Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан - Новиков Николай Михайлович. Страница 70

А может, взяться за мемуары? На пенсию с такой должности не уйдешь. В этой стране Хозяева не уходят на пенсию, так что потом времени все равно не будет… Да ведь писать-то он тоже не умеет. Или поговорить с этим… как его там? Алтуховым, пусть пошлет Савина куда подальше и напишет роман про него, Григория Лизуткина? Так, чтоб жена не знала, да и Марина не догадалась, чтобы только потом, когда сдохнет, все поняли, каков Григорий Анисимович был на самом деле? А?!

Надо подумать…

— Ты успокоилась, Мариночка? — Регина Васильевна испуганно заглянула в комнату, но войти не решилась.

— Отстаньте от меня! — закричала Марина. — Я же сказала — не смейте показываться мне на глаза! Никто, никто! Надоели!

— Григорий Анисимович звонил из машины, уже едет… Может, прибраться у тебя? А то ножку поранишь, смотри, стекла сколько на полу.

— И еще больше будет!

Марина выхватила из буфета красную вазу богемского стекла и грохнула ее об пол. Фужеры, бокалы, рюмки, чашки исчезли из буфета, превратившись в хрустально-фарфоровые осколки, усеявшие пол в ее комнате. Регина Васильевна осуждающе покачала головой и вышла, плотно прикрыв за собою дверь.

— Подлецы, негодяи, изменники, сволочи, предатели! — исступленно бормотала Марина, оглядываясь в поисках предмета, который можно было бы разбить. — Чтоб вы провалились все. Чтоб вы сдохли! Все! И папаша, который лезет не в свои дела, и придурок Савин, который не может организовать элементарное дело, и негодяй Данилов со своей шлюшкой — все! И банк, и жена Савина, и тупые охранники, дебилы несчастные, и…

Так продолжалось уже несколько часов. Она то валилась без сил на диван и рыдала, чувствуя себя одинокой, всеми забытой, всеми преданной, то вскакивала с горящими глазами и начинала колотить все, что под руку попадется. Звон разбитой посуды сладостным эхом отзывался в душе, доводя Марину до оргазма, а потом наступало полное бессилие, и снова слезы и невыносимое одиночество.

Хлопнула дверь в прихожей, послышался мягкий голос отца. Марина поняла, что Регина сейчас жалуется ему на дочь. Дура старая! Чего она вообще здесь делает? Марина бросилась в кресло, со злобой уставилась на дверь. Сейчас придет, мораль читать станет? Посмотрим, что из этого получится!

Григорий Анисимович вошел в комнату, одной рукой ослабляя узел галстука, а в другой сжимая свернутые в трубку листы бумаги. Задумчиво посмотрел на гору осколков — случись подобное лет десять назад, он бы огорчился. Даже с его возможностями заменить такое количество дорогой посуды не так-то просто было. А сейчас — дал жене пятьсот долларов и отправил с шофером на Тверскую. Через пару часов на полках будет красоваться новая посуда, еще лучше прежней. Пятьсот долларов для него не деньги.

Вот и построили коммунизм… для отдельно взятых личностей. Он и раньше был, но для еще более узкого круга. Для тех, кому положено, а теперь — для тех, у кого голова на плечах есть. Хорошее время пришло… а забот все равно до черта. Куда от них денешься?

— А что должно было случиться сегодня в восемь вечера? — неожиданно спросил он.

Марина, уже готовая закричать, чтоб он не смел ее воспитывать и убирался из комнаты, так и замерла с раскрытым ртом.

— Какое задание дал Савин Цуцме и Шурику? — не обращая внимания на жуткую разруху в комнате, продолжал он, присаживаясь на край дивана.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Марина, отодвигаясь в глубь кресла.

— Имею в виду твой честный ответ, от которого многое будет зависеть. Ну, смелее, дочка.

— Ты… ты угрожаешь мне? Я не маленькая девочка! Ты не имеешь права так разговаривать со мной и ничего не сделаешь мне!

— Сделаю.

— Ах, так?! Ну и что же ты сделаешь?!

— В монастырь отдам, — с холодным спокойствием сказал Григорий Анисимович.

От этого чужого, холодного голоса по ее спине поползли мурашки. Марина шмыгнула носом и, зябко обхватив себя за плечи, сказала:

— В восемь Шурик и Цуцма должны были избить Данилова за то, что он, подлец, обращается со мной по-хамски, а родной папаша не может ничего сделать, чтобы защитить дочь! Ты доволен?

