Падшая Грейс - Ивахненко Антонина. Страница 2

Когда подошло время рожать (Грейс не могла сказать, как это определила, ведь она даже не представляла, сколько месяцев должна длиться беременность), девушка принялась искать человека, который помог бы ей родить: она знала, что этот процесс не только чрезвычайно болезненный, но и сопровождается кровотечением, а значит, требует много чистых тряпиц и теплой воды. Грейс обратилась к девушке, находившейся в таком же положении, и та посоветовала ей одну повитуху; но женщина отказала Грейс, объяснив это слишком юным возрастом роженицы и слишком щекотливой ситуацией: она не намерена иметь ничего общего с появлением на свет какого-то ублюдка. Грейс также пыталась обратиться в большой родильный дом на Вестминстерском мосту, но заметила объявление, где говорилось о том, что туда принимают только замужних женщин и только по предъявлению брачного свидетельства.

Таким образом, Грейс не оставалось ничего иного, как позволить судьбе решать, как и когда ей рожать. Когда поздно ночью девушка поняла, что у нее начались схватки, она дала Лили подробные указания, что делать на следующий день, а затем заставила себя дойти до ближайшей больницы на Черинг-Кросс. Ее, конечно, не пустили, но, к счастью, Грейс удалось перемолвиться словечком с доброжелательной медсестрой и та посоветовала ей обратиться в Беркли-хаус в Вестминстере. «Туда отвозят всех падших женщин», — шепотом добавила медсестра.

Беркли-хаус — уродливое здание из закопченного камня, окна которого всегда были закрыты ставнями, — находилось совсем недалеко, но к тому моменту, как Грейс добралась до него, схватки повторялись уже с такой частотой, что, если бы ей опять отказали, возможно, она разродилась бы прямо на ступенях. У входа висело объявление, где говорилось, что здесь принимают только незамужних женщин, рожающих первенца; заканчивалось объявление суровым напоминанием о том, насколько это опасное событие — рождение ребенка:

«Принимаемые пациентки должны гарантировать, что в случае трагического исхода они смогут оплатить похороны. Больница не берет на себя обязательств по оплате счетов за организацию погребения матери или ребенка».

Слава Богу, Грейс приняли в больницу, не задавая никаких вопросов, и отвели в палату, где стояло шесть кроватей, отгороженных друг от друга тонкими простынями. В изножье каждой кровати находился деревянный ящик, очевидно, заменяющий колыбель. За исключением вышеперечисленного, в помещении больше не было никаких предметов мебели и никаких украшений, кроме большого черно-белого изображения королевы Виктории.

Грейс тяжело села на крайнюю кровать. Где-то рядом плакали двое младенцев, кто-то стонал, одна женщина громко молила Бога помочь ей в час мучений. Сквозь этот гул пробивался спокойный голос повитухи, которая ходила от кровати к кровати, предостерегая, отдавая распоряжения или увещевая рожениц.

— Что ж, Мэри, ждать уже недолго, — заявила она, обследовав Грейс. Когда же та возмутилась и сообщила, что ее зовут Грейс, повитуха пояснила, что так они обращаются ко всем девушкам. Саму же повитуху следовало называть «миссис Смит». — Ты приобрела все необходимое для ребенка? — спросила миссис Смит. — Нашла место для кроватки, где не будет сквозняков, подготовила чистые простыни, которые нужно будет кипятить?

Грейс только покачала головой.

— Ты позаботилась о детской одежде? О пеленках и распашонках? — не отступала миссис Смит. — Знаешь, все эти вещи не появляются сами по себе, вместе с ребенком! Неужели ты не задумывалась о том, что ему нужно?

Грейс отвернулась к стене. На самом деле, несмотря на раздувшийся живот, на жалкие познания в физиологии и на происшедшее девять месяцев тому назад, она просто не верила в то, что ждет ребенка. Как такое могло случиться? Неужели от нее совершенно ничего не зависело?

Повитуха нетерпеливо цокнула языком.

— Где ты живешь, дитя?

— В меблированных комнатах миссис Макриди, в Севен-Дайлз, — выдавила из себя Грейс в промежутках между схватками.

— Боже, спаси нас… Где?! — Миссис Смит удрученно покачала головой. — В этом притоне?

— У нас хорошая комната, — попыталась оправдаться Грейс. — Я живу там с сестрой.

