Записки артиста - Весник Евгений Яковлевич. Страница 4

ВЕСНИК. От такого родственника не отказался бы; только, увы, отец давно умер в Минске. Мать-старушка с братом в Москве живут. Что касается «форда», так он не мой. Он служебный. Его выделил нам нарком. Придет новый директор – его возить будет. Да и не разъездишься по нашей стройке – колдобина на колдобине.

ГОЛОС. А вы своим аэропланом летайте!

ВЕСНИК. Самолет тоже служебный!

В 1932 году отец был назначен директором строительства огромного металлургического комбината – Криворожского. Он был человеком, не признававшим никаких льгот и привилегий, фанатически преданным работе, с обостренным чувством справедливости. Будучи директором крупнейшего завода, отец получал оклад в два раза меньше оклада матери, заведовавшей птицефермой. И назывался его оклад – партмаксимум. Он стеснялся надеть новый костюм, давал его поносить брату, а затем, уже поношенный, надевал на себя. Автомобиль, выделенный ему наркомом для служебного пользования, посылал для перевозок больных рабочих, женщин, детей. На работу часто ездил на трамвае вместе с рабочими. Праздновал новоселья в бараках вместе с ними, знал почти всех по имени и отчеству.

На Украине свирепствовал голод… Однажды мать приняла от хозяйственников подарок: маленький бочонок сельдей, килограммов на 5–6. Отец, узнав об этом, замахнулся на мать. Не ударил, но замахнулся и сдержал себя. Я это видел. Потом заставил мать отнести бочоночек хозяйственнику, жившему с нами в одном доме.

Молния высвечивает на небе: «Кривой Рог. 1933 год».

ЭНЕРГИЧНЫЙ ГОЛОС. Товарищ Весник! Как с домной-то? Ничего не понять! В который раз в городской газете объявляют: вот-вот пойдет первый чугун, а его все нет и нет.

ГОЛОСА. Авария в насосной! Враги! Саботаж! Работа троцкистов!

ПАПА. Самые заклятые враги – это наши расхлябанность и халатность. (Непонятно что выражающее всеобщее жужжание.) Тем не менее не волнуйтесь, первый чугун выдадим в срок. (Жужжание усилилось, добавились хихиканье и аплодисменты.)

УВЕРЕННЫЙ ГОЛОС. А все-таки, товарищ Весник, объясните, почему капиталистические порядочки заводим? Занавесочки, цветочки, салфеточки, как у буржуев, отрезвитель… Издеваетесь, да?

ПАПА. А разве плохо? Воров и пьянчужек из магазинов и столовых поубирали. В гостинице «Металлург» салфетки да вазы с цветами появились. Симпатично! Разве это плохо? Люди наши курятину едят. Детей на море в пионерлагерь возим. Ресторан раньше убытки приносил, теперь от дотации отказался! О наших женщинах газеты писать начали! За такие, как вы говорите, капиталистические порядки нашим женщинам-активисткам, да и моей жене, не постесняюсь сказать, мы, мужики, должны огромное спасибо сказать! (Бурные аплодисменты. Но и жужжание.)

Моя мама до Гражданской войны училась в консерватории. После войны пела в опере, и лишь переход отца на дипломатическую работу за рубежом прервал ее музыкальную карьеру. А узнав, что после работы в Германии отца ждет работа по восстановлению индустрии в России, она успела окончить у немецких специалистов курсы по птицеводству, чтобы быть полезной на новом месте работы. И надо сказать, оказалась очень полезной: стала заведовать небольшой птицефермой, помогала обеспечивать продуктами буквально голодавших в 1933–1934 годах рабочих и инженеров завода. Помимо этого, она стала инициатором всесоюзного движения жен инженерно-технических работников за улучшение быта трудящегося люда, за что была награждена в 1936 году орденом Трудового Красного Знамени.

Зазвучала удивительная по красоте музыка. Послышалась песня «Сегодня весело живем мы, а завтра будет веселее» в исполнении всех оркестров, хоров и певцов всего Союза сказочно свободных народов…

Огромный портрет любимого мудреца, знатока русского языка, самого плодовитого отца всех времен, отца всех и вся, во весь рост, в сапогах, с дымящейся сигарой в виде трубки во рту проявился в районах созвездий Гончих Псов и Скорпиона… Только маленькие чертенята с большими ушами и длинными хвостиками шуршат по небу, стряхивают пыль с «отца родного» и этой пылью выписывают надпись: «Кривой Рог. 1936 год».