— Это Савин организовал?

— Савин — дурак! Он ничего не может организовать, это несчастный, жалкий бухгалтер!

— Он может, но я ему не позволил. Услал развлекать Збигнева, а охранникам дал другое задание. Мудрый я родитель, а, дочка? — Григорий Анисимович довольно усмехнулся.

— Я так и знала, что это ты! — злобно прошипела Марина.

— Избивать человека — уголовно наказуемое преступление, — назидательно сказал Лизуткин. — Зачем тебе связываться с этим Даниловым? Зачем ты ходишь к нему, навязываешься, заставляешь человека выгонять тебя? Забудь его. У тебя есть Савин.

— Савин?! Он давно у меня есть. Уже так надоел, что и думать тошно об этом придурке.

— Ну-ну, не надо злиться. У него есть и хорошие черты. Я вот сегодня узнал, удивился. Он не обещал тебе необычный подарок в ближайшем будущем?

— Ты и об этом знаешь? Чихать я хотела на него и его подарки!

— А зря, — Григорий Анисимович поднялся, бросил дочери на колени машинописные страницы, которые держал в руке. — Это и есть его подарок. Роман о невероятной любви к тебе, дочка. Не весь роман, начальные главы. Савин заказал его одному известному писателю. Большие деньги заплатил, между прочим. Почитай, но не здесь. Иди в мамину комнату, а в этой Регина приберет.

Марина нехотя взяла рукопись, повертела ее в руках, не сводя с отца настороженного взгляда.

— Ты… ты не обманываешь меня? Здесь что, прямо так и написано о том, как Савин любит меня, Марину Дани… Лизуткину?

— Нет, разумеется, нет, — покачал головой Григорий Анисимович. — Имена и фамилии изменены. Однако ты верь мне, дочка, верь. Если нужны будут доказательства, ты их получишь. От Савина, от автора, от жены Савина. Но дело не в этом. Я знаю больше, а именно — зачем Савин все это затеял.

— Зачем?

— Он хочет, чтобы ты держала в руках книгу о его настоящем, хоть и приукрашенном чувстве, нежели о прошедшем чувстве Максима.

— Да?! А тебе какое до всего этого дело? Зачем ты лезешь в мою жизнь? Я разве просила об этом?!

— Видишь ли, дочка, я слишком долго ждал. Надеялся, что все поправится. Но в последнее время понял, что вернуть Максима невозможно. К моему сожалению. А коли так, то и не надо к нему ходить, и не надо пытаться мстить за то, что он не желает тебя видеть. Ты все же Марина Лизуткина, а не какая-то заурядная стерва. — Он строго посмотрел на груду битой посуды, давая понять, что и это поступок, недостойный Марины Лизуткиной.

— Савин?

— Ты почитай, дочка, подумай и сегодня скажешь мне.

— Я позвоню ему и спрошу!

— Он сбежал, — развел руками Григорий Анисимович.

— Что?! — Марина спрыгнула с кресла, шагнула к отцу и замерла, машинально сворачивая рукопись в еще более тугую трубку. — Как это — сбежал? От кого?

— От себя самого. Или от твоего гнева. Ты ведь его обвиняешь в том, что из вашей затеи ничего не вышло, из-за этого колотишь посуду, верно? А он не виноват. Но испугался… — Лизуткин усмехнулся и вышел из комнаты.

Марина устало плюхнулась в кресло. Она догадывалась, что Лева не виноват, чувствовала за всем «руководящую и направляющую руку» отца, но и не подозревала, что он знает ОБО ВСЕМ! Даже о том, ЧЕГО ОНА САМА НЕ ЗНАЕТ! Роман заказал… Так хотелось быть лучше Данилова? Вот дурак! И сбежал. Он ведь так ждал сегодняшнего вечера, так хотел увидеться с нею в Крылатском, услышать обещанное «да», а она и не позвонила, и в Крылатское не поехала… Куда он мог, интересно, сбежать? И что это за роман?

Она принялась читать.

Не прошло и полчаса с момента их разговора, а Марина уже решительно вошла в кабинет отца. Григорий Анисимович отложил в сторону бумаги, снял очки, которые надевал только во время работы над проектами и документами, внимательно посмотрел на дочь.

— Тебе понравилось?

— Это неважно!

— А мне понравилось. Видишь ли, дочка, я даже в какой-то мере позавидовал тебе. Уже два писателя посвятили тебе свои произведения…