснение ситуации, но это не значит, что оно

пришлось им по нраву. Это место напоминает им, что случилось нечто недоброе, нечто

необъяснимое, из ряда вон выходящее. Посмотри правде в глаза, Йоханнес. Сомневаюсь, что здесь

происходило что-нибудь необычное с тех пор, как давным-давно какой-то прохожий крестьянин

подумал, что неплохо бы основать город на этом месте. Видел, сколько шуму подняли из-за сахарного

яблока? Продавай мы заливное из язычков жаворонка, они и то так не удивились бы. Возможно, здесь

нас ждёт неудача.

— Неудачи быть не может. Это последняя остановка. Две души. Нужнодобыть две души, или

вся эта затея — пустая трата времени.

— И девяноста восьми душ.

— Девяноста девяти. Мы поспорили на мою жизнь.

Хорст резко на него посмотрел.

— Что? Ты ничего об этом не говорил!

— Как это ни странно, но я не любитель распространяться о подобных вещах. Какая разница?

Если я не верну себе душу, то не смогу продолжать исследования.

— За тобой тянется след из метафизических катастроф, ты превратил невесть во что свою

жизнь, мою жизнь, жизнь всех тех, кого ты сгубил за восемь лет и тридцать семь дней, что я

проторчал на кладбище, а теперь решил замолвить словечко ещё за сотню? И ради чего?

— Сам прекрасно знаешь.

Хорст в бессилии покачал головой:

— Нет, не знаю. — Он начал трясти пальцем перед лицом брата. — Я раньше знал. Я тебе даже

симпатизировал, такой я идиот, и видишь, что со мной стало? А ради чего теперь? Я не знаю. Думаю,

и ты не знаешь. Ты продолжаешь жить так только потому, что если бы ты остановился и спросил

себя: "Как же так, Йоханнес, почему я стал для всех распоследней сволочью?" — думаю, ты не смог

бы дать себе честный ответ.

Кабал разозлился и откинул руку Хорста в сторону.

— Плевал я, что ты там думаешь. Мне в высшей степени безразлично твоё мнение.

Хорст пожал плечами.

— Отлично. Покуда мы понимаем друг друга.

— Нет, мы друг друга не понимаем. Уж тебе меня точно не понять. Ты никогда ни к чему не

стремился в жизни. Тебе не понять, что такое отдать чему-то всего себя. Тебе не понять, что значит

засыпать и просыпаться с одной и той же мыслью, которая не идёт из головы.