Цена свободы - Нечаев Павел. Страница 45

Ожесточенный спор у нас разгорелся насчет предоставления обитателям туннеля гражданских прав. Я был за то, чтобы предоставить гражданство Республики всем без исключения, но наши, включая Алину, оказались против. Доводы их были, в общем-то, резонны: бывшие обитатели туннеля к нашей Республике никакого отношения не имеют. Мы за нее воевали, мы вместе пережили зиму, у нас уже устоявшиеся связи. Давать чужакам право голоса, чтобы они нам переворот устроили? На это никто не был готов пойти. На мое предложение, выгнать их всех к чертовой матери за уже определившиеся границы республики, Летун возразил, что люди нам все-таки нужны. И это тоже было вполне лгично: нас было около шестисот человек, под тридцать Семей, этого едва-едва хватало для поддержания уровня воспроизводства. Шанс деградировать, выродиться через два-три поколения был велик, в такой ситуации людьми разбрасываться было нельзя. В итоге, приняли половинчатое решение — установить испытательный срок в один год, присмотреться к людям, и только после этого давать избирательные права.

Мои возражения, что многие из людей, узнав, что их ограничили в правах, затаят злобу, что это как мина замедленного действия под фундамент нашего общества, услышаны не были. Решение приняли большинством голосов, был только один голос против. Мой.

С помощью Профессора мы отфильтровали захваченных во втором туннеле. Большей частью, там были просто мелкие холуи, пятые подползающие к третьему помощнику младшего лизоблюда. Гельман в туннеле развел паразитов, огромный бюрократический штат, даже в условиях Песца ухитрявшийся производить массу исписанной бумаги. Но среди мелко рыбешки попадалась и крупная, два десятка уродов, вроде Ароновича, или коменданта. На каждого из них мы набрали материалов на три смертных приговора, тут тебе и многочисленные убийства, и изнасилования, и растление малолетних, вплоть до людоедства. Теперь эти уроды сидели у нас под замком, под охраной, и мы не знали, что с ними делать. То есть, я-то знал, а но остальным предложенное мной решение не понравилось. Ли сказал, что это плохая карма, начинать такое большое дело, как Республика, с казней, и остальные члены совета, кроме Медведя, их поддержали. Медведь горел жаждой мести за сына, я был целиком на его стороне. Как по мне, так надо было бы вообще всех этих туннельных через одного к стенке прислонить. Слишком много среди них мутного элемента. Но раз народ против, то так тому и быть. Демократия, во всей красе.

Конечно, раньше или позже нам пришлось бы что-то с ними делать, но народ решил за нас. В один из вечеров пост охраны в бывшем полицейском участке, где сидели под замком уроды, запросил помощи. Мы с Райво прямо от дома Сергея понеслись туда. Подъехав к участку, я увидел странно знакомую картину. Толпа полукольцом стояла напротив полицейского участка. Их было много, сотни две, мужчины, женщины. В руках палки, арматура, по одежде я сразу опознал кацетников. На крыльце у входа, с винтовками наизготовку, стояли трое наших ребят. Я протолкался сквозь толпу. Люди расступились, пропуская меня и Райво. Я встал спиной к облегченно вздохнувшим охранникам, опустившим стволы, и, повернувшись к толпе лицом, спросил:

— Что стряслось, товарищи? — Из толпы раздались крики, лучи фонарей скрестились на мне. Я не выдержал этого, и гаркнул, прикрывая глаза рукой: — свет убрали! Убрали, я кому сказал!

Фонарики опустились, толпа чуть подалась назад. Кто-то крикнул:

— Уходите! Отдайте нам кровопийц!

— Зачем они вам, люди? — спросил я. Из толпы выступила женщина, и, размазывая по щекам слезы, завопила:

— Гады, мою кровиночку… казнить их! Смерть ублюдкам! — толпа тут же подхватила крик, вспоминая своих замученных родных, близких, друзей. От этого крика она завелась еще больше, и надвинулась, нависла, как огромное многорукое существо. У меня по спине побежали мурашки, я чувствовал, что еще чуть-чуть, и они меня разорвут на части, до того воздух был наэлектризован. Я достал пистолет, свет фонарей отразился от полированного металла. Стараниями моего верного оруженосца Мишки он был надраен до состояния зеркала. Мне пришлось два раза выстрелить в воздух, прежде чем толпа сделала шаг назад.

