Гильдия темных ткачей - Соловьева Евгения. Страница 70

— Любая лавина начинается с одного камня, — отстраненно заявил Седой Ёж. — Этот камень уже упал, но вы, — он указал сразу на обоих братьев-настоятелей, — не желаете исправить дело. Видимо, уже и служителям Двуединых личные дела важнее Закона.

— Все! Достаточно! — оборвал его Кирлах. — Можешь сомневаться сколько угодно, Хиссу все равно. Но не смей вмешиваться! Если любой из подмастерьев погибнет до Испытаний по твоей вине, ты ляжешь на алтарь. И не умрешь, пока не поймешь: Двуединые не желают, чтобы их слуги дрались меж собой, забывая о служении.

Настоятель Темного храма обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на миг задержал взгляд на Хилле.

«Спокойно», — шепнул в ухо… слепой Нье?!

Кирлах дернул уголком рта и перевел взгляд дальше.

— Ты, Мастер Ткач Кардалоны, лучше думай, какие заказы принимать, чтобы не терять людей и не потерять жизнь. Твой страх перед земной властью глуп, и еще более глупо оправдываться радением за традиции.

Мастер Кардалоны сжал губы и почтительно поклонился жрецу: спорить с истинным сыном Хисса, если он назвал тебя глупцом — лишь доказать его правоту.

— А ты, Мастер Ткач Найриссы, готовься. В ближайшее новолуние Найрисса испытает мастерство новых Претендентов. Помни о традициях и не преступай Закон, все же прочее в твоей власти.

— Двуединые сказали, — подтвердил решение брата Халрик и посмотрел прямо на Хилла. Или на того, кто стоял за его спиной?

— Да пребудет Равновесие! — вразнобой согласились Мастера и Седой Ёж.

— С сегодняшнего дня Претенденты — под рукой Хисса, — добавил настоятель.

От слов Кирлаха холод пронзил Хилла насквозь. Испытания меньше чем через неделю. Ласка с Угрем под рукой Хисса — и Закон им не указ. Нет, не может быть!

Настоятели первыми покинули кабинет. За ними — Ёж и Мастер Кардалоны. Мастер Найриссы чуть задержался, остановился рядом с Наставником.

— Зря. Ты был хорошим Мастером, Кройце. — Он покачал головой. — Неужели оно того стоит?

— Стоит, Вальдос, — усмехнулся Наставник. — Для меня — стоит. А для тебя — нет.

Мастер Найриссы еще раз с нескрываемым сожалением покачал головой и покинул кабинет. А Наставник вернулся за свой стол, придвинул том Хмирских Хроник, раскрыл его на закладке и глянул прямо на Хилла.

— Что скажешь, Нье?

— Что… — третий близнец шагнул к Мастеру уже обыкновенным слепым стариком, а не радужным мерцанием. — Ты сделал выбор, прочее уже неважно. — Прорицатель оглянулся на Хилла. — Выходи, малыш. Может, вам и удастся…

На лицо Нье снова легла маска сумасшествия, он засмеялся.

— Ква! Ах-ха, ква-ква! Шесть стрижат учились летать. Раз, два, три, первого съела ворона, — начал он детскую считалочку. — Раз, два, три, второй подавился жуком… Ха…

Беспорядочно размахивая руками, дергая головой и бормоча считалку, Нье пошел прочь — прямо сквозь закрытую дверь.

Хилл провожал его растерянным взглядом. Третий брат? Но как же — ведь близнецов всегда двое! Черный и белый, два бога, два храма…

— Я не знаю. Никто не знает, — предупредил его вопрос Наставник. — Они слишком стары. Старше Империи, может, старше Эльфийского Договора. Говорят, все настоятели во всех храмах это они, Кирлах и Халрик. Только слепой Нье один, но появляется всегда в разном обличье, в разных местах. Зачем, почему — боги не имеют обыкновения объясняться перед смертными.

— Я могу позвать Ориса?

