В тени луны. Том 1 - Кайе Мэри Маргарет. Страница 2

«Я знаю, она тебе понравится, — писал Джони своей сестре Эмили, — потому что она добрая и нежная. Ты не можешь себе представить, как я счастлив. Мне не терпится привести ее к нам в дом и представить нашей семье. Как прекрасен будет этот день!»

Однако этому дню не суждено было наступить.

Вероятно, есть доля правды в поговорке, согласно которой любимцы богов умирают молодыми. Фортуна явно насмехалась над Джони. На балу у герцогини Ричмонд в Брюсселе он танцевал в последний раз. Стройный, весело улыбающийся, ослепительный в своем красном, обшитом золотом мундире, он танцевал кадриль со своей прекрасной молодой женой. Через два дня его не стало — он был убит в кровавой бойне на поле Ватерлоо.

На некоторое время жизнь для графа Уэйра потеряла всякий смысл.

Услышав эту новость, он излил свой яростный, бесполезный гнев на судьбу. Почему Джони? Пусть один из его детей, пусть все они, но только не Джони! Он отвернулся лицом к стене и ругал Бога. Однако дни шли за днями, недели складывались в месяцы, и первое острое ощущение горя сменилось сперва глубокой обидой, а затем оцепенением от свершившегося. Никто и никогда не смог занять место Джони в его сердце, но жизнь продолжалась, и впереди еще было много работы.

Однако был один человек, которому явно не хватало силы духа графа и для которого жизнь также потеряла всякий смысл, — жена Джони Луиза. Она переехала жить в поместье Уэйр и являла собой лишь тень того прекрасного создания, которое танцевало со своим красавцем-мужем на балу герцогини Ричмонд.

Дочь Джони, Сабрина, родилась в первый день нового 1816 года, а вечером того же дня Луиза ушла из жизни, чтобы уже никогда не расставаться со своим молодым мужем. У нее не было веской причины расставаться с жизнью, кроме, пожалуй, самой простой — нежелания жить дальше. После кончины Луизы ее двоюродная сестра Эмили стала для малютки Сабрины приемной матерью, защитницей и хранительницей ее покоя в своем поместье.

— Но почему Сабрина? — интересовались родственники и знакомые. — В прошлом в семье не было никого по имени Сабрина. Это вообще не наше имя.

А причиной была в Ашби, впервые увидевшем новорожденную племянницу. Робкий близорукий юноша, начитанный, неуклюжий и смущенный, стоял перед пышно украшенной колыбелькой в сумерках январского вечера. Крошечное создание, не более недели от роду, уже избавилось от послеродовых покраснений на коже и в холодном сумраке комнаты казалось невообразимо светлым. Молочного цвета кожа и светло-золотистые волосы, напоминающие первоцвет, делали малютку похожей на ее отца. Серые глаза цвета воды в зимнюю пору были глазами Джони…

Ашби, чья неуклюжесть уступила место очаровательному восхищению, процитировал стихи Мильтона:

«Белокурая Сабрина, где нам тебя найти, под стеклом прохладной и прозрачной волны». Мы должны назвать ее Сабрина.

Девочка росла быстро. «Слишком быстро», — сожалела Эмили. Сабрина с каждым днем все больше походила на Джони. Ее дедушка, считавший, что никто не сможет занять в его сердце место младшего сына, вдруг обнаружил, что внучка уже по праву заняла его. Всю любовь, гордость и нежность, которыми он щедро одаривал Джони, он обратил на его дочь. Это вызвало открытую неприязнь жены Герберта Шарлотты, считавшей несправедливым такое положение, при котором все внимание Грантамов и Вайкомбров доставалось, в ущерб ее детям, дочери младшего из них и поэтому (с ее точки зрения) наименее значимого сына в семье.

Сабрине было девять лет, когда она отправилась в дальнее путешествие навестить родственников своей матери. Эмили сопровождала ее, и эта поездка стала поворотным пунктом в их судьбах.

Англия менялась. Георг III, старый чудаковатый король, так надолго задержавшийся на этом свете, живой призрак Виндзорского замка, отправился, наконец, к праотцам, а вульгарный и скандальный принц стал королем. Регентство закончилось, и сама регентская Англия со всеми своими денди и красотками, Коритианами и Макарони, уже терялась в тумане истории, уходя в легенду.

Эмили уже исполнилось тридцать три, и по всем стандартам того времени она считалась девицей средних лет, обреченной навсегда остаться старой девой.

— Какая жалость, что наша дорогая Эмили никогда не была замужем, — говорили многочисленные тетушки, дядюшки и кузины. — Она могла бы составить кому-то прекрасную пару. Конечно, ей уже не выйти замуж.

Однако Эмили удивила всех.

Отец Луизы, матери Сабрины, и его отец, а до него и дед были богатыми купцами, торговавшими со странами Дальнего Востока. Популярная пресса называла их «набобами». И так случилось, что в доме тети Луизы, Хариет Соул, Эмили встретила сэра Эбенезера Бартона из почтенной Ост-Индской Компании, который как раз проводил свой отпуск на родине, вдали от своего дворца, расположенного на берегах Хагли.

Сэру Эбенезеру было в то время сорок пять лет. Это был коротконогий и толстый человек маленького роста с веселыми голубыми глазами, пышными бакенбардами и лицом, ставшим под солнцем Востока цвета красного дерева. Никто не мог понять, что Эмили нашла в нем, и он в ней, однако, это было именно так. Вероятно, нечто, спрятанное от чужих глаз. Эмили, спокойная, деловая преданная женщина, смущалась под его взглядом, как школьница, а Эбенезер, обычно молчаливый человек, прогуливаясь с ней по парку, вдруг заговорил с ней об Индии и своей работе, о странной, коричневой и коварной реке, возле которой он жил. Он говорил об охоте на тигров, о слонах, о восточных принцах и магараджах, увешанных сказочными драгоценностями и живущих в средневековом государстве в фантастических дворцах.

Эмили не была Дездемоной. Ей было бы все равно, даже если бы он рассказывал ей о бирже и акциях или о домашнем водопроводе. Ее интересовал не Восток, а только сам Эбенезер. Она находила его обаятельным и преданным. Она знала, что сможет любить его, заботиться о нем, сможет положиться на него. Ей он показался симпатичным.

Эбенезер, недавно вернувшийся после длительного пребывания в Индии, на двенадцать лет старше, нашел в ней свой идеал. Для него она была молодой приятной женщиной без каких-либо недостатков, уравновешенной и невозмутимой англичанкой. В компании женщин он всегда чувствовал себя неуютно, но не с Эмили. С ней ему было спокойно, с ней он чувствовал себя уверено, и он действительно считал ее прекрасной.

Они сыграли свадьбу в Уэйре осенью 1825 года, и Эмили с Эбенезером уехала в свадебное путешествие в Лейк Дистрикт, оставив на Шарлотту заботы хозяйки и домоуправительницы Уэйра, ответственной за воспитание и образование Сабрины.

Сабрине такие перемены пришлись не по нраву. Правда дедушка продолжал любить и баловать ее, однако она могла проводить лишь незначительную часть своего времени в его компании, поскольку большую часть дня она была вынуждена проводить в классной комнате под надзором служанок и гувернанток, подобранных ее тетей Шарлоттой.

В 1830 году принц умер. Страна не сожалела об этом. Никто не носил по нему траур, кроме его тучной и скупой возлюбленной, леди Конингем. Королем стал Уильям IV, прозванный «моряком Биллом». В пронизываемом сквозняками дворце Кенсингтон маленькая, серьезная и сдержанная девочка продолжала играть со своими куклами и ходить на прогулки с немецкой гувернанткой, не подозревая о том, что станет потенциальной наследницей английского трона, и что ей еще предстоит вытащить монархию из грязи и насмешек, в которые повергли Британию ее дяди, и вознести империю на невероятные вершины славы и могущества.

Когда Сабрине исполнилось семнадцать лет, дедушка устроил бал, чтобы отметить ее выход в свет, и сразу после этого Уэйр стал как магнитом притягивать к себе каждого молодого джентльмена из пяти соседних стран. Сабрина отвергла с дюжину вполне подходящих предложений, и Шарлотта была этим явно недовольна.

Шарлотта вообще редко была довольна Сабриной, теперь же она находила просто нетерпимым такое положение, когда ее собственные некрасивые, чопорные и манерные дочери оказались в тени золотистой прелести и веселого искристого обаяния девушки. Хуже того, юная леди отклонила все предложения, сделанные ей в последующие два года, хотя это и не означало, что она никогда не влюблялась. Напротив, она влюблялась даже слишком часто, но, к возмущению своей тети и к великому утешению своего деда, не была способна любить одного мужчину дольше недели.