От первых проталин до первой грозы - Скребицкий Георгий Алексеевич. Страница 56

Очень весело было перебирать старые ёлочные украшения, но ещё веселее делать новые. Каждый год мы с мамой клеили из золотой и серебряной бумаги длинные блестящие цепи и маленькие корзиночки, В каждую корзиночку клалась конфета. И до чего же вкусны оказывались потом эти конфеты с ёлки, немного подсохшие, пахнущие хвоей, куда вкуснее свежих, из магазина.

В самый разгар такой весёлой предпраздничной работы в комнату частенько заходил и Михалыч. Он добродушно, но слегка иронически посматривал на наше занятие и говорил:

— Делать вам нечего! Клеят какие-то бумажные колечки! Ну зачем они? Украшений и так пропасть, вешать некуда.

На подобные замечания мы с мамой ничего не отвечали и продолжали своё занятие.

Постояв с минуту, Михалыч обычно присаживался тут же рядом на стул, закуривал папиросу и, лукаво улыбаясь, следил за работой.

— А ну-ка, Юра, дай и мне немножко поклеить, так и быть — помогу вам.

— Да ведь ты же глупостью это считаешь! — удивлялась мама.

— Конечно, глупость, — соглашался Михалыч. — Просто делать нечего, терпеть не могу сложа руки сидеть.

Я давал Михалычу лист золотой бумаги, запасные ножницы, кисточку для клея. И Михалыч с увлечением принимался за работу.

Сейчас же начиналось состязание: кто за час склеит больше колечек, у кого цепь выйдет ровнее и1 красивее. В пылу трудов мы не замечали, как летит время.

— Ужин подали, идите, а то остынет! — всегда неожиданно раздавался из столовой грозный приказ тётки Дарьи.

— Подожди, сейчас! — отвечала мама. Тётка Дарья появлялась в дверях, суровая и непреклонная.

— Чего ждать-то? — гневно вопрошала она.

— А ты разве не видишь, что мы срочным делом заняты? — с возмущением вступался Михалыч.

— «Заняты, заняты»! — передразнивала Дарья. — Тоже, подумаешь, дело!

— Конечно, дело! — убеждённо отвечал Михалыч. — И притом, учти, не терпящее отлагательства.

— Ну что же, не терпит, и не нужно, — равнодушно соглашалась тётка Дарья. — Не хотите, значит, есть, я ужин в кухню уберу.

И она не торопясь поворачивалась, собираясь уходить.

— Стой, стой! — испуганно кричал ей вслед Михалыч. — То есть как это уберёшь? Мы сейчас. Я ужасно проголодался.

И он, не доклеив свою цепочку, спешил в столовую.

НА ЁЛКЕ

Больничный сторож Дмитрий привёз из леса небольшую, но очень пушистую ёлку. Её внесли в дом, поставили в кадку с песком посреди кабинета, и сразу в комнате запахло свежей хвоей, смолой, запахло зимними праздниками.

Когда ёлка оттаяла и немного согрелась, мама разрешила мне начать её украшать. Сама она тоже принимала в этом участие.

Принесли лестницу-стремянку. Я забрался повыше, водрузил на верхушку ёлки блестящую звезду, а потом стал развешивать канитель, бусы, флажки и разные другие украшения. Мама украшала нижние ветви. Не прошло и часу, как деревце было уже полностью наряжено.

Пришёл из больницы Михалыч. Ещё раздеваясь в передней, он уже потянул носом и, подняв палец вверх, многозначительно сказал:

— Чую праздничный дух!

Потом вошёл в кабинет, с удовольствием оглядел украшенную ёлку и добавил:

— Угадал. Вот она как-ая красавица!

После обеда начались приготовления к праздничному вечеру. В кухне что-то стряпали. Оттуда с озабоченным видом то и дело появлялась мама или тётка Дарья, поспешно шла в столовую, доставала из буфета блюдо или какую-нибудь миску и тут же исчезала в кухне.

Если мы с Михалычем к ним за чем-нибудь обращались, они только отмахивались: «Не мешайте, мол, не до вас теперь!» — и, не отвечая, спешили по своим очень срочным делам.

— Да-ас! — в раздумье сказал Михалыч. — К «начальству» теперь лучше не приставать, а то достанется на орехи. Давай-ка, брат, удалимся в тихую пристань и будем оттуда наблюдать за ходом событий.

