Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна. Страница 139

— Я же тебя не упрекаю, Штудман! Я только спрашиваю, где мне взять деньги!

— Но все это мелочи. — И Штудман положил зеркало. — Самое серьезное, самое неприятное еще впереди.

— Господи, Штудман! Нет, только, пожалуйста, не сейчас! Поверь мне, для одного утра неприятностей более чем достаточно. Кроме того, сейчас здесь будут люди…

— На людей нам, по твоему же выражению, начхать! — решительно сказал теперь уже Штудман. — А сейчас, Праквиц, изволь слушать! Как ни вертись, это ничему не поможет, нельзя бродить по свету как слепая курица. Штудман подошел к окну и крикнул: — Фрау фон Праквиц, можно вас попросить на минутку сюда?

Фрау фон Праквиц нерешительно посмотрела сначала на Вайо, потом на Штудмана:

— Это очень важно?

— Жена здесь совершенно ни к чему, — запротестовал ротмистр. — Она вообще ничего в делах не понимает.

— Больше тебя понимает! — шепнул в ответ Штудман. — Ах, Пагель, вы тут? Слушайте, займитесь-ка немножко фройляйн Вайо. Вы очень любезны. Итак, будьте добры, фрау фон Праквиц!

С некоторой неохотой, с некоторым колебанием направилась фрау Эва к конторе. С порога она еще раз оглянулась на оставленную ею пару.

— Куда вам угодно, фройляйн? — спросил Пагель.

— Давайте пройдемся немного здесь под окнами.

Фрау фон Праквиц вошла в контору.

— Может быть, вам угодно взглянуть на грандиозную стряпню в замке? спросил Пагель. — Там сейчас работа ключом кипит!

— Ах, туда я потом пойду с мамой! А кто стряпает?

— Фройляйн Бакс и фройляйн Ковалевская.

— Ну, Аманда — это я понимаю. А вот как это Зофи не считает для себя зазорным стряпать на арестантов!

— В наши дни всякий старается немножко подработать.

— Только, по-видимому, не вы, раз вы в рабочее время слоняетесь с сигаретой в зубах, — раздраженно сказала Виолета.

— Вам мешает? — спросил Пагель и вынул сигарету изо рта.

— Нисколечко. Я сама охотно курю. Потом, когда они там в конторе о нас позабудут, мы потихоньку смоемся в парк. Тогда вы угостите меня.

— Можно и сейчас туда пойти! Или вы думаете, ваша матушка считает меня столь опасным человеком, что не отпустит вас со мной в парк?

— Вы — опасный человек? — Вайо рассмеялась. — Нет, но я под домашним арестом.

— Значит, вам разрешается гулять только с мамашей?

— Какой вы догадливый! — насмешливо воскликнула она. — Уже три недели все только и говорят о том, что я под домашним арестом, наконец-то и до вас дошло!

Но раздражительность фройляйн Виолеты не произвела на Пагеля ни малейшего впечатления. Он весело улыбнулся.

— А спросить, почему вы под домашним арестом, нельзя? — осведомился он. — Сильно напроказили?

— Не будьте нескромным! — сказала Вайо очень пренебрежительно. Порядочный человек всегда скромен.

— Я, верно, никогда не буду порядочным человеком, — грустно признался Пагель и, улыбнувшись про себя, провел рукой по карману. — Как по-вашему, пожалуй, там в конторе беседуют достаточно оживленно, и мы могли бы смотаться в парк и покурить.

— Постойте, — сказала Вайо. Она прислушалась. Из конторы доносился голос Штудмана, спокойный, но весьма настойчивый. Затем заговорил ротмистр, он горячо против чего-то протестовал, на что-то жаловался, а теперь начала говорить фрау фон Праквиц очень твердо, очень ясно, очень многословно.

— Мама вдохновилась! Валяйте в парк!

Они обогнули кусты сирени и золотого дождя, затем медленно пошли по широкой дорожке в парк.

— Так, теперь им нас не видно. Теперь можете угостить меня сигаретой. Черт возьми, да вы курите сногсшибательную марку — сколько они стоят?

— Сколько-то миллионов. Никак не запомню, цена каждый день меняется. Впрочем, я получаю их от одного приятеля, от некоего господина фон Цекке, который проживает в Гайдар-Паша. Вы знаете, где находится Гайдар-Паша?

— Откуда мне знать? Я ведь не собираюсь в одалиски к султану.

