В осколках тумана - Хайес Саманта. Страница 50

Кто-нибудь, помогите…

Моя жизнь разделилась на две половины. Тело разорвалось на части, и аккуратные стежки в душе разошлись, и нитки торчали в разные стороны. Его тяжесть, жар его тела, запах, когда он снова и снова входил в меня, его естество, огнем взорвавшееся внутри меня… Я то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Я снова и снова порывалась крикнуть, позвать на помощь, но тщетно. Я царапала ногтями пол, и занозы впивались под кожу, пока Дэвид уничтожал мою жизнь: один толчок — один год долой.

Дэвид. Мой врач. Мой друг. Я думала, он меня любит. Вдруг стало тихо, наступило облегчение — он скатился с моего тела. Раздался раскат грома, завибрировал в досках пола, в моих костях. Все было кончено. Прошло лишь несколько секунд и целая вечность.

Это какая-то ошибка.

Меня снова вырвало, и мерзкий вкус показался приятным, потому что избавил от вкуса пыли и гнилого дерева.

Но кончено было не все. Меня снова пронзил страх. Еще сильнее прежнего. На полу, совсем рядом, я увидела нож. Нож Дэвида. Блеск стали, призывная гладкость металла. Меня затрясло. Я снова попыталась что-то сказать, и снова не удалось.

— Ш-ш-ш. — Дэвид прижался ко мне, глядя, как умирает если не мое тело, то душа. — Молчи. Просто молчи. Ш-ш. Ничего не говори, Мэри…

Темнота.

Джулия

— Звонил мой отец?

Смеюсь, чтобы скрыть неизгладимую печаль. Я всю жизнь придумывала объяснения для школьных друзей. Но теперь меня это не волнует. Никто не станет терзаться из-за того, чего никогда не было, верно?

— Вряд ли это он, — добавляю я, смятенная, охваченная страхом.

А если он?

Снова нервно смеюсь. Он ушел из-за меня? В детстве я всегда так думала — из-за маминого отказа говорить о нем. Я была уверена, что отец ненавидел меня и потому бросил нас с мамой. А она не находила в себе сил, чтобы рассказать об этом.

— Ну, может, это был не твой отец, но какой-то пожилой мужчина. Он попросил передать, чтобы ты срочно ему позвонила. Это не Марри. И уж точно не Алекс. — Али вгрызается в яблоко, и не подозревая, какой всполох боли вызывают ее слова. Она кладет передо мной листок с наспех записанными цифрами. — Ладно. Мне пора приниматься за дело. Как насчет вечеринки в пятницу?

Али возглавляет школьную администрацию. Без нее нам пришлось бы туго.

— А почему бы и нет? — говорю я. — Мне уж точно не помешает немного развеяться. Оставлю детей ночевать у Марри, и на славу покутим! — От собственных слов чувствую себя последней дурой.

— Да, судя по твоему виду, веселье тебе пойдет на пользу. Сначала поедим, а потом…

Но я уже не слышу, что сулит нам вечер пятницы. Увидев на бумажке номер Дэвида, хватаю сумку и стремглав выскакиваю из кабинета Али.

Укрывшись в дальнем углу игровой площадки, вслушиваюсь в гудки. Мне кажется, их не меньше пятисот, хотя на самом деле вряд ли больше пяти.

— Дэвид? — Я почти не дышу, изо всех сил стараюсь сдержать дрожь, но ничего не получается, меня так и трясет. — Что… что нового? — Я не смею спросить, выпустили ли его из тюрьмы.

— Джулия.

Голос гладкий и стремительный, точно птица. Я поднимаю глаза к небу.

— Ты… ты правда… — Нет, не могу этого произнести.

На какое-то мгновение меня опаляет сумасшедшая надежда. Если только я не ошибаюсь, если… то моя жизнь наладится, все развернется в обратную сторону. Мама обязательно выздоровеет, Алекс и Флора обретут наконец стабильность, а я… а я получу шанс начать все заново.

— Дэвид, где ты? Тебя выпустили? — Скрещиваю пальцы в перчатках и зажмуриваюсь.

— Я дома. — Из-за вечных проблем с сигналом слова звучат угасающим эхом.

Орать на Марри не имеет смысла, но я все-таки ору что есть мочи.

— Ты болван! Почему ты не сказал, что его сегодня выпустят? Я бы его встретила! Ты же говорил, что это затянется! Что много волокиты! — Я умолкаю, чтобы вдохнуть воздух, и уже спокойнее спрашиваю в трубку: — Что там насчет условий освобождения?

