Ставка на бандитов - Доренко Виктор. Страница 8

Та, растянув рот в широкой улыбке, вымолвила:

— С приездом, Валера, или тебя уже называть Валерием Николаевичем?

— Да что вы, тетя Маша, — с улыбкой возразил он, — для вас я всегда останусь Валерой.

— С приездом!..

Через пять минут в ванной вовсю шумела вода.

Неожиданно раздался протяжный звонок в дверь. Мать Фомина решила, что это вернулись товарищи сына, однако вместо них в квартиру ввалились три наглых типа шкафообразной комплекции с коротко остриженными волосами.

Один из них, бесцеремонно оттолкнув пожилую женщину, вошел в комнату. Развязно развалившись на стульях, они обратились к матери Монаха.

— Давай, бабка, созывай жильцов на общеквартирное собрание, — голос принадлежал как раз тому наглецу, который вошел первым, видимо, среди них старшему.

Старушка, оперевшись на дверной косяк, молча стояла, часто моргая ресницами.

— Чего пялишься, старая галоша, — вступил в разговор второй, который был ростом чуть пониже своих товарищей, — делай, что тебе говорят. Не хотели расселяться по-хорошему, будем разговаривать иначе. Метод пряника не подействовал, попробуем кнут.

Ему явно понравилась собственная острота, и он по-лошадиному заржал.

В этот момент открылась дверь ванной комнаты и появилась фигура Монаха, одетого в спортивные штаны.

Его обнаженный торс пестрел многочисленными татуировками, свидетельствовавшими, что он — настоящий, патентованный вор в законе.

Практически во всю грудь распластался крест с распятой на нем голой женщиной, в левом верхнем углу груди красовался профиль Ленина (любимого зоновскими «кольщиками» не за свое идеологическое наследие, а из-за аббревиатуры «вор», то есть «вождь октябрьской революции»), а симметрично ему оскалилась пасть тигра.

На правом предплечье наколот кинжал с обвитой вокруг него змеей, высоко поднявшей плоскую голову, под этим изображением находилась роза, вокруг которой сжимались витки колючей проволоки.

На плечах искусно выведены гусарские эполеты, ниже них с правой стороны улыбалась симпатичная морда кота, а слева изображен натюрморт, состоящий из колоды карт, бутылки водки, шприца, голой женщины и кинжала.

На спине Мадонна прижимала к груди младенца под собором с двенадцатью куполами.

Скользнув мимолетным взглядом по непрошеным гостям, с интересом рассматривавшим фиолетовые наколки, Монах не торопясь вошел в комнату.

Остановившись у окна, он повернулся к матери и спросил, указав на визитеров:

— Это кто?

Мать слегка смешалась, а затем медленно, спрятав глаза, произнесла:

— Понимаешь, Валера, нас хотят расселить. Предлагали большие деньги, но мы отказались. Теперь вот… — она жестом указала на сидящих.

Взгляд Фомина сделался жестоким, и он задал вопрос пришедшим:

— Ну, чего надо?

— Надо, чтоб вы съехали отсюда, — ответил за всех старший, — и чем быстрее, тем лучше.

— Тебе же сказали, что никто никуда переезжать не собирается. Поэтому забирай своих «быков» и отваливайте подальше.

— Ты смотри, Клим, — обратился к старшему низенький, — как заговорила эта ходячая Третьяковская галерея.

Монах, окинув того взглядом с ног до головы, обернулся к матери:

— Мама, выйди, пожалуйста, и закрой дверь.

— Валера, может быть… — попыталась возразить она.

— Я тебя прошу выйти, — спокойно и вместе с тем твердо повторил свою просьбу Фомин.

Когда за женщиной закрылась дверь, авторитет в упор посмотрел на старшего.

Не выдержав тяжелого взгляда пахана, тот отвел глаза в сторону.

Между тем Монах вразвалочку прошелся по комнате. Проходя мимо третьего наглеца, он с силой пнул того по вытянутым ногам:

— Убери копыта, бычара.

Обиженный резко вскочил, однако тут же упал на место, получив мощный удар в лицо. Из носа потекла тонкая струйка крови.

Старший из троих незваных гостей мгновенно отреагировал на действия пахана и подскочил к последнему. Он уже собирался нанести несколько ударов, когда почувствовал, что к горлу приставлен металлический предмет.

