Кремль 2222. Кенигсберг - Выставной Владислав Валерьевич. Страница 19

– Не вижу ничего невозможного. С парусами, конечно, мы не справимся – я видел, на мачтах используют труд каких-то человекоподобных мутов…

– Бандерлоги, – пояснил герцог. – Они не вполне разумные и слушаются только команд боцмана. Сейчас они под замком – паруса вам не поставить.

– Не важно, – продолжил кио. – Я запущу машину – пойдем на паровой тяге.

– Даже если это у вас получится – нельзя этого делать! – герцог повысил голос. – Нельзя захватывать корабль Вольных!

– Это еще почему? – поинтересовался Книжник. – Они что же, плакать станут? Проклятье на нас нашлют?

– Это нарушит равновесие, понимаете?

– Даже не хочу понимать! – с вызовом заявил Книжник. – Можно подумать, эти подонки соблюдают какие-то правила!

– Представь себе – да! – выкрикнул Герцог. – Вольные – не подарок, но всегда знаешь, чего от них ожидать! Зона их действий – прибрежная полоса и база в Пиллау, они не нападают на земли Кенигсберга, не трогают Гавань. Но баланс сил в Заливе очень хрупкий, стоит его нарушить – и все снова обрушится в кровавую мясорубку, как пятьдесят лет назад! Оттого я сижу здесь, за решеткой, в ожидании выкупа, которого, возможно, никогда и не будет! Но я никогда не стал бы убивать Вольного, чтобы вырваться, потому что мстить придут те, кто мне дорог!

– Мне не нравятся такие рассуждения, – мрачно сказал Книжник. – Зло есть зло, и нельзя с ним мириться, загоняя в какие-то рамки. От зла нельзя откупиться, принося ему жертвы, – это лишь укрепляет зло, делая его нормой.

– Вот я и думаю, выпускать ли этого умника на свободу? – глядя на Герцога, задумчиво произнес Зигфрид. – Или пускай дальше в клетке сидит – соблюдает свой воображаемый баланс?

– Вы – чужаки, вы не понимаете, что творите, – устало сказал узник, качая грязными космами.

– Ты не первый, кто нас величает «чужаками», – спокойно сказал Зигфрид. – Такова, видать, наша доля. Свои мы разве что в Кремле. Но чтобы туда попасть, надо, как минимум, сдвинуть с места эту железную бочку. Так что прости – ничего личного.

– Пока вы здесь о высоком рассуждаете, пойду запускать машину, – зевнув совершенно по-человечески, сообщил Тридцать Третий. – Пора уже выбирать якорь и отваливать – иначе поздно будет.

– И то верно, – кивнул Зигфрид. – И корабль осмотреть надо как следует – мало ли, кто здесь еще может прятаться.

– Выпустите меня! – хмуро потребовал Герцог.

– Что-то ты быстро меняешь позицию, – удивился Зигфрид. – Только что не хотел выходить!

Тем не менее, он приблизился к решетке и извлек из ножен меч.

– Раз уж вы решили сломать равновесие, мое заключение теряет смысл, – в голосе Герцога появилась угрюмая решительность. – Грядут тяжелые времена – я должен быть рядом со своей общиной.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь угрозу, – постарался подбодрить его Книжник, без особой, впрочем, уверенности. – На что эти головорезы без своего корабля способны?

– На многое способны, если не на все. Тем более, что этот корабль у них не единственный.

– Не пугай – пуганые мы! – ободряюще подмигнул Книжник. – Все одно – на свободе от тебя будет больше толку.

Косматый лишь покачал головой на это. И Книжнику подумалось: может, дело не каком-то мифическом «равновесии» или «балансе», а в том, что узника просто пугает дано забытое чувство свободы? Что ни говори, а свобода порождает ответственность, тут уж не спишешь промахи и трусость на то, что «ничего не мог сделать». Может, все дело именно в этом – в страхе Герцога перед надвигающимися переменами?

– А ну, посторонись, – предупредил Зигфрид, примериваясь мечом к прутьям решетки. Закаленная в Поле Смерти сталь уже начинала светиться и исходить жаром. – Прикрой лицо – может брызнуть расплавленным металлом!

Пара уверенных взмахов – и на палубу, рассыпая искры, со звоном посыпались тяжелые железные прутья. В образовавшемся проеме, в тени своей камеры, в шаге от свободы, замер заросший и грязный узник.

