Катакомбы - Катаев Валентин Петрович. Страница 6

— Не смей портить мои открытки, — отчеканил Петя, — не смей рисовать на моей бумаге! Она мне нужна для научной работы! Понятно?

Но, очевидно, девочке это было непонятно, так как она сморщила нос и дерзко показала Пете язык.

В один миг он забыл, что является вице-президентом кружка юных натуралистов, и ринулся в бой, воинственно выкрикивая:

— Отдай открытки! Отдай кепку! А то знаешь…

Он хотел ее схватить, но она, как обезьянка, прыгала по чемоданам, увертывалась, падала, хохотала, выскальзывала из рук.

— Папа! Ну папа же! — плаксиво взывал Петя к отцу. — Скажи ей, пусть она сейчас же отдаст мои открытки!

Но все симпатии Петра Васильевича были на стороне быстрой, ловкой девочки.

— Какой же ты, братец, пионер, если не можешь справиться с такой маленькой девочкой!

Петя жалобно оглянулся на пассажиров, но у них не нашел сочувствия.

Все были на стороне девочки.

«Ах, так! — подумал он. — Так я же вам всем сейчас покажу!» И он, ловко прыгнув на чемоданы, схватил девочку за плечи.

— Сдавайся! — сказал он сопя.

Но в тот же миг девочка сжалась в комок и вдруг скользнула вниз, как будто выпала из рук. Петя плашмя упал на нее. Но она уже успела выползти, как ящерица, из-под чехлов с другой стороны и побежала к штурманской рубке. Петя бросился за ней, но она, показав язык, захлопнула алюминиевую дверцу перед самым его носом. Петя стал барабанить по ней кулаками, крича:

— Ага! Испугалась? Ага!

Тут дверь отворилась, и Петя увидел перед самым своим носом высокую фигуру дядя Васи.

— Ну нет, товарищи, это не годится. Так вы мне весь аэроплан поломаете. Довольно баловаться, а то я вас обоих покидаю за борт. Хватит. Миритесь!

— А пускай она сначала отдаст мои письменные принадлежности!

— А пускай он за мной не гоняется!

— Миритесь! — рявкнул командир.

— Это она виновата. Пускай она первая.

— Ничего подобного! Он первый.

— Галка, не ври! — строго сказал командир корабля. — Я тебя хорошо знаю. Ты всегда начинаешь. Мирись! Ну, кому я говорю?

Она скромно опустила ресницы и, не глядя на Петю, подала ему из-за спины командира открытки и кепку.

— Спасибо, — буркнул Петя.

— Ну? — сказал командир корабля.

Девочка из-за спины командира протянула Пете согнутый мизинчик и застенчиво подняла на мальчика глаза.

— Ну?

Петя с недоумением смотрел то на командира корабля, то на смуглый мизинчик, не понимая, чего от него хотят.

— Ну? — сказал командир корабля, подталкивая его к девочке. — Не знаешь, что нужно делать?

— Нет, не знаю.

— Чудак человек! Неужели не ясно? Она предлагает мир.

— У них, наверное, в Москве так не мирятся, — сказала девочка.

— А у вас на Украине как мирятся? — с живейшим интересом спросил Петя.

— Смотря где. У нас в Харькове, например, мирятся так.

И девочка тут же показала, как мирятся в Харькове: она зацепила мизинчик за мизинчик, потрясла и расцепила.

— Хочешь?

Петя снисходительно пожал плечами:

— Пожалуйста. — И, став боком, он протянул девочке мизинец, согнутый, как ручка чайной чашки.

Они сцепились мизинцами и смущенно, как это, впрочем, всегда бывает, когда люди мирятся, покачали руками и расцепились.

— Мир? — радостно спросила девочка.

— Мир, — ответил Петя также радостно и посмотрел девочке в глаза.

— Инцидент исчерпан, — сказал командир корабля и, как доброе божество, величественно удалился в штурманскую рубку.

Мальчик и девочка некоторое время стояли, глядя в разные стороны. Они не знали, что им делать друг с другом теперь, когда они были официально в мире.

— Знаешь что? — наконец сказала девочка с таким видом, как будто сделала необыкновенно важное открытие.

— Что?

— Давай будем гулять по самолету.

— А зачем? — резонно спросил солидный Петя.