Каким образом в руке у Монаха оказалось опасное бритвенное лезвие, осталось для всех загадкой.

Фомин же, еще плотнее прижимая острие бритвы к горлу жертвы, сквозь зубы процедил:

— Что ж ты, параша, рыпаешься? Спокойней, спокойней… Только дернись, и станешь вдыхать воздух сантиметров на двадцать ниже. Конь ты педальный. Не будь это мой дом, я бы тебя заставил сожрать твои собственные яйца. Бычье рогатое. Таких «маромоек», как вы, на моей зоне петухи заставляли парашу жрать. Сучий потрох. — Говоря это, пахан свободной рукой залез тому под легкую спортивную куртку и вытащил пистолет. Передернув затвор, он нацелился в голову противнику. — А теперь пусть твои сявки положат руки на головы и станут лицом к стене, если не хочешь, чтобы в твоей тупой башке стало свежее. Думаю, не сомневаешься, что я твои куриные мозги вмиг проветрю?

Недавний самоуверенный наглец только тихо прошептал, опасливо косясь на смотрящий в него бездонный металлический глаз:

— Делайте, что вам говорят.

Те, в свою очередь, медленно стали у разных стен, скрестив пальцы рук на затылках.

Монах приказал старшему из них лечь на пол лицом вниз, а сам ловко обыскал стоящих с поднятыми руками, внимательно наблюдая за их реакцией. Но они и не пытались сопротивляться.

Собрав оружие, Фомин обратился к лежащему:

— Встань, «баклан». — Когда тот поднялся, он добавил: — А это тебе на память о нашей встрече, сучара. Впредь будешь помнить, что на блатных мазу тянуть накладно и тебе банабак не под силу, пупок развяжется, — с этими словами он резким движением руки с зажатым между пальцами лезвием распорол противнику щеку. Из раны хлынула кровь.

Жертва резко вскрикнула, схватившись рукой за порез. Бурая жидкость, просачиваясь сквозь пальцы, залила выглядывавший из-под рукава куртки белоснежный манжет дорогостоящей импортной рубашки, образуя на коврике бесформенную лужицу.

— Вон отсюда, дешевки. И запомните, если я еще хоть раз увижу ваши мерзкие хари, то попорченной вывеской не отделаетесь — кишки выпущу, гандоны, — пахан брезгливо сплюнул, наблюдая за тем, как поспешно недавние «крутые» покидали квартиру.

В это время вернулись товарищи Монаха. Столкнувшись на пороге квартиры с незваными гостями, они моментально оценили ситуацию.

В руке у Бура заблестела хромированная сталь пистолета. Схватив за отворот куртки одного из них, он, направляя ствол тому в живот, бросил Музыке:

— Музыкант, тормозни тех недоношенных. — А затем, поворачиваясь к Фомину, спросил: — Пахан, что надо этим фуфлометам?

— Осади, Бур, — приказал авторитет, — я с ними сам поговорил.

Только сейчас Роман заметил в руке Монаха пистолет. Все же ему не хотелось отпускать визитеров ни с чем, поэтому он вновь обратился к старшему приятелю:

— А может, рвануть их?

— Я все сказал, — в голосе пахана зазвучали металлические нотки.

Поняв, что спорить бесполезно, Бур отпустил жертву. Заглянув тому в лицо, он легко похлопал его по плечу, а затем внятно произнес, растягивая слова:

— Смотри, зяблик. Еще раз сунешь сюда свое свиное рыло, я в твоем пердильнике мушкой от этого ствола, — он повертел перед носом у недавнего самоуверенного верзилы блестящим пистолетом, — резьбу нарежу.

В ответ детина лишь зло сверкнул глазами и бросился вниз по ступенькам вслед за своими приятелями.

У берега небольшого озера, живописно расположившегося у кромки леса, возвышалось величественное здание, похожее по своей архитектуре на сказочный терем с остроконечными шпилями и прилепившимся, подобно гнезду ласточки, балкончиком: ну точно сказочный град Китеж!

Крутые откосы крыши из красной черепицы венчал белоснежный диск параболической антенны.

Вокруг строения простирался огромный двор с аккуратно ухоженными цветочными клумбами.

За всем этим угадывалась крепкая хозяйственная рука: от газонов исходил запах свежескошенной травы, бордюрчики радовали глаз белизной, а асфальтовое покрытие дорожек отбрасывало легкие блики от утреннего весеннего солнца.