Машина тормозит у спуска к реке. Я выпрыгиваю из нее и бегу к причалу. Нужно заехать за детьми. А потом к Дэвиду.

С разбегу запрыгиваю на палубу чудовища, что Марри именует домом.

— Марри, когда же ты повзрослеешь? — Я бросаюсь на него, прижимаюсь лицом к нежной коже под ухом. От него исходит такой родной запах, что я отшатываюсь. — Прости, — шепчу я. — Больше не буду кричать. Уже все хорошо.

— Нам повезло, — говорит Марри деловито, и это так не похоже на него, что я тут же пугаюсь. Он наверняка что-то скрывает. — Ты уже в курсе, что служба надзора сочла улики недостаточными для обвинения. Вот и все.

Нет, не все! По крайней мере, для меня.

— Но ведь это хорошо, правда?

— Пока да, — отвечает Марри. — Но по условиям освобождения Дэвид не имеет права покидать место проживания и должен каждые три дня являться в полицию. Паспорт ему не вернут. Если найдут хотя бы крошечную, но новую улику, свидетельствующую против него, обвинение выдвинут снова. Полиция не успокоится, пока не засадит его обратно, Джулия.

— Господи, неужели все так плохо? — почти весело спрашиваю я.

Марри кивает:

— Есть еще одно условие.

Я замираю в ожидании. Ничто, решительно ничто не омрачит мою радость.

— Какое?

— Ему нельзя приближаться к тебе и детям.

На секунду я верю ему. И сквозь прогнившее дно этой несчастной посудины проваливаюсь в воду, ил забивается в рот, в нос, и я не могу дышать. Вместе с илом я выплевываю:

— Это что, шутка?!

Марри отрицательно качает головой. Я в жизни не видела его таким серьезным.

— Кто это сказал? Судья? Полиция? Служба надзора? Кто, черт тебя возьми, решает жизнь ни в чем не повинного человека? — Я ору, надрываюсь, срываюсь на хрип.

— Нет, Джулия. Это сказал я.

Дети в восторге от того, что я приехала за ними раньше времени. Директриса моей школы, мягко говоря, не рада, что я, не успев вернуться на работу, уже прошу освободить меня от последнего урока, но я смываюсь, едва она успевает в удивлении округлить глаза.

— Мама, они поймали убийцу? — Несмотря на ремень безопасности, Алекс подпрыгивает на сиденье. — Дэвид расскажет мне о настоящих бандитах, с которыми он сидел в тюрьме?

Я улыбаюсь и смотрю на детей в зеркало заднего вида. Вот моя жизнь, затянутая ремнями безопасности. Сын — будущий полицейский, а дочь одержима рисованием. Люблю их больше жизни.

— Милый, Дэвид наверняка устал, так что избавь его от допроса с пристрастием.

— Что такое допрос с пристрастием?

— Это значит, когда пристают с вопросами.

Я резко торможу, чтобы не переехать сонного фазана, разгуливающего по шоссе. Еще немного, и будет поворот к дому Дэвида. Странно, но оттого что дом затерялся в глуши, мне спокойнее.

— Ну вот и приехали. Помните: не приставайте с вопросами и не шумите.

Жестами повторяю для Флоры и помогаю ей вылезти из машины. Она забирает с заднего сиденья карандаши и куклу.

— Мы что, там, где не ступала нога человека? — спрашивает Алекс, озираясь.

Густой лес стеной темнеет в опускающихся сумерках. Если пройти сквозь лес, окажешься недалеко от Грозовой пустоши — луга, где я нашла Грейс. Я вздрагиваю. Не буду сейчас об этом думать.

— Почти.

Флора вцепляется в мою руку.

В каменной громадине сияют два желтых прямоугольника. Такое чувство, будто мы приехали домой. Дверь открывается в ту секунду, когда я берусь за дверной молоток. Перед нами Дэвид, спокойный и уверенный в себе — как всегда. Тепло и аппетитные запахи манят внутрь. Дэвид разводит руки, и я падаю ему на грудь. Он немного похудел, и во взгляде появилась настороженность. Наконец Дэвид легонько отстраняет меня и всматривается в лицо.

— Алекс, будь другом, запри дверь.

— О, Дэвид! — всхлипываю я. — Это было ужасно. Когда мы с тобой стояли здесь, а полиция…

— Тихо. Все уже позади. Теперь я дома, и мне кажется, что я никуда не уходил. Все хорошо. Бывало и хуже.