— А нарочно, — легкомысленно тряхнув всеми своими лентами и бусами, сказала девочка.

— А давай! — вдруг с самым бесшабашным видом сказал Петя, поддаваясь очарованию ее легкости и веселья.

И последний час воздушного путешествия прошел совсем незаметно.

4. У САМОГО ЧЕРНОГО МОРЯ

— Море! — весело сказал командир корабля, показываясь на пороге своей рубки.

— Море! Море! — кричала девочка.

— Черное море, — тихо сказал Петр Васильевич, крепко прижимая к себе сына.

— Где же оно, где? — беспокойно спрашивал мальчик, прижимаясь лицом к окну.

— Да вот же оно. Под нами. Неужели не видишь?

Петя посмотрел, насколько было возможно, вниз и вдруг глубоко под собой увидел кусок цветной географии ческой карты. Он совершенно отчетливо увидел неровную линию, отделявшую бурую сушу от аквамариновой воды.

Длинные синие морщины в несколько рядов тянулись вдоль берега, в точности повторяя его очертания.

— Что это такое? — спросил Петя, все еще ничего не понимая.

— Это море. Это волны Черного моря.

Петя ожидал увидеть Черное море громадным, грозным, если не вполне черным, то, во всяком случае, черноватым, с резким горизонтом. Вместо этого он увидел мелкие береговые подробности — табун зеркально блестевших на солнце лошадей, которых, вероятно, только что выкупали и теперь гнали обратно в степь, развешанные рыбачьи сети, маленькие перевернутые шаланды со свежевысмоленными днищами, а все остальное громадное пространство моря тонуло в серебристом сиянии воздуха, так что, глядя против сильного утреннего солнца, невозможно было его увидеть. Его можно было только угадывать. Но уже одно сознание, что море, которого он никогда в жизни не видел, почти рядом, под самым подбородком, наполнило Петину душу восхищением, которое дошло до восторга, когда вдруг внизу, вновь в солнечном мареве, он увидел пароход. Не речной, а настоящий морской пароход с красным пояском на черной трубе и бурым хвостом дыма над незримой, сияющей водой.

Заходя с моря, самолет стал делать круг, и теперь мальчик снова видел обыкновенную сухую, сероватую степь, а в степи два синих лимана.

Под крылом побежала трава, степные ромашки, самолет коснулся земли, подскочил и покатился.

Открыли дверцу, спустили лесенку.

В Одессе юг царил безраздельно. Знойное утро сияло над тишиной степного аэродрома. Раскаленный воздух струился по горизонту, и Петя увидел незнакомые ему перистые уксусные деревца и белые аэродромные постройки, утонувшие в разросшихся, одичавших цветниках, которые волнисто шевелились вдалеке, как отражение в текучей воде.

— Папка! — крикнула Галя, с визгом бросаясь вперед, к человеку, присевшему перед ней на корточки и раскинувшему руки.

Она ринулась в эти раскинутые руки и тотчас взлетела вверх.

Выгоревшая фуражка пограничника упала в траву. Он усадил девочку на бурую от загара шею.

— Петя, иди сюда, смотри, это мой папка! — говорила она возбужденно, вся сияя от счастья, с удовольствием произнося слово «папка». — Папка, смотри это мальчик Петя. Мы вместе летели от Харькова. А это Петин папка. Они командировочные.

Девочка болтала, не умолкая, в простодушном восторге, что в мире все так хорошо устроено: у нее есть папка, и у Пети есть папка…

— Вот и ладно, — весело сказал папка-пограничник. — Стало быть, этот молодой человек приятной наружности твой новый кавалер?

— Я не кавалер, — смущенно сказал Петя.

— Он вице-президент, — сказал Петр Васильевич. — Вы с ним не шутите!

— Еще того лучше, — ответил пограничник. — Мы любим вице-президентов.

У Галиного папки было приветливое лицо с синими глазами, с крупным обветренным, волевым ртом, с мелкими бисерками пота на носу. Весь он был такой сильный, складный в своих запыленных сапогах, выгоревшей льняной гимнастерке с расстегнутым и отогнутым воротником, аккуратно подшитым свежим белоснежным подворотничком: настоящий командир-пограничник.

Мальчик уже был готов, пользуясь случаем, поговорить со знающим человеком о пограничных делах, о диверсантах, о собаках, но в это время подъехал грузовик.