— А родители у тебя есть? Они знают о том, что скоро у тебя родится ребенок? Обратилась ли ты в благотворительную организацию, готовы ли там принять тебя? Сохрани тебя Господь, дитя, хватит ли у тебя денег, чтобы оплатить похороны, если случится непоправимое?

Не желая отвечать ни на один из поставленных вопросов, Грейс почувствовала приближение нового приступа боли и заранее поморщилась.

Когда схватка прошла, повитуха спросила:

— Отец ребенка знает о том, что ты беременна? Он поможет тебе? Или он — избави нас Бог! — женат?

— Он не знает, — прошептала Грейс. — И никогда не узнает.

— Значит, о тебе некому позаботиться, когда ты выйдешь отсюда, никто не будет рад твоему ребенку, никто не поможет тебе его воспитывать?

Грейс покачала головой. Она никогда не думала о ребенке как о реальном существе, как об одном из тех краснолицых, вопящих свертков, которых бедные женщины привязывают себе на спину, когда идут на работу.

— Ради Бога, ты что, собираешься использовать младенца, чтобы вымаливать у прохожих милостыню? — неожиданно спросила ее повитуха.

— Конечно же нет! — сказала Грейс, вложив в ответ все возмущение, на какое у нее хватило сил.

Схватки стали еще более болезненными и частыми, и миссис Смит дала Грейс сильнодействующую нюхательную соль, от которой у девушки так закружилась голова, что она погрузилась в полубессознательное состояние, несмотря на схватки, по-прежнему сотрясавшие ее тело. Когда действие соли прошло и Грейс снова очнулась, в комнате было уже темно, а повитуха отошла к другой девушке, лежавшей через одну кровать от Грейс. Грейс с трудом приподнялась и заглянула в ящик, стоявший в изножье.

Он был пуст.

Грейс позвала миссис Смит, и через минуту повитуха подошла к ней. Выражение ее лица было ласковым и умиротворенным, и когда она заговорила, то стала гладить девушку по голове.

— Все это очень печально, но, пожалуй, к лучшему, — объявила миссис Смит.

— Что случилось? Где мой ребенок?

— Ах, милочка, мне нелегко сообщать тебе такую новость, но он умер.

На какое-то время воцарилось молчание, но затем, к изумлению Грейс, по ее щекам неудержимо потекли слезы. «Я ведь никогда раньше не воспринимала своего ребенка как настоящего, живого, — изумленно подумала она, — так почему же известие о его смерти так меня огорчило?»

— Мальчик или девочка? — спросила она наконец.

— Мальчик, упокой Господь его душу.

— Он родился живым?

Миссис Смит покачала головой.

— Мертворожденный. И вдоха не сделал.

Грейс рухнула обратно на кровать.

— Я что-то сделала не так, когда носила его?

— Нет, милочка. Просто у вас, молодых, такое иногда бывает: твое тело пока не готово к тому, чтобы выносить ребенка. Думаю, это к лучшему. Ты сама еще дитя, о тебе и позаботиться-то некому… Младенец все равно умер бы в первую же зиму. Севен-Дайлз — не то место, где следует растить детей.

— Но мертвый…

— Не живший, — поправила ее повитуха и убрала со лба Грейс непослушную прядь. — Ты еще так молода. У тебя родятся другие дети, в свое время. Ты позабудешь об этом горе.

— А можно мне… — Когда Грейс заговорила, она еще не знала, какой ответ хотела бы услышать, но повитуха все поняла с полуслова.

— Лучше тебе на него не смотреть, — решительно заявила она. — Я всегда стараюсь отговорить от этого женщин, которых постигло такое же несчастье. Просто думай об этом как о сне, о легенде… о чем-то таком, чего на самом деле никогда не было. Так тебе будет проще забыть.

Грейс снова расплакалась.

— Послушай, так действительно будет лучше. А теперь поспи, отдохни до утра, и ты оглянуться не успеешь, как снова наберешься сил и отправишься домой.

И правда: после полноценного сна и миски вареного картофеля с мясом, за которую заплатило «Общество реабилитации нуждающихся женщин и девушек», Грейс попросили освободить занимаемое ею место в Беркли-хаус для следующей несчастной. Однако перед этим ей вручили тщательно упакованный сверток и рассказали о чудесном саде-кладбище за городом.