Безумные затеи Ферапонта Ивановича - Югов Алексей. Страница 42

— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась Елена, — а то меня это беспокоило.

— Ладно-ладно — устроимся там. — А теперь пойдемте-ка чайку попьем, — сказала акушерка, беря ее под руку.

За чаем они разговорились до поздней ночи и когда разошлись отдыхать, то были уже друзьями.

В два часа пополуночи схватки участились и усилились, и акушерка перевела пациентку в кабинет.

Когда Акулина Петровна хотела взять из рук Елены небольшую сумочку, Ёлена не позволила.

— Но, ведь, нельзя же с собой ничего брать. Я даже белье на вас другое одену! — рассердилась акушерка.

— Нет, нет! Все, что угодно, а сумочка пусть будет у меня под рукой. Иначе я не согласна.

Акушерка вынуждена была уступить. Затем она приготовила все необходимое,..

Описывать роды я не буду. Те из женщин, которые рожали, помнят их по собственному опыту. Для мужчин эти знания будут совершенно бесполезны. А что касается девушек и вообще не рожавших, то я боюсь неумелым описанием испортить им предстоящее удовольствие.

Словом, роды уже кончались. Головка уже прорезывалась и вдруг акушерка, возившаяся около больной, взвизгнула и отшатнулась. У нее было явное намерение выбежать из кабинета.

Бледная рука измученной роженицы протянулась к сумочке, лежавшей на столике рядом с кроватью, и, вытащив оттуда маленький «дамский» браунинг, направила его на акушерку.

— Если вы... крикнете!.. я... застрелю! — сказала Елена, превозмогая боль. — Принимайтесь за ваше дело сейчас же! Ну?!..

Акушерка повиновалась.

— Господи... господи... да что же это? С ума я что ли схожу? Ведь вот она головка-то, вот она — под руками!.. А не вижу, не вижу! — бормотала она в отчаяньи.

— Да перестаньте вы хныкать! — крикнула на нее Елена, откладывая револьвер. — Я же предупреждала вас... Успокойтесь: с ума вы не сошли, а просто — перед вами роды невидимого ребенка!..

— Невидимого?!.. — ахнула акушерка и плюхнулась на табуретку. — Господи, да как же я обмывать-то его буду?!.. А как пуповину перерезать?!.. А дальше-то как?!..

— Бросьте причитать! Вы своего дела не исполняете, — кусая губы сказала Елена..

В Акулине Петровне это обвинение, видимо, затронуло профессиональную гордость. Удесятерив внимание, она приступила к своим прямым обязанностям.

— Ну, кто?.. Кто?.. — крикнула Елена и даже приподнялась на кровати, когда пустота, охваченная окровавленными руками акушерки, издала свой первый писк. — Мальчик? Девочка?

— Да черт его знает! — злобным голосом закричала акушерка, хватая трясущимися руками ножницы, чтобы отрезать пуповину.

Послед и пуповина, прилегающая к последу, были ясно видимы. Ребенок и пуповина, прилегающие к его тельцу, ничем не выделялись из окружающего воздуха.

— Ну, как ты его узнаешь?!.. Ничего не видать! — бормотала акушерка, возясь с невидимым младенцем.

— Да вы наощупь! — крикнула Елена.

— А и правда! — спохватилась акушерка. — А меня совсем, видно, из ума вышибло!

Она немедленно последовала совету Елены.

— С дочерью вас! — поклонившись, поздравила она родильницу.

Елена ахнула и без чувств упала на подушку.

Акулина Петровна не знала, к кому броситься, — к матери или к ребенку.

Весь остаток ночи, все утро и весь день до обеда прошли у них, как в жестокой лихорадке. Невозможно даже приблизительно передать все те затруднения, которые пришлось перенести несчастной Акулине Петровне. Эти затруднения были и при обмывании, и при кормлении, и при пеленании невидимой девочки.

Когда и акушерка, и Елена несколько привыкли к дикому факту, они не переставали смеяться.

Акулина Петровна догадалась, наконец, обозначить голову невидимки чепчиком, ножки — кисейными туфельками, а рот, нос и глаза — небольшими пятнышками из губной помады.

Мало-помалу акушерка в совершенстве усвоила уход за невидимкой. Раздражение ее сменилось крайним расположением. Она гордилась, что она — единственная акушерка в РСФСР, воспринявшая невидимого младенца. Она предлагала даже Елене навовсе остаться у нее.

Елена тоже чувствовала себя неплохо. Она как будто начинала даже забывать несколько свое разочарование и, по-видимому, стала питать робкую надежду, что и девчонка невидимая на что-нибудь пригодится.

Словом, их жизнь можно было назвать почти идиллией.

Но идиллия эта была нарушена самым жестоким и неожиданным образом.

Однажды вечером в квартиру Акулины Петровны явились два агента уголовного розыска и арестовали Елену. На извозчике они доставили ее в уголовный розыск и сразу же, несмотря на позднее время, провели ее наверх, к начальнику.

В дверях кабинета Елена столкнулась с Силантием. Его уводили с допроса.

Каким образом и когда несчастный Силантий снова попал в угрозыск?

Это случилось всего часа за два, за четыре до привода туда Елены и произошло вот при каких обстоятельствах.

Силантий в глубокой задумчивости сидел на своем обычном месте возле моста. Думы у него были довольно мрачные. Вот уже несколько дней, как прекратились подачки неизвестного благодетеля. Девался ли он куда, денег ли у него не сделалось, или что, — Силантий не знал.

Тяжело вздохнув, вытащил он из-за голенища кисет и вынул оттуда последнее даяние неизвестного — миллион «дензнаками».

— «Вот она последняя бумажечка!».

— Силантий, — послышался ему за спиной чей-то шепот, и кто-то дернул его за рубашку.

Силантий выронил «дензнак» и оглянулся. Высунувшись до половины из-под обрыва, стоял перед ним неимоверной запущенности оборванец и глядел на него мутными глазами. Он был в грязной белой кепке с полуоторванным козырьком. Грязные струйки пота катились по его отечному лицу, исчезая в рыжей всклокоченной бороде. Он держался трясущимися руками за край обрыва.

— Силантий!.. — снова отчаянным и укоризненным шепотом произнес оборванец.

— Ферапонт Иванович!.. — вскричал Силантий и рванулся со своего ящика.

— Тише! Тише! Сиди так. Не двигайся. Не оглядывайся, — зашептал Ферапонт Иванович, высовываясь еще больше и приближая голову к Силантию. — Вот так и сиди. Будто и нет меня... Слушан, Силантий, за мной, ведь, гонятся... Убьют меня... Спаси меня, Силантий!..

— Да что делать-то надо, Ферапонт Иванович? — не оборачиваясь, спросил Силантий.

— С собакой за мной гонятся... Надо, чтобы следов моих не было... — прошептал Ферапонт Иванович.

— Вот что, вы спрячьтесь покудова, Ