Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан - Новиков Николай Михайлович. Страница 38

— Слишком горячий автограф. Пусть немного остынет.

— Правда? И что же ты написал?

Она хотела раскрыть книгу, но Максим остановил ее.

— Пожалуйста, не сейчас. Потом, когда раскроешь холодильник.

— Какой ты, Макс… Ну хорошо. — Она пристально вглядывалась в него, пытаясь по глазам, по выражению лица определить, что же за надпись он сделал, что откроется ее глазам… нет, не у холодильника, а уже в лифте.

Но даже проницательному педагогу не под силу было увидеть за глянцевым переплетом простые и естественные слова, которые люди все еще говорят иногда друг другу. Хорошие люди, ибо влюбленные никогда не бывают плохими.

«Я люблю тебя, Лена», — написал Данилов.

— …Ну вот, врачи сказали, что это у нее на нервной почве камень в желчном пузыре образовался, — рассказывала неторопливо Лена, шагая рядом с Даниловым по берегу Москвы-реки. — Наверное, они правы. Мама очень переживала, когда ее вдруг отправили на пенсию. Ну представь себе: секретарь райкома партии, все ее знают, все уважают; как день рождения, так отбою от поздравляющих нет, особенно ребята из райкома комсомола старались, даже домой приходили, уж такие вежливые, такие преданные, что смотреть было тошно. А потом вдруг — никому не нужна. А комсомольцы-то ее, молодые соратники, стали большими начальниками и бизнесменами. Никто даже не позвонил, никто свою помощь не предложил, представляешь?

— Да, — кивнул Максим.

Весь берег Москвы-реки был усеян отдыхающими. Оно и понятно: в такую жару никакая Испания или Анталия не нужна, лежи себе, поджаривайся на солнышке рядом со своим домом! А не хочешь на солнце — сиди на упавшем дереве или складном стульчике в тени высоких кленов, обрамляющих тропинку. Солнце, клонящееся к западу, протискивало свои лучи сквозь густые кроны, разрисовывая сухую землю и траву затейливыми узорами. Вот уже час Данилов и Лена прогуливались по этой тропинке, но Лена так ничего и не сказала об автографе на книге. А Максим не спрашивал.

— И все таила в себе, даже мне не жаловалась, — продолжала свой рассказ Лена. — Ждала, когда спохватятся, прибегут звать на службу такого ценного, заслуженного руководителя. Не позвали. Хотя — что им стоило, тем, которые стали большими начальниками? Вот у нее и образовался камень. Три недели назад сделали операцию в институте Вишневского. Все-таки один из бывших секретарей райкома партии, он теперь стал бизнесменом, пришел ее навестить и предложил путевку в санаторий под Тулой. Мама хотела отказаться, но я ее уговорила. Такая вот история с моей мамой. А ты что все молчишь и молчишь?

— Слушаю тебя, — улыбнулся в ответ Данилов.

— Макс, я вчера так и не поняла, ты развелся с женой или нет?

— Нет. Я просто ушел от нее и все.

— Но ведь… получается, ты еще женат?

— Нет. Мне просто некогда было заниматься официальным оформлением развода. Но сейчас, говорят, это несложно. Тем более детей у нас нет, на совместное имущество я не претендую. Еще тогда, год назад, я сказал жене, чтобы она занялась всем этим, но она почему-то не хочет.

— Ну и что же дальше?

— Ничего. У меня больше нет жены, вернее так: эта женщина — не моя жена и никогда не будет ею.

— А если она придет, встанет на колени и скажет: прости меня, дорогой, я дура, но давай все забудем.

— Уже приходила. Только не на колени вставала, а раздеваться начинала, — хмуро сказал Данилов.

— А ты?

— А я ушел на кухню и сказал: «Если не прекратишь, уйду из квартиры совсем». Она распсиховалась и убежала.

— Какой ты чудной, Макс… Скажи, пожалуйста, а зачем ты написал на книге… ну, то, что написал?

— А зачем я смеюсь, если мне смешно?

— Но Макс, такими словами не бросаются! — возразила Лена.

— Верно, я и не бросаюсь.

— Нет, бросаешься. Нельзя говорить о любви, совсем не зная человека.

— Я тебя знаю. Мы ведь знакомы, верно?

— Вчера только познакомились!

