День Шакала - Форсайт Фредерик. Страница 20

Тремя годами раньше больше всего на свете она ждала следующего свидания. Выросла Жаклин в дружной семье, отец работал в банке, мать вела домашнее хозяйство, Жаклин училась на курсах косметичек, а Жан-Клод служил в армии. Жили они в Ле Везине, не в самой лучшей части, но в хорошем доме.

Осенью 1959 года, когда она и родители завтракали, почтальон принес телеграмму из министерства вооруженных сил. Министр, выражая безмерное сожаление, сообщал господину и мадам Арман Дюма о смерти в Алжире их сына, Жана-Клода, рядового Первой колониальной воздушно-десантной бригады. И обещал, что в ближайшее время им будут пересланы личные вещи убитого.

Мир Жаклин рухнул. Жизнь казалась бессмысленной, ей претили и спокойствие дома в Ле Везине и болтовня ее сокурсниц об обаянии Ива Монтана или последнем сумасшедшем танце, завезенном из Америки. Le Rock. Да и как жить дальше, если ее маленький Жан-Клод, любимый младший братишка, такой ранимый и нежный, ненавидевший насилие и войну, мечтавший только о том, чтобы его оставили в покое с его книгами, еще совсем мальчик, которого она так баловала, застрелен насмерть в какой-то богом забытой пустыне Алжира. Жаклин начала ненавидеть грязных трусливых арабов, погубивших ее брата.

Затем появился Франсуа. В одно воскресное утро он возник на пороге, когда ее родители уехали в гости к родственникам. Стоял декабрь, улицу и сад завалило снегом. И загорелое лицо Франсуа особенно выделялось на фоне бледности горожан. Он спросил, нельзя ли ему поговорить с мадемуазель Жаклин. Она ответила: «Это я» — и спросила, что ему нужно. Он пояснил, что командовал взводом, в котором служил Жан-Клод Дюма, ее брат, и привез от него письмо. Жаклин пригласила его в дом.

Жан-Клод написал письмо за две недели до смерти, и оно лежало во внутреннем кармане его гимнастерки, когда их патруль, преследовавший банду феллахов, вырезавших семью поселенца, напоролся на батальон регулярных войск Фронта национального освобождения. В жестокой схватке на заре пуля пробила Жану-Клоду легкое. Перед смертью он отдал письмо командиру взвода.

Прочитав письмо, Жаклин всплакнула. В нем не было ничего особенного, обычный треп о казармах в Константине, курсе боевой подготовки, дисциплине. Остальное она узнала от Франсуа: четырехмильное отступление с наседающими с флангов повстанцами, радиограммы с просьбами о поддержке с воздуха, появление в восемь утра истребителей-бомбардировщиков, ревущие двигатели, взрывы ракет. И ее брат, добровольно вступивший в бригаду, выполнявшую самые сложные задания командования, чтобы доказать, что он — мужчина, и принявший смерть, не уронив чести.

Франсуа понял ее состояние. Четыре года войны выжгли его дотла, превратив в профессионального солдата. Но он нашел теплые слова для сестры его погибшего однополчанина. Этим он понравился Жаклин, и она приняла его предложение пообедать в Париже. Кроме того, она боялась, что родители вернутся и застанут его в доме. Она не хотела, чтобы они услышали рассказ о смерти Жана-Клода, ибо и мать, и отец за два прошедших месяца сумели заглушить боль потери и кое-как вернуться к привычному образу жизни. За обедом она упросила лейтенанта не встречаться с ними.

Приезд Франсуа разжег ее любопытство. Она хотела узнать как можно больше о войне в Алжире, о происходящих там событиях и причинах, их породивших, о маневрах политиков. В январе 1959 года де Голль из премьер-министра стал президентом, ворвавшись в Елисейский дворец на волне патриотизма, пообещав избирателям, что быстро закончит войну, оставив Алжир французским. От Франсуа она впервые услышала, что человека, которого боготворил ее отец, называют предателем Франции.