— Ну, само собой, нет! Прошу прощения… Гайдар-Паша расположен на азиатском берегу Босфора…

— Господи, да бросьте вы вздор молоть, господин Пагель, подумаешь, как интересно! Почему вы, собственно, вечно скалите зубы? Как на вас ни посмотришь, всегда вы скалите зубы?

— Да ведь это же последствие ранения на фронте, милая барышня. Повреждение центрального отдела nervus sympathicus. Но это вас, конечно, тоже не интересует. Как трясуны трясутся, так я скалю зубы…

— Что вы меня разыгрываете? — возмутилась она. — Я не позволю вам меня морочить…

— Но, фройляйн, правда же это от ранения, полученного на фронте! Когда я плачу, кажется, будто я смеюсь до слез, — в какие неприятнейшие положения я из-за этого попадал!

— С вами не знаешь что думать, — недовольно заявила она. — Такие мужчины, как вы, мне противны.

— Зато я не опасен, а это уже преимущество.

— Да, вы совсем не опасны! — презрительно заметила Вайо. — Мне очень бы хотелось знать, что бы вы стали делать, если бы…

— Если бы что? Скажите же, пожалуйста, скажите, фройляйн! Или вы боитесь?

— Боюсь вас? Не будьте смешны! Я подумала, что бы вы стали делать, если бы захотели поцеловать девушку?

— Н-да, этого я и сам не знаю, — жалобно признался Пагель. — По правде говоря, я уже тысячу раз об этом думал, но я так застенчив, что…

— Как? — спросила Вайо и смерила его взглядом. — Вы ни разу не целовались с девушкой?

— Сто раз собирался, честное слово, фройляйн! Но в решительную минуту мне как-то не хватало смелости…

— Сколько вам лет?

— Скоро двадцать четыре…

— И вы еще ни разу не целовались с девушкой?

— Я же говорю, фройляйн, ужасная застенчивость…

— Трус! — воскликнула она с глубоким презрением.

Некоторое время оба молча шли по липовой аллее, которая вела к пруду.

Затем Пагель опять осторожно начал:

— Разрешите вас спросить, фройляйн?

Вайо, весьма нелюбезно:

— Ну, шпарьте, вы — герой!

— Но только вы на меня не рассердитесь?

— Спрашивайте!

— Честное слово, не рассердитесь?

Она, очень нетерпеливо:

— Нет! Спрашивайте же, наконец!

— Ну так вот: сколько вам лет, фройляйн?

— Вот дурак, — шестнадцать!

— Видите, вы уже и рассердились, а я только начинаю свои расспросы.

Вайо, в гневе топнув ногой:

— Да ну спрашивайте же, чудак вы этакий!

— А вы вправду не рассердитесь?

— Извольте спрашивать!

— Фройляйн… вы уже… целовались с мужчиной?

— Я? — Минутку подумав: — Ну, разумеется, сотню раз.

— Не верю.

— Тысячу раз!

— Уж будто!

— Целовалась… с папой! — И она громко расхохоталась.

— Ну, видите! — сказал Пагель, когда она наконец успокоилась. — Вам тоже не хватает смелости.

Вайо возмущена:

— Мне не хватает смелости?

— Да, вы такая же трусиха, как и я.

— Нет, я все-таки целовалась с мужчиной! Не только с папой. С молодым мужчиной, со смелым мужчиной, — речь ее звучит почти песней, — не с таким жалким чудаком, как вы…

— Не верю…

— Целовалась… Целовалась… У него даже усы есть, светлые усики щеточкой, и как колются! А у вас усов нет!

— Вот как! — вздохнул Пагель. — И вам, правда, только шестнадцать лет, фройляйн?

— Даже только пятнадцать, — с торжеством заявила она.

— Ну и смелы же вы. — В голосе его послышалось восхищение. — У меня ни за что бы не хватило смелости. Но сами-то вы, конечно, никогда не целовали мужчину, — утешил он себя. — Вы только позволили мужчине себя поцеловать, это другое дело! А вот схватить мужчину в объятия и расцеловать его, этого бы вы тоже не посмели.

— Не посмела бы? — воскликнула она, сверкнув глазами. — Хорошего же вы обо мне мнения!

Он опустил глаза под ее взглядом.

— Простите, простите, фройляйн! Я ничего не говорил. Да, вы посмели бы, я вам и так верю… пожалуйста, пожалуйста, не надо… я робею…

Но его мольбы не помогают. Ее сверкающие глаза, ее полуоткрытые губы совсем рядом, хотя Пагель и попятился от нее. И вот ее губы уже у его губ…