Моя Мама, счастливая, красивая, разрумянившаяся, говорит по телефону, установленному на седьмом небе, с Папой, очень печальным, сидящим где-то на втором с половиной небе…

МАМА. Да-да… У всех на глазах Сам орден Трудового Красного Знамени вручил, а потом букет цветов… Я обомлела. Помахал мне рукой – той, которая у него (мах получился укороченным)… и сказал: «Ордэн за общественную работу, а цвэты за лучшее выступление в Крэмле!» (Эту последнюю фразу произнес Сам, оживший на портрете в небе владелец сапог и трубки…) Яша, почему ты молчишь? Алло?

ПАПА (в трубку). Процесс в Москве начинается. Над Каменевым и Зиновьевым. Серго утром звонил. Среди обвиняемых есть кто-то из работавших у нас на заводе… Кто – не сказал. Пока ты отсутствовала, «гости» приезжали, интересовались, о чем говорим, думаем, с кем дружим…

МАМА. Мы?

ПАПА. Мы…

МАМА (показывая на орден отца и свой). После этого?

ПАПА. Тебе орден вручили не в НКВД!

МАМА. Сам! Сам! Сам вручил!

ПАПА. Несколько дней тому назад «гость» сказал моему заместителю: «Третью домну нужно ввести на полгода раньше». Тот ответил: «Зачем? Чтобы потом год доделывать? Сколько можно: косо, криво, лишь бы живо?» «Гость» обозвал его вредителем, и на следующее утро заместителя арестовали. За два часа до твоего приезда я получил вызов в Москву. По какому вопросу, не сказали. Вот такие, Генюша, оладушки…

МАМА. Яша, ты с ума сошел… Совсем недавно Серго тебя в газетах хвалил. Чуть ли не в наркомы прочил!

ПАПА. Я уезжаю.

В небе появился «гость» с телефонной трубкой в руках, с крылышками за спиной. Крылышки ему чистят чертенята.

«ГОСТЬ». Почему вы не присутствовали на партийном собрании?

ВЕСНИК. Во дворе меня ждет машина. Я уезжаю.

«ГОСТЬ». Кто разрешил? Куда?

ВЕСНИК. В Москву. В наркомат.

«ГОСТЬ». О подобном ставят в известность горком партии. Как же так, Яков Ильич? Я думал, вы выступите на собрании, объясните, как просмотрели вредителей…

ВЕСНИК. Я не могу против моего заместителя выступать. Он честный человек.

«ГОСТЬ». Вы что – НКВД не верите?

ВЕСНИК. В НКВД тоже люди. Они могут ошибаться. (Папа еще что-то говорит, тяжело дыша, но его не слышно.)

Загремели громы, засверкали молнии, и улыбнувшийся огромный «родной отец и учитель» опустил перед папиным носом заскрипевшую тяжелую ржавую решетку. Папа удаляется в глубь космоса, дальше, он уже неразличим. А на облаке, появившемся из глубины, через решетку видна надпись: «Москва, 1937 год. Квартира Весников». Из темноты под этой надписью высвечиваемся я и Мама.

Я. Мам, стучат! Ма-ма-а-а!

МАМА. Кто там?

ГОЛОС. Откройте.

Это слово тысячекратно множится вдали, вблизи, слева, справа, сзади: «Откройте. Откройте. Откройте…» На низких тонах, на высоких, большими и малыми хорами, отдельными голосами. На небе возникают названия очень многих городов, малых и больших. Слово «откройте» звучит с различными акцентами, на разных языках: «Откройте… Откройте… Откройте…»

МАМА. Кто вы?

ВТОРОЙ ГОЛОС. Телеграмма. Открывайте. (Мама открывает дверь, вмонтированную в клетку… Входят два молодых человека в одинаковых бостоновых костюмах. Они похожи на летавших вокруг Папы, стоявшего на Голгофе.)

ПЕРВЫЙ БОСТОНОВЫЙ. Кто еще в квартире?

МАМА. Никого. (Мама делает шаг в сторону; меня знобит, и я сажусь на стул.)

ВТОРОЙ БОСТОНОВЫЙ. Стоять!!! (Начинается обыск.)

ПЕРВЫЙ БОСТОНОВЫЙ. Оружие в доме есть? (Мама отрицательно качает головой.)