— Я их тоже ненавижу! — крикнул я прямо в перекошенные лица, — и мы их повесим. Клянусь! Но повесим после суда, по закону! — сложно описать, что я чувствовал, защищая уродов, которые того не стоили. Не в уродах дело, я защищал Республику, наше общее дело. Разница толщиной в волосок, и небо отделяется от земли, а общество превращается в банду.

— Отдай их нам, — опять завели в толпе, — отдай, не то сами возьмем!

— Не отдам! У нас Республика, а не банда! Вы их получите, но сначала вам придется убить нас! Остановитесь!

Слова подействовали, ворча, толпа разошлась. Хочется верить, что из уважения ко мне и Республике, а не из страха перед возможной местью моих друзей. Мы зашли внутрь, закрыли дверь, и я рухнул на скамейку у конторки, где в допесцовые времена дежурный мент принимал посетителей.

— Блин, ведь еще чуть-чуть, и порвали бы, а? — сказал я с облегчением. Бледный как смерть молодой паренек из охранников нервно захихикал, и трясущимися руками стал наливать себе воду из бутылки, до того неуклюже, что половину пролил.

И тут меня тоже разобрал смех, я понял, почему сцена показалась мне знакомой. Ну конечно, кино. Толпа в масках, с факелами окружает офис городского маршала, требуя выдать им Бешеного Джонни, конокрада и убийцу, чтобы линчевать. На крыльцо выходит, звякая шпорами, положив руки на рукояти револьверов маршал, на лацкане сюртука блестит пятиконечная звезда, на голове шляпа с загнутыми полями. Не выказывая страха, маршал объясняет собравшимся, что хоть Запад и Дикий, но закон есть закон, и что первый, кто сунется, получит пулю.

Я поделился этой мыслью с остальными, и через несколько мгновений мы все впятером катались по полу от смеха. Напряжение спало, и я понял, что одержал еще одну победу. Победу над собой, над зверем внутри.

А уродов мы повесили. И суд был, самый настоящий. Долго не заседали, через три дня суд присяжных единогласно приговорил всех к казни через повешение. Развесили их на фонарях вдоль главной трассы. Ставили по пять-шесть в кузов грузовика со связанными руками, грузовик становился под фонарным столбом, петлю накидывали на шею, затем грузовик отъезжал. У следующего столба операция повторялась. Многочисленная толпа следовала за грузовиком, улюлюканьем и свистом приветствуя каждую казнь. Тела провисели там до самой зимы. Ездить вечерами по тому шоссе было приключением не для слабонервных.

Оттолкнув Сергея, «оппозиционеры» ворвались в комнату для заседаний. Мы сидели втроем, я, Летун и Медведь, разбирались с бумажками, а тут они влетают. Возглавлял их Даниэль, глава одной из Семей. С ним был еще один главный, имя которого все время вылетало у меня из головы, Стас, и рыжий Гриша. Эти четверо стояли впереди, за ними толпился еще народ, но больше глав Семей не было.

— Летун, твои бандиты в нас стреляли! — возмущенно закричал Гриша, остальные согласно загалдели, мол, как это так, что за беспредел. У меня, от хронического недосыпания, голова и так раскалывалась, а от этого ора аж в висках заломило.

— Так, ну-ка все вышли, кроме Стаса, Даниэля, Гриши, и Ури! — сказал Летун. Все его услышали, похожий на двухкамерный холодильник в упаковке, Медведь встал, и вытолкал крикунов за дверь. Сергей тоже вышел, снаружи послышался его увещевающий голос. Остались только мы, и главы Семей. Ури, вот как зовут третьего, надо запомнить.

— Мы пошли в туннель, а твои сразу стали стрелять. Чудом никого не зацепили! И даже когда они нас узнали, все равно не пустили! — загудел Гриша. Ну да, правильно, мы чего-то в этом роде ожидали, поэтому охрана туннеля была усилена, а еще ко входу в туннель мы отогнали откопанный из-под обломков дома танк.

— И правильно сделали, в туннеле идет инвентаризация. А вам там что понадобилось, товарищи? — спросил Летун.

— Ты нам зубы «товарищами» не заговаривай, Летун. Прошел почти месяц, а трофеи не поделены. Когда делить будем? Народ интересуется! — запальчиво произнес Стас, на худой шее дергался острый кадык.