Любовь по учебнику психологии - Питерс Энн. Страница 26
Так почему же его жена высказывалась о нем столь оскорбительно, и притом в присутствии ребенка? Может, чтобы оправдать свои собственные проступки? Об этом никто никогда уже не узнает.
Удрученная, Хэлли взглянула на небо. Собираются тучи, видимо, скоро пойдет дождь. Конечно, раз она только что помыла машину.
Когда она вошла в дом, зазвонил телефон. Хэлли чувствовала, что это Майк, и решила было позволить автоответчику еще раз принять звонок. Но все-таки, злясь на себя, взяла трубку.
– Я слушаю.
– Хэллоран! – Его глубокий голос так взволновал ее, что ей пришлось сесть. – Могу я зайти? – спросил он. – Пожалуйста, позволь мне зайти.
– Нет. – Она не хотела ранить его. Ему и так уже досталось. – Майк, – сказала она, смягчив свой тон до мольбы, – что хорошего может из этого выйти?
– Лично для меня, – ответил Майк, изо всех сил стараясь говорить спокойно, – это намного лучше, чем оставлять все как есть. – Ему необходимо было ее увидеть. Совершенно необходимо. – Не может же все так просто закончиться между нами.
– Нельзя закончить то, что не начиналось.
– Для меня начиналось. – Майк был настроен решительно и не желал отступать. – И когда ты была в моих объятиях, мне казалось, что для тебя тоже что-то началось.
И это было так. Хэлли проглотила слезы. Боже, да, это было так.
– Всего лишь поцелуй...
– Черта с два!
Точно. Хэлли взмолилась:
– Майк, не надо. Я не хочу...
– Ах, так? Я люблю тебя, черт возьми. Это что-нибудь значит?
– Значит.
– Но не так много, чтобы изменить твою позицию.
Хэлли не ответила. Что она может сказать? «Я тоже люблю тебя»? Она любит, Боже, помоги ей, любит. Но если она признается ему в этом, он будет здесь через минуту. И как тогда быть с его дочерью?
Майк принял молчание Хэлли за согласие.
– В этом все дело, да?
– Мне очень жаль.
– Понятно. – Горечь разочарования душила его. Вот так у тебя всегда с женщинами, дружище. Ты заставил свою жену смертельно ненавидеть тебя. Твоя дочь лучше согласится стать сиротой, чем иметь тебя в качестве отца. И единственная женщина, с которой ты мог бы связать свое будущее, не знает, как бы побыстрее от тебя отделаться. Заметь, она никогда не говорила, что тоже любит тебя. Поэтому неудивительно, если она не станет ждать...
Что ж. Он глубоко вздохнул, не желая даже теперь сдаваться – положить трубку и разорвать эту связь. Хотя презирал себя за трату сил на то, что для Хэлли было, по всей видимости, лишь эпизодом.
– Я полагаю, это означает, что ты, гм... больше не будешь заниматься с Кори?
– Да. – Хэлли было трудно говорить, рыдания сдавили ей горло. – Во всяком случае, вне школы. После... вчерашнего думаю, что я последний человек на земле, которому она сейчас доверяет. Теперь придется тебе самому... вам обоим...
– Я понял. – Она не могла выразиться яснее. Вопрос решен. Значит, так тому и быть. Майк заставил себя отступить, запереть эмоции на замок.
Он сглупил, позволив им занять первое место. Разве эти последние годы с Ребеккой, полные страданий, ничему не научили его? Видимо, нет. Но тогда он был не способен учиться. Не способен понять, что он не был желанным, когда приезжал домой в отпуск. Не способен понять, что их Мечта о конном заводе перестала быть их общей мечтой, а стала лишь его. Не способен поверить, что девочка, женщина, которую он любил с восьмого класса, нашла другую, новую любовь. И сумела отравить ум, душу его дочери.
Он сглупил, что опять посмел надеяться на счастье. Но теперь все. Хватит. Он устал. Устал от сражений. Устал просить.
Хэллоран Маккензи не нуждается в том, что он ей предлагает? Отлично.
Его дочь хочет уехать обратно в Айдахо? Прекрасно.
Он покончил с этим. Работа за морем – замечательно. Завтра он как следует обдумает этот вопрос.