Мастер кивнул, грустно улыбнулся, словно хотел что-то сказать… и промолчал.

Глава 22

Источник

435 год, 5 день Каштана, Риль Суардис.

Этой ночью, как и прошлой, Шуалейде снилась мать, снился дождь и ураган. Дайм еле удержал её, проникнув в сон, иначе она бы ушла в башню, не просыпаясь, так силен был зов Источника. Все утро она была рассеяна, то и дело кидала взгляды на дверь.

— Ни секундой раньше десяти часов. Обещай! — потребовал Дайм после завтрака.

Вручил ей колбу с собственной кровью — Шу ахала и возмущалась, но поздно — и отправился к королю, отвлекать Бастерхази. Король уже ждал. На столе лежали папки с делами и жалобы на придворного мага, чудом уцелевшие в магистрате. Требование явиться к десяти утра секретарь отнес Бастерхази еще два часа назад.

Едва Дайм успел обменяться с Мардуком приветствиями, как нервы заорали: «опасность!», и тут же в приемной послышался возмущенный голос сашмирского посла:

— Немедленно! Срочная дипломатическая нота категории прим!

Дайм выругался вслух — почти теми же словами, что Его Величество. Война? С Сашмиром?! Рональд сошел с ума, если думает, что это сойдет ему с рук.

Дверь открылась, впуская зеленого, но по-прежнему невозмутимого секретаря.

— Мы изволим дать аудиенцию, — рявкнул Мардук, не дожидаясь его слов.

Сиб Русаахаджи отпихнул секретаря и ворвался, потрясая листом бумаги, пахнущим духами и смертью.

— Приветствую Ваше Величество! — Церемониальный поклон посла походил на серию фехтовальных выпадов. — Приветствую Вашу Светлость! — он выплюнул эти слова, словно древесная жаба кри липкий сгусток яда.

— Приветствуем дорогого друга, посланника возлюбленного кузена, — тоном, способным заморозить яд еще во рту у жабы, ответил Мардук.

Но посол не внял. Вокруг него завивалось тщательно и оригинально сработанное наваждение ненависти, как и следовало ожидать, без малейших привязок к магу-автору.

— Мы требуем справедливости! Именем Светлой, оскорбление, нанесенное Сашмиру, будет смыто лишь кровью. Сашмир объявляет Империи Долг Чести. — Посол положил перед королем надушенный смертью листок и указал на Дайма. — Единственная возможность избежать войны — бусиг-да-хире.

Бусиг-да-хире? Бедняга посол, когда он опомнится, ему самому придется совершить обряд, имя которого в переводе с древнесашмирского обозначает «расцветающие алым ирисом на белом льне внутренности».

Прощупывая наваждение, Дайм проклинал себя. Листок, исписанный витиеватым почерком, рассказывал печальную историю. Племянник посла, милый и не обремененный предрассудками Хумма, повесился этой ночью от «несчастной любви» того же происхождения, что и гнев сиба Русаахаджи. Юноша оставил письмо в духе сашмирских эпосов: «…соединиться с возлюбленным Даймом, принявшим в залог вечной верности юношескую честь, в чертогах Светлой покровительницы любви, раз жестокая судьба не позволила этого сделать здесь». Несчастный мальчик поплатился за жизнью за чужие интриги, и виноват в этом только Дайм.

Потом. Сокрушаться и жалеть птенца — потом. Если выживем. Ловушка — дело рук Тхемши и Рональда. На бусиг-да-хире они не рассчитывали, но сыграли на опережение: не являться к королю, успеть перехватить Шу, пока она уязвима.

Дайм перебирал нити заклинания в поисках кончика, отгоняя настойчивое желание оглушить посла бронзовой чернильницей, что определенно решило бы проблему на ближайший час, но стоило бы ему самому в лучшем случае отставки, а в худшем — превращения в голема лейб-гвардии. Нет, должен быть иной выход.

— …немыслимое унижение! В нашем роду никогда не было… — возмущался посол.