Восьмая могила во тьме (ЛП) - Джонс Даринда. Страница 48

- Выходит, из-за одного договора нашей Пип придется бороться с Люцифером?

- Ты удивлена? После всего, что прочитала? После всего, что нам удалось выяснить?

- Просто я надеялась…

- Найти лазейку.

Я повесила нос.

- Да.

- Ага, я тоже, - стиснул зубы Ош. – Но тебе нужно подумать еще кое о чем.

- Блин, это еще не все? – совсем приуныла я.

- Ты должна подумать о том, кто ты и какими силами обладаешь. Если ты узнаешь свое имя раньше времени, то, быть может, не сумеешь взять под контроль свои силы и поубиваешь всех вокруг в мгновение ока.

- Значит, свое божественное имя я сегодня не услышу?

Губы Оша сложились в тонкую линию.

- Извини, красавица. Я не хочу убивать Рейазиэля. По крайней мере сейчас.

На этот раз вперед наклонилась я:

- А по-моему, он тебя в два счета сделает.

- В аду так считал каждый. И все они ошибались.

Я стащила его бутер и откусила кусочек.

- Тогда, наверное, хорошо, что ты на нашей стороне.

Черты лица даэвы смягчились от хорошо знакомой кривоватой ухмылочки. В очередной раз пришлось напоминать себе, что он только выглядит, как девятнадцатилетний паренек.

Я пошла наверх узнать, как дела у Пип. Теперь, когда в животе не квартировал маленький жилец, путешествие давалось намного легче. Бросать идею потолковать с Колтоном Элликсом я не собиралась. Более того, у меня имелся запасной план. Пугал он, правда, до потери сознания, и я бы никогда в жизни не набралась смелости рассказать о таком Рейесу, но все-таки это был самый настоящий план. Зуб даю, у Рейеса бы нашлось, что сказать. А потом он бы меня чем-нибудь накачал и запер в каком-нибудь надежном месте, чтобы я не успела воплотить свой план в жизнь. Но тогда Фэрис умрет. А я не позволю такому случиться, если есть хотя бы крошечный шанс это предотвратить.

На цыпочках я подошла к нашей спальне, где с Пип сидели Эмбер и Квентин. Квентин держал мою дочь на руках почти так же, как и Рейес. Как будто она хрустальный шарик, который треснет, если его слишком крепко прижать. Эмбер, за один день ставшая экспертом по детям, учила Квентина правильно давать Пип бутылочку.

Мне до смерти хотелось покормить Пип грудью, но я так долго провалялась в отключке, что у народа не осталось выбора – пришлось кормить ее смесью. Я понятия не имела, захочет ли Пип теперь взять грудь, но хотела попробовать. Не прямо сейчас, конечно, а то Квентину точно будет не по себе, но в самое ближайшее время. 

Несколько секунд я зачарованно смотрела, как Эмбер общалась с моей прекрасной во всех смыслах дочерью. Сама Эмбер как будто сияла. В утреннем свете, сочащемся сквозь занавески, поблескивали волосы. Кожа мерцала. Потом до меня дошло, что у нее на лице до сих пор остались блестки со свадьбы. И все равно она была удивительно красивая. Как фея без крыльев. Высокая, сильная, с тонкими чертами лица и уверенностью, что она знает все на свете. Но, опять же, Эмбер подросток, а подростки действительно знают все. Фишка же Эмбер заключалась в том, что к своим знаниям о мире она подходила с уважением.

Глядя на нее, я вспомнила слово «спиритуалист». Как раз подходящее. И даже важное. У Эмбер была поразительно глубокая связь со всем, что ее окружает. С самой природой. И эта связь позволяла ей видеть и понимать намного больше.

Квентин опустил бутылочку слишком низко, и Эмбер рассмеялась, показав пальцем вверх:

- Выше.

Он тут же послушался, и его глаза засияли так же ярко, как и улыбка, которую он ей подарил.

- Что-что? – спросила Эмбер у Пип, словно маленькая хулиганка могла ей ответить, и снова засмеялась: - Полностью согласна. Он яркий и ясный, как летний день.

Не понимая, о чем речь, Квентин пожал плечами.

- Она говорит, у тебя симпатичная аура, - жестами объяснила Эмбер.

Он приподнял брови и кивнул, ни капельки ей не поверив. Зато я всерьез задумалась. Может быть, Эмбер и правда фея.

Она опять посмотрела на Пип и кивнула:

- Ладно. Обещаю. Иначе она расстроится.