Мы удалились в Михалычев кабинет, сели к письменному столу и начали перебирать, приводить в порядок в ящиках разные охотничьи и рыболовные принадлежности.

В одном из ящиков лежал потёртый толстый альбом с фотографиями. Я отлично помнил каждую из них, но всё-таки время от времени любил их снова рассматривать.

Это были очень старые, порыжевшие и выцветшие за долгие годы фотографии Михалыча и его приятелей, когда все они были ещё совсем молодые.

— Ну что, прогуляемся в страну былого? — предложил Михалыч.

— Конечно, прогуляемся, — охотно согласился я.

Мы уселись рядышком и начали перелистывать страницу за страницей.

— Вот это я ещё студент, — говорил Михалыч. — Боже мой, боже мой! И самому поверить трудно А это мы с приятелем после охоты на зайчишек. Видишь: три штуки взяли, двух — я, а третьего — Сашка. Видишь, он своего за уши держит? Отличная была охота! — И Михалыч в сотый раз начал рассказывать мне про эту охоту.

Я знал весь рассказ наизусть, мог подсказать вперёд почти каждое слово. Но от этого прелесть рассказа ничуть не уменьшалась. Наоборот, с каждым разом он становился мне всё ближе, всё родней. Мне уже начинало казаться, что я и сам тоже участвовал в этой охоте.

Иногда Михалыч забывал и пропускал какую-нибудь подробность. Я тут же с жаром перебивал его, указывал на пропущенное.

— Ах, да, да, забыл совсем! — виновато говорил он.

В конце концов у обоих из нас создавалось впечатление, что мы вспоминаем что-то общее, вместе пережитое. И я даже частенько ловил себя на том, что фантазирую, сочиняю от себя всё новые и новые подробности.

Михалыч этого вовсе не замечал; ему самому, наверное, начинало казаться, что всё это не придумано, а именно так и было на самом деле.

И в этот раз мы с жаром принялись рассказывать друг другу о том, как Заливай погнал русака, как тот помчался прямо через деревню, чтобы сбить со следа собаку. Но Заливая, шалишь, не собьёшь!.

В самый разгар воспоминаний в кабинет вошла мама. Увидя нас, оживлённо беседующих у открытого альбома, мама от возмущения даже развела руками?

— Вот уж лодыри записные! Смотреть тошно!

— А в чём дело, мадам? Чем мы провинились? — осведомился Михалыч.

— Ещё спрашивает! Совести у вас нет, вот в чём провинились! — И она гневно продолжала:-Дел по горло. Мы с Дарьей с ног сбились, а они картинки в альбоме рассматривают!

— Но ведь нам не было дано никакого задания, вот мы и удалились, чтобы не мешать, — пытался оправдаться Михалыч.

— Никакого задания?.. А сами что же вы не видите, что людям помочь нужно?

— Да мы охотно поможем, — вмешался я. — Дай задание, мы его мигом выполним.

— Ну это другое дело, — немножко смягчилась мама. — Беги в кухню, возьми у Дарьи миску с изюмом, и аккуратно из каждой ягодки выдёргивайте хвостики. Чтобы мне живо весь изюм перечистить!

— Будет исполнено! — в один голос отрапортовали мы с Михалычем.

И я со всех ног помчался на кухню за миской.

— Только, смотрите у меня, ягоды не поешьте! — сурово предупредила мама, когда я вернулся с изюмом в кабинет.

— Что вы, мадам, за кого же вы нас принимаете? — с достоинством ответил Михалыч.

— А гоголь-моголь, помнишь? Заставила вас сбивать. Что из этого получилось?

Михалыч сделал рукой негодующий жест.

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Мы же вам тогда ещё объяснили, что немного увлеклись дегустацией.

— Только теперь не увлекитесь. Изюму у меня мало. Съедите — нечего в плюшки будет класть.

— Можете сосчитать каждую ягодку, ни одной не убудет.

— Вот и прекрасно! — ответила мама и вышла из кабинета.

Мы с усердием принялись за работу. Не прошло и часу — весь изюм был перечищен.

— Ну что ж, будем надеяться, что «начальство» не очень точно осведомлено о количестве переданных нам продуктов, проговорил Михалыч, не без тревоги заглядывая в кастрюлю. — Маловато осталось! — вздохнул он. — Достанется нам от Самой. Ох, достанется!

— Но ведь мы же отсюда все хвостики, все соринки повытащили, — возразил я, — вот и стало поменьше.