— Вот со вчерашнего дня я тебя и знаю.

— Это несерьезно.

— Серьезно.

— Ну, Макс, ты рассуждаешь совсем как Светка! Та увлеклась своим Алом — как в омут головой бросилась и уверена, что права. Ей, видите ли, хорошо с ним, и это главное. Ты тоже так думаешь?

— Не совсем так, но в принципе… да.

— Но ведь нужно знать человека, чтобы понять свои чувства к нему! Или я ошибаюсь?

— Совершенно верно, ты ошибаешься. Любовь слепа, слышала такое выражение? Что ты можешь понять, когда ослепнешь? Да ничего. Ты выдумываешь совсем не то, что этот человек представляет собой на самом деле. А узнавать человека необходимо… ну, к примеру, если хочешь выйти замуж не по любви, а по расчету. Тут, конечно, важно все понять, узнать, иначе — как рассчитаешь?

— С тобой невозможно спорить, Макс! — Лена улыбнулась и прижалась к его плечу. — Но все равно, не думай, что я серьезно отношусь к этой надписи.

— Я постараюсь убедить тебя в том, что это серьезно. Не знаю, как ты воспримешь это. Лишь дурак может верить, что красивая женщина вдруг полюбит его… Но надеяться может и должен каждый, кто хочет любви. Вот я и надеюсь.

— Надейся, надейся… — задумчиво кивнула Лена. — Что-то я проголодалась, Макс. Пошли чаю попьем?

— Это уже приглашение или как?

— Приглашение. Разве можно не пригласить на чашку чая такого умного, симпатичного и талантливого молодого человека? И такого бедного писателя, который приходит на свидание с цветами, дорогим тортом и ужасно дорогим вином. — Она лукаво посмотрела на Данилова.

— Бедный писатель — это не богатый писатель, — философски заметил Максим. — У богатого писателя есть вилла, машина, солидный счет в банке, а у меня всего этого нет. Снимаю комнату в коммуналке, — на всякий случай добавил он.

А вдруг она захочет прийти к нему в гости, что тогда делать? К себе ведь не пригласишь, поговорит потом с подругой, и обе поймут, что были в одной и той же квартире. Черт бы побрал этого Ала, столько сложностей из-за него!

Хотя… нашел он Лену благодаря все тому же Алу!

21

Какой же это кошмар — писать роман по заказу! Страшная пытка, издевательство над самим собой, втаптывание в грязь самого святого, что у тебя есть, — свободы. Свободы творчества.

Ну и за что ж вы боролись, господа писатели? Левые, правые, красные, зеленые, бронзовые, звездно-полосатые, голубые? За то, чтобы писать так, как вам хочется? Ну и пишите, господа хорошие, только ваша писанина теперь и на хрен никому не нужна! Раньше был госзаказ: давай о передовиках труда; госприказ: на фермы, на заводы — изучать жизнь пролетариев! А теперь частный заказ: давай о зеленоглазой блондинке, с которой предприниматель отдыхает в Париже! А свобода так и осталась недостижимой, как Шарон Стоун. Да еще хуже стало. Славное советское государство обдурить можно было: напишешь о деревенском плотнике, и столько шпилек советской власти в задницу навтыкаешь, сколько западным критиканам и не снилось. А ему хоть бы хны! Задница толстая, не чувствует хитроумные писательские шпильки.

А бизнесмену, который отдыхал в Париже с зеленоглазой блондинкой, попробуй воткни! Заставит переписывать, а то и не заплатит обещанное. Вот ведь времена пришли, не дай, не приведи, как говорится!

Так думал Алтухов, обливаясь потом в своей комнате, где и раскрытое окно не спасало от духоты, потому что влетала в него та же духота, лишь изрядно приправленная гарью с Волгоградского проспекта.

Едва проснувшись, он сел за сочинение плана заказного романа. И вот сейчас, когда солнце уже исчезло за крышами домов на западе, приближался к драматической развязке с непременным счастливым концом. А завтра нужно будет уже сочинить первую главу, страниц десять — и это за день! Такое и представить было трудно, да нужно постараться, ведь вечер он намеревался провести со Светланой. Сегодня не получится… Уже и голова тяжелая, ни черта не соображает, а драматическая развязка пока не видна. Как это Макс умудряется писать такими темпами, уму непостижимо!