В тени луны. Том 2 - Кайе Мэри Маргарет. Страница 32

— Я попытаюсь уехать, но будет не просто уехать быстро. Мы не вернемся в Лунджор до конца месяца, и в середине мая я собиралась поехать в горы.

Амира сказала:

— Нет! Не в горы! В Англию. Даже в горах может быть небезопасно.

— Понадобятся три недели, чтобы добраться до Калькутты, — медленно сказала Винтер.

— Это я знаю. Разве я не сказала, что тебе нужно ехать сразу же? До того, как пройдет первая неделя мая.

Пальцы Винтер отпустили тонкую руку, и она сказала как будто в испуге:

— Но безопасно ли сейчас путешествовать? Если есть опасность, не лучше ли остаться там же, где и мужчины?

— Ничего не случится с тобой до последнего майского дня. Но после мая везде будет небезопасно — а меньше всего там, где армия! Ты уедешь? Пообещай мне, что уедешь.

Винтер глубоко вздохнула, ее ладони были влажными, но это не имело никакого отношения к душной жаре маленькой лодки. Она узнала то, что хотела. Она наклонилась вперед и быстро поцеловала Амиру.

— Я постараюсь, querida. Но если мой… муж не уедет, то и я не смогу.

— Тогда уезжай в горы. Может быть, этого будет достаточно… Я не знаю. А теперь я должна возвращаться. Я и так уже пробыла здесь слишком долго. Прощай, querida… — она перешла на индустани. — Прощай, маленькая жемчужина. Не забывай меня. Я буду молиться о твоей безопасности моему Богу и Биби Мириам (Деве Марии) тоже, она была женщиной и может услышать меня.

Слезы текли по ее щекам, и она на мгновение прильнула к Винтер, а потом оттолкнула ее от себя.

— Теперь иди — уходи скорее! Уже поздно. Хамида, скажи манджи, чтобы он поторопился!

Винтер стояла на ступеньках, ведущих к воде, и смотрела, как старик отталкивается шестом, направляя узкую лодку по течению. Она подняла руку в прощальном жесте, и потом лодка повернулась, и старый манджи повернул ее против течения в сторону города.

Маленькие волны мягко набегали на каменные ступени, и Винтер смотрела, как маленькая лодка блекнет в тумане слез, пока ее стало совсем не видно в ослепительном сиянии отраженного от воды света. Что-то пошевелилось на террасе позади нее, и она резко обернулась, сердце ушло в пятки. Но это был лишь павлин, который прошел по каменным плитам, шурша своим великолепным хвостом.

Ее неожиданное движение и шорох юбок напугали птицу, и павлин, поднимая свой хвост от земли, с недостойной поспешностью бросился под защиту бамбука. Но мгновенный страх, который он вызвал у Винтер, напомнил ей — если ей нужно было это напоминание — что Амира рисковала своей жизнью ради того, чтобы предупредить ее. Это была ужасная мысль, и от нее по спине Винтер побежали ледяные мурашки. Она взглянула на реку, приложив к глазам ладонь козырьком. Но лодка исчезла, и река бежала тихо и спокойно между берегами и ничего не было на ее поверхности, кроме трупа, который плыл по волнам, лениво поворачиваясь вместе с течением, медленней черепахи, которая вылезла из воды со своими приятелями, чтобы погреться на солнце у края песчаной полоски.

Видел ли кто-нибудь, как лодка Амиры причаливала к террасе? В Индии было так много глаз. Но Амира была права: теперь, когда установилась жаркая погода, это было самое безопасное время дня. Безопаснее, чем ночь, когда каждое дерево, куст или тень могли прятать не одну пару глаз. Нет, на террасе не было никого, и никого не было в садах или парке. Только она сама и павлин. Нелепо бояться. И все-таки она боялась.

Винтер стояла на пустынной террасе и смотрела на широкую реку и просторную землю, раскинувшуюся вокруг, как однажды вечером стояла ее мать Сабрина почти восемнадцать лет назад — и ее так же, как Сабрину, охватил внезапный ужас перед Индией. Перед дикой, чужой страной, которая простиралась вокруг нее на сотни миль и все же подавляла ее; перед темными, скрытными, искоса глядящими глазами и уклончивыми, непостижимыми умами, вежливыми, бесстрастными лицами. Лицами, как у Нила Рама, который отрубил руки своей молодой жене…

«Я должна быть осторожна, — подумала Винтер. — Я должна быть очень осторожна. Не ради себя, но ради Амиры».