– Свободен! – небрежно бросил Зигфрид, резким движением загоняя меч в ножны. – Чего ты там застыл? Не можешь поверить своему счастью?

Однако Герцог вовсе не выглядел счастливым. Казалось, он боится сделать этот последний шаг к свободе. Заметно было, что ему стоит больших усилий переступить через оплавленные срезы прутьев под вновь начинающий моросить дождь. Герцог отступил на шаг от решетки, поднял голову к небу, закрыл глаза, ощущая на лице дождевые капли.

– Помыться бы тебе, – чуть поморщившись, заметил Зигфрид. – Разит от тебя, как от дохлого нео.

Косматый не ответил. Он стоял неподвижно в своем сером рубище, с лицом, подставленным дождю. И открыл глаза, только когда палуба задрожала и труба над головой схаркнула облако черного дыма.

– Ну вот, – Зигфрид положил руку Герцогу на плечо. – Пути назад теперь нет. Правда, стало легче?

Косматый поглядел на воина и не ответил. Столкнул с плеча его руку, подошел к борту. На носу загрохотала лебедка, выбирающая якорную цепь. Корабль стало медленно разворачивать вокруг собственной оси.

– Идем на мостик! – позвал Книжник.

– Что мне там делать? – отозвался Герцог.

– Так только ты местный, а мы фарватера не знаем.

– Так и я не моряк. Не того ты о помощи просишь.

– Разберемся! – бодро сказал семинарист. – Главное – ввязаться в бой, а бой покажет!

– Слова Наполеона? – усмехнулся Герцог, следуя за остальными. – Помнишь, чем кончилась его жизнь по этому принципу? Дочитал до конца эту книгу?

– Зато это была жизнь, достойная книги! – парировал Книжник.

Так, перекидываясь ничего не значащими фразами, они добрались до мостика. Зигфрид был уже здесь – на том самом месте, с которого Кэп толкал свою страшную речь. Вест критически осматривал массивный железный штурвал и непонятные органы управления.

– Что со всем этим делать? – спросил он. – Разберешься?

– Не знаю… – проговорил Книжник, осторожно касаясь странного аппарата с большой рукоятью и красной стрелкой напротив истертых надписей. Название аппарата с трудом всплыло из глубин памяти. – Машинный телеграф, что ли?

Он дернул рукоять вперед, назад. Устройство издало веселый звенящий звук. И тут же откуда-то донесся искаженный, как из могилы, голос:

– Эй, кто там на мостике?

Семинарист с трудом узнал голос Тридцать Третьего.

– Не понял, – сказал Зигфрид, озираясь. – Откуда звук-то идет?

– Раструб видишь? – Герцог постучал костяшками пальцев по изогнутой латунной трубе, одним концом уходящей в глубину палубы, другим – расширявшуюся на уровне рта. – Переговорная труба. Хочешь что-то сказать другу? Пожалуйста!

Книжник припал лицом к трубе, закричал:

– Мы на мостике! Что делать дальше?!

– Что угодно, только не орать мне в ухо! – пробубнила труба. – И не надо дергать машинный телеграф – лучше словами скажи, чего надо.

– Так что делать-то? – уже тише повторил Книжник. – Нас, похоже, к берегу сносит… О, черт!

– Что там еще такое?

Книжник ответил не сразу – он беспокойно разглядывал затянутую туманом линию берега, откуда в сторону «Железного тарана» уже ползли шлюпки, полные вооруженных людей.

– Ходу давай! – отодвинув семинариста, крикнул в раструб Зигфрид. – За нами уже выехали!

– Как же это будет… – Книжник постучал себя по лбу, лихорадочно пытаясь вспомнить нелепую и в то же время звучную фразу, уместную в такой ситуации. – Вот! Полный вперед, Три-Три! Самый полный!

Легко сказать – «полный вперед». Это только в воображении семинариста пароход с легкостью срывался с места, взрезая синие волны и оставляя за собой густые пенные буруны. В реальности же рифленое железо под ногами затряслось, заходило ходуном, и к дыму из трубы прибавилась тугая струя пара, вырывавшаяся из какой-то щели с подозрительным и опасным свистом.

Отсюда, с высоты решетчатой фермы, на которой качалось над волнами железное «гнездо» мостика, становилась понятна вся авантюрность затеи. Управлять такой громадиной – это не паровозом рулить, здесь все было архаичнее, сложнее, массивнее, и сам корабль обладал огромной инерцией, привыкнуть к которой с ходу было непросто.