Отпуск Франсуа они провели вместе, встречаясь каждый день. В декабре же она закончила курсы, и ее взяли на работу в салон. Он рассказал, как предали французскую армию, о секретных переговорах правительства с находящимся в тюрьме Ахмедом Бен Беллой, лидером ФНО, о готовящейся передаче власти в Алжире арабам. Франсуа уехал на войну во второй половине января. Потом Жаклин ездила к нему в Марсель, куда он вырвался на одну короткую неделю. Она ждала Франсуа, для нее он олицетворял доброту, честь, мужество. Она ждала осень и зиму 1960 года. Днем и вечером его фотография стояла на столице у кровати, а по ночам Жаклин прижимала ее к животу и так засыпала.

Последний раз они виделись весной 1961 года. Когда они гуляли по бульварам, он — в военной форме, она — в своем лучшем платье, ей казалось, что Франсуа — самый сильный, самый красивый мужчина в городе. Одна из работающих с ней девушек увидела их, и на следующий день весь салон только и говорил о красавце десантнике Жаклин. Ее на работе не было: она взяла отпуск, чтобы не расставаться с ним ни днем ни ночью.

Франсуа нервничал. Назревали какие-то события. Переговоры с ФНО стали достоянием общественности. Армия, настоящая армия, обещал он, скоро положит этому конец. Алжир должен остаться французским, в это свято верили и двадцатисемилетний, закаленный в сражениях офицер, и очаровательная двадцатитрехлетняя мать его будущего ребенка.

Франсуа не узнал о ребенке. В марте 1961 года он вернулся в Алжир, а 21 апреля некоторые части французской армии подняли мятеж. Первая десантная бригада восстала целиком, за исключением горстки новобранцев. Бои между мятежниками и верными правительству войсками продолжались недолго. Франсуа погиб в перестрелке в начале мая.

После апрельского мятежа Жаклин не получала писем из Алжира, и лишь в июле ей сообщили о гибели Франсуа. Она сняла дешевую квартирку на окраине Парижа и попыталась отравиться газом. Ее спасли, потому что в стенах было много щелей и утечку газа быстро обнаружили, но ребенка она потеряла. Родители увезли Жаклин с собой в ежегодный августовский отпуск, и к возвращению в Ле Везине она вроде бы пришла в себя. А в декабре уже активно работала в подпольной ячейке ОАС.

Мотивы ее были просты: Жан-Клод, после него Франсуа. За них надо отомстить любой ценой, не жалея ни себя, ни других. Ничего иного она не желала. Жаловалась она лишь на то, что задания ей поручались самые простые: передать устное сообщение, отнести записку, иногда брусок пластиковой взрывчатки, засунутый в половину батона в ее сумочке. Она считала, что способна на большее. Даже легавые на углах, обыскивающие прохожих после очередного взрыва бомбы в кафе или кинотеатре, пропускали ее, стоило ей лишь надуть губки или взметнуть густые ресницы.

После Пети-Кламар один из участников покушения провел три ночи в ее квартире у площади Бретой. Это был звездный час Жаклин, но потом он ушел. Месяцем позже его поймали, но он не выдал ее. Может, забыл. Командир ее ячейки, однако, приказал ей приостановить на несколько месяцев всякие контакты с ОАС, пока активность полиции не пойдет на спад. В январе 1963 года она вновь начала носить записки.

Так продолжалось до июля, когда к ней пришел незнакомый мужчина. Его сопровождал командир ячейки, державшийся с подчеркнутой почтительностью к гостю. Тот не представился. Готова она выполнить особое поручение Организации? Конечно. Может быть, опасное, наверняка малоприятное? Неважно.

Три дня спустя ей показали мужчину, вышедшего из подъезда многоквартирного жилого дома. Они сидели в кабине автомобиля. Ей сказали, кто он такой и где работает. И что от нее требуется.

В середине июля они встретились, вроде бы случайно, когда она села рядом с ним в ресторане и, застенчиво улыбнувшись, попросила передать ей соль. Он попытался заговорить с ней, но Жаклин вела себя очень сдержанно. Тактика оказалась правильной. Ее скромность заинтересовала мужчину. Незаметно разговор становился все оживленнее, мужчина его вел, Жаклин следовала за ним. За полмесяца у них завязался роман.

Она достаточно разбиралась в мужчинах, чтобы судить о своем новом кавалере. Тот привык к легким победам, многоопытным женщинам. Она же играла робость, даже целомудрие, лишь изредка намекая, что в глубине ее души теплится страсть, которую надо разжечь. Рыба клюнула на приманку. Для мужчины, не знавшего ни в чем отказа, победа над Жаклин стала вопросом чести.