- Расстроится? – вслух уточнил Квентин глубоким и мягким, как всегда, голосом. – Кто?

Словно о чем-то сожалея, Эмбер поджала губы:

- Чарли.

Квентин знал, что я здесь стою, потому что видел мой свет. Покосился на меня, а потом вернулся к тому, чему его обучали. А еще он знал, что рядом стоит Мо, машет Пип и гладит ее по щечкам. Мо взглянула на меня и сложила у груди руки в знак восхищения. Я подмигнула ей и ушла, сгорая от любопытства. У Эмбер, конечно, мощная связь со всем живым окружением, но содержательные беседы с новорожденным ребенком? Это что-то новенькое.

Меня обдало волной холода, и я повернулась к сестре Морин. Или Мо, как она сама представилась.

- Спасибо, - показала она жестом, словно коснулась невидимой шляпы, и махнула в сторону спальни. – Она красавица.

- Согласна, - прошептала я. – У меня есть знакомый из Ватикана. Он послал письмецо тамошним большим шишкам. Они во всем разберутся. В том, что произошло с тобой и твоей сестрой. Ну и со священником, ясное дело.

Мо опять меня поблагодарила.

- Ты им рассказала? Что моя сестра пыталась меня спасти?

- Я рассказала им все, Мо. – Я подошла ближе, чувствуя, как от горя давит в груди. Этой девочке довелось пережить страшные вещи. – Если хочешь, можешь через меня перейти.

Она опустила голову.

- А вдруг… вдруг он не захочет меня принять?

- Еще как захочет, Мо. Если бы не хотел, поверь мне, здесь ты бы не осталась.

- Ты не понимаешь. Мои грехи не искупить.

- А кто из нас не грешил? Видела бы ты меня на Хэллоуин в последний год колледжа. Что бы ты ни натворила, это не идет ни в какое сравнение с развратной французской горничной в маске Джейсона Вурхиза [11].  В этом и заключается смысл прощения. И что-то мне подсказывает, что Бог все поймет. Мы все сбиваемся с пути, солнышко, и он это знает. Честное слово.

Наконец Мо будто смирилась. Неуверенно шагнула ко мне, потом еще раз и еще, и вдруг ее лицо озарилось. Она кого-то увидела. Скорее всего – кого-то из родных. Взглянув на меня напоследок глазами, в которых плескалась благодарность, Мо перешла.

Она видела, как в Чикаго застрелили ее отца. Это воспоминание врезалось в меня, как товарняк, и выбило из легких весь воздух. Я смотрела, как бандит с автоматом в каждой руке мчится по улице в классическом «форде», высунув из окна голову и поливая градом пуль пешеходов. Как ни печально, целью его был босс конкурирующего мафиозного семейства, а отец Мо, пекарь с двадцатикилограммовым мешком муки на плече, просто-напросто попал под горячую руку. И даже не успел понять, что произошло. Он нес на плече мешок, придерживая его одной рукой, а другой сжимал ладошку дочери, Мо. Они вышли посмотреть на выпечку рождественской тематики, которой он украсил витрину. Санта, елки, звезды… Все ярких цветов, которые так и просили, чтобы их съели. Разумеется, все это было сделано для Мо и ее сестры, которая осталась дома, потому что простудилась.

Одним из клиентов отца был человек по имени Крайтон, босс мафии, но в то время Мо об этом не знала. Бандит хотел застрелить именно его и заодно по приказу своего босса убить каждого, кто окажется на территории конкурента. В назидание.

Услышав очередь, Мо подпрыгнула и уставилась на бандита в машине, который, увидев ужас на лице маленькой девочки, прицелился прямо в нее. И в этот момент с плеча застреленного в голову отца упал мешок, в который попали две пули, метившие в Мо. Машина поехала быстрее, оставив за собой отчаянные крики выживших. Мо стояла посреди улицы в облаке муки, изо всех сил вцепившись в папину руку, пока не поняла, что его пальцы разжались. Она повернулась и увидела его лежащим лицом в луже собственной крови.

Звуки стихли. Мука, как снег, осела у ног. А папа лежал и не шевелился. Все вокруг исчезло, словно ничего никогда и не было. Несколько долгих месяцев Мо провела в психиатрической лечебнице. Слава богу, мама отказалась от инсулинотерапии, потому что сочла ее не менее варварской, чем электрошок. А когда врачи посоветовали ей отказаться от дочери, которая, по их словам, уже никогда не выйдет из якобы перманентного ступора, мама в тот же день забрала Мо домой и приготовила ей куриный бульон.