– Что ж. – Собрав все свои силы, Майк смог говорить достаточно твердо. Он опять стал тем хладнокровным человеком, который когда-то вошел в кабинет Хэллоран. – Я могу сказать лишь одно, мисс Маккензи: спасибо за все.
– Майк, пожалуйста... – Хэлли поразила та легкость, с которой он вошел в роль вежливого незнакомца. Куда делась любовь, о которой он говорил? – Не можем мы хотя бы...
– Послушай, – нетерпеливо прервал Майк. Что это за манера у всех женщин? Сначала они растопчут все ваши чувства, стараясь как можно быстрее от вас избавиться; когда же вы решитесь уйти, они не могут так просто вас отпустить. – Извини, если я причинил тебе неудобства. Передай привет своей матери. Вы обе очень помогли нам.
О, Майк... Когда он положил трубку, что-то умерло внутри Хэлли. Что-то жизненно важное. Что-то дорогое. Что-то такое, что не может возродиться, – мечта. Мечта о муже, о доме, о ребенке. Мечта, на которую она установила запрет после колледжа. После Грега Стайла.
Она положила трубку и горько заплакала.
Наступил День благодарения и спокойно прошел. Хэлли провела его с Эдит. Билл О'Рурк, конечно, тоже был.
Наблюдать за тем, как ее мать обнимается и воркует с огромным полицейским, было для нее одновременно и удовольствием и пыткой. Желание быть с Майком доходило до физической боли. В другие дни она лишь постоянно думала о нем.
Много раз Хэлли хотелось задержать Коринну после уроков, чтобы узнать, как у них дела. Но пока что нервы подводили ее. Сразу после того случая, который Хэлли теперь мысленно называла «инцидент», Коринна пробормотала какие-то извинения. Она сказала Хэлли, что сожалеет о том, как вела себя, и о том, что позволила себе тогда сказать.
Но, к сожалению, она не сказала, что искренне хотела бы, чтобы Хэлли опять вернулась в ее и ее отца жизнь.
Вообще говоря, девочка, казалось, была в порядке, если не считать слишком яркого цвета волос и иногда слишком облегающей одежды в стиле 60-х или 70-х годов. Она всегда приветствовала Хэлли, прежде чем войти или выйти из класса. Она аккуратно выполняла все задания. Необходимость в индивидуальном присмотре как бы отпадала. Теперь у Хэлли не находилось причин, чтобы останавливать ее для каких бы то ни было вопросов.
К Эдит Коринна все еще приходила дважды в неделю после школы и каждую вторую субботу. Но теперь ее привозил Джои, а Эдит, словоохотливая по природе, когда дело касалось Коринны, молчала как рыба.
– Девочка – просто радость для преподавателя и наставника, – самое большее, что она говорила. И лишь иногда с гордостью показывала одну или две работы Коринны.
В одно мрачное воскресенье, за две недели до Рождества, Эдит вошла, едва постучав. Хэлли проверяла сочинения и предпочла бы, чтобы ее не беспокоили. Не потому, что работа требовала максимума спокойствия и сосредоточенности, но потому, что в последнее время все чаще и чаще она испытывала расположение к одиночеству. Одной ей не нужно было изображать веселость. Не нужно было вести разговор, улыбаться, в то время как ей хотелось плакать.
Казалось, все были в порядке, все как-то приспособились. Почему же она не может?
Хэлли всегда сочувствовала людям. Это она пыталась помочь Паркерам, отцу и дочери, договориться. Получилось ли из этого что-нибудь? Кроме как спросив у Коринны или Майка, Хэлли не имела возможности узнать.
«Будешь ли ты рядом?» – спросил ее Майк в день «инцидента». Зачем, о, зачем она сказала «Я не знаю», когда ответ должен был быть «Да, да, и еще раз да». Она ведь хотела быть рядом. Очень хотела.
Если бы он только позвонил, она бы тут же примчалась. Но он не звонит.
– Конечно, нужно отдать должное Джои, – говорила Эдит.
– А? – Хэлли моргнула. Как это часто случалось в последнее время, она потеряла нить разговора. – За что?
– Как? За Коринну, конечно. – Эдит посмотрела на дочь с беспокойством. – Тебе нездоровится?
– Все в порядке. – Хэлли потерла переносицу. У нее болела голова, но она знала, что лучше об этом не говорить. – Так все же, почему Джои нужно отдать должное?
– Да потому, что он сотворил с Кори чудеса.