Если бы только Алекс все еще был здесь. Она подумала, не могла ли она написать ему, но поняла, что не может так рисковать, не будучи уверена, что ее письмо не будет прочитано, и если откроется, что она владеет опасной информацией, Амиру станут подозревать. Она боялась не за себя. Может быть, потому, что была слишком молода, чтобы с ясностью представить свою смерть, или, может быть, потому, что ее жизнь в настоящее время не представляла ценности. Но Амира имела многое, ради чего стоило бы жить, и она боялась за Амиру так, как никогда бы не могла бояться за себя.

«Я должна быть осторожной», — повторяла Винтер, громко говоря на залитой солнцем речной террасе. «Осторожной», — шептало эхо от выгнутой каменной стены, ограждавшей ее дальний конец. В течение трех долгих дней она ничего не делала, принуждая себя бездействовать и улыбаться, боясь, что ее поведение или выражение лица будет замечено кем-то, кому было известно о посещении Амиры.

Она не писала писем и не наносила визитов. Она принимала и развлекала гостей мужа, не проявляя ни одного признака тревоги или беспокойства и чувствуя себя предателем по отношению к своей нации, потому что она не побежала сразу же к сэру Генри с этой жизненно важной информацией.

Ей представилась эта возможность на четвертый день, когда она и ее муж отправились на вечерний прием в резиденцию. Это был очень большой прием, и на лужайках были развешаны цветные фонари. Оркестр одного из полков играл музыку, в то время как гости числом не менее нескольких сотен, включавшие в себя почти всех жителей британского происхождения и большую часть дворянства Лакноу и его окрестностей, бродили по саду, переговаривались, смеясь, восхищаясь фонариками, угощались разнообразными прохладительными напитками и закусками и наблюдали представление нескольких жонглеров.

Возможно, самым эффектным гостем и определенно вызывавшим самый большой интерес, был Дунду Пант Нана из Битаура, который явился на прием в сопровождении впечатляющей свиты.

Нана был человеком, заботливо культивирующим недовольство британцев. Правительство отказалось признать его законным наследником Бадже Рао, который, не имея сына, усыновил его по индийским законам. Но он, по-видимому, не позволил себе ожесточиться. Он был само дружелюбие по отношению к британским гостям, с некоторыми из которых, казалось, находился на короткой ноге, и Винтер видела его, занятого оживленным разговором с сэром Генри Лоуренсом. Это был полный человек, слишком темнокожий для махратта и великолепно одетый; он носил пару алмазных серег, которые искрились и вспыхивали в разноцветном свете бумажных фонариков. Алекс, если бы он присутствовал на приеме, не узнал бы эти серьги — те, что он видел как-то, были рубиновые — но он без труда узнал бы того, на ком они были надеты.

Куда бы сэр Генри ни шел, верховного комиссара повсюду окружало кольцо гостей, и было совершенно невозможно переговорить с ним с глазу на глаз. Но Винтер все же удалось переговорить с Джорджем Лоуренсом. Она попросила его показать ей розовый сад и, положив свою руку на его, пошла вместе с ним, говоря с необычным для нее оживлением. В розовом саду тоже были гуляющие, но их было гораздо меньше, так что здесь было возможно говорить, не боясь, что тебя услышат.

— Мне нужно сказать вам кое-что, — сказала Винтер, ее пальцы сжали его руку. — Я хотела говорить с сэром Генри, но за ним повсюду следуют люди, так что вы должны передать ему наш разговор.

Она прямо посмотрела в лицо своего спутника и сказала:

— Пожалуйста, вы не могли бы улыбаться, как будто я рассказываю вам что-то веселое? — и рассмеялась.

Джордж Лоуренс улыбнулся послушной и несколько озадаченной улыбкой, и ему удалось сохранить ее, хотя и не без труда, в течение нескольких следующих минут. Он внимательно слушал, пока Винтер неторопливо шла рядом с ним, улыбаясь за разговором и прерываясь, чтобы восхититься розами или фонариками или отозваться о музыке и освещении, когда поблизости кто-нибудь появлялся. Полученная информация привела его в некоторое замешательство, но он, по крайней мере, понимал, что юная миссис Бартон была предельно серьезна, хотя и был склонен отнестись к рассказанной ему истории с некоторой осторожностью. В последнее время бродило так много слухов, и это был лишь еще один — кроме того, его, по-видимому, передала перевозбужденная индианка, которая, по какому-то любопытному стечению обстоятельств, приходилась двоюродной сестрой этой девушке, шедшей рядом с ним. Он не был склонен принимать эти сведения за нечто большее, чем очередную соломинку, которая, склоняясь, указывала, в какую сторону дует ветер, но тем не менее, он пообещал передать это сэру Генри.