К-10 - Дивов Олег Игоревич. Страница 7

За секретной дверью – смертоубийство. Там мочат зверски, аж уши закладывает. Который сдавал крыс, делает похоронное выражение лица и говорит: ну-с, товарищи хорошие, пишите объяснительные. И готовьтесь возмещать убытки в шестикратном размере. «Товарищи» ему: да вы, сударь, чистый диверсант! Ужо мы тебя! Тот: а кто на меня стучалку написал, мол, я не все сдаю? Ну, я и сдал вам. На ответственное хранение. Под роспись. И чего, как самочувствие? Жалобы и предложения есть? Угробили мне ценнейшие образцы, так лучше прикиньтесь шлангами. Пока я сам на вас не стукнул куда повыше.

В это время мочилово за дверью обрывается резко, будто его выключили. И только чавканье довольное слышно. Шаронов глядит на секундомер. Директор: сколько? Шаронов: десять секунд с мелочью. Директор: ничего выдающегося, так и бультерьер может. Шаронов: да, но мой-то красавец натуральный старпер и почти нормальная собака, прототип «Капкана» в третьем колене, ему уже двенадцатый год! И учили его работать по людям, между прочим!

Зам по режиму слабым голосом спрашивает: что, уже можно? Шаронов ему – да, пожалуйста. Ну, тот дверь приоткрыл опасливо. Выходит наружу дедушка «Капкана», задумчиво жуя. Совершенно мерзавски окровавленный с носа до кормы. Шаронов ему щелкнул, тот к ноге прибрался, и ушли они к себе отмываться. Шаронов еще спросил на прощанье – мне хотя бы спасибо кто-нибудь скажет? Но тут из секретки послышался вой – какой, бывает, издает теряющий рассудок человек, – и стало не до благодарностей.

Зато слух об укрощении строптивых облетел НИИПБ буквально за день, и с тех пор зажили разные службы института душа в душу.

И вообще как-то все наладилось и успокоилось. И работа шла очень успешно по всем темам. Пока Шаронов не довыпендривался с «Тисками». Но это оказался единичный случай, хоть и наделавший много шуму. А потом завлаб Павлов, триумфально сдав госкомиссии своих полосатиков, вдруг получил заказ на гражданскую версию изделия «Клинок»…

Надо было, конечно, сразу насторожиться. Но Павлов как прочел задание, да вообразил, насколько потрясная выйдет из полосатика домашняя кошка – настоящая дорогая игрушка для взрослых, – с ним временное помрачение рассудка от восторга случилось. У него еще свой кот умер от старости незадолго до.

Легко представить, каким мечтаниям завлаб предавался и до чего ему стало грустно, когда все пошло наперекосяк.

Ближе к вечеру позвонил директор.

– Как развиваются события на вверенном вам направлении? – спросил он холодно.

– Жертв и разрушений нет, – сказал Павлов. – Я собирался лично доложить по некоторым позициям, но, кажется, сегодня не успеваю.

– Доложить – это хорошо. А что ваши образцы? Э-э… Не шалят?

Павлову уже хватило мощных эмоций для одного дня, поэтому он счел за лучшее промолчать.

– Ладно, – сказал директор, секунду-другую послушав шумное сопение в трубке. – Вы это… Так зайдите, без доклада. Есть дело.

Павлов в ответ утвердительно вздохнул.

– И не пытайтесь меня разжалобить, – утешил его директор. – У всех работы много. Все еле дышат. Давайте, шевелите ложноножками.

Павлов собрался с духом – и зашевелил, чем приказано. Очень хотелось завершить дневную прогулку через территорию, зачищенную Катькой от супостата, но директор такой проволочки не понял бы.

Сама Катька, обожравшаяся сметаны из личного завлабовского фонда, дрыхла в клетке, запертой на амбарный замок. Ворону утилизировали, оконную решетку закрепили. Поди теперь докажи что-нибудь. Если, конечно, трехцветка не угодила под одну из камер слежения. Хотя с какой стати. На территории камер нет, большая слишком, ее только ночью тепловизором сканируют…

Директор оказался привычно сух и невозмутим. Расположившись за журнальным столиком в углу кабинета, он наливал коньяк генералу Бондарчуку, толстому и краснолицему министерскому куратору НИИПБ.

– Павлов, дорогуша! А вот с нами давай! – обрадовался Бондарчук.

– Действительно, – согласился директор, пододвигая завлабу рюмку. – Садитесь, Павлов. Выпьем за успех нашего общего далеко не безнадежного дела.

Французских коньяков Павлов не любил – сразу вспоминалась студенческая общага, в любое время года, дня и ночи пахнущая свежераздавленным клопом. Но отказывать старшим по должности и званию было как-то неудобно.

Генерал свою рюмку осушил залпом, директор просмаковал, Павлов слегка пригубил.

– Так что было дальше, – сказал директор, обращаясь к генералу. – Она запрыгивает на пожарную лестницу, за каких-то несколько секунд поднимается на четыре этажа и просачивается в чердачное окно. При ее габаритах это совсем не просто, настоящая акробатика. На чердаке начинается тарарам, а через минуту кошка выбирается наружу с вороной в зубах!..

«Какой я идиот! – с горечью подумал Павлов. – Надеялся скрыть Катькин побег от своих. А тут дай Бог отмазаться от министерства! Если шеф рассказывает о Катьке генералу, значит, у того есть информаторы здесь. И нужно действовать на опережение, красиво подать некрасивую историю, чтобы наверху не думали, будто у нас бардак. А вот фигушки, просто такой гениальный зверь появился. Чуть не надорвались, выращивая. Ой, как стыдно…»

– …Спускается вниз чуть медленнее, – продолжал директор, – но тоже в достойном темпе, и уходит обратно. Прямиком к себе в корпус. По кирпичной стене – вы только представьте – лезет к решетке, поддевает ее сначала носом, у нее не выходит, тогда она использует переднюю лапу, решетку отжимает, ныряет внутрь – и конец спектаклю. Неплохо?

Бондарчук посмотрел на завлаба и выпятил челюсть.

– Есть пистолет? – спросил Павлов генерала. – Мне на минутку, застрелиться.

– Перестаньте, – распорядился директор. Почти скомандовал. В институте такую его манеру знали и не удивлялись. Просить, уговаривать, реагировать на шутки и вообще располагать к себе этот шеф не умел. Или не считал нужным.

– Ты молодец. – Бондарчук от души хлопнул Павлова по плечу. – Не стоишь на месте, развиваешься. Новая модель нам пригодится.

Павлов хотел было сообщить, какая она новая, эта модель, но поймал острый взгляд директора и только кивнул. Захотелось выпить, пусть даже французского. Завлаб опрокинул в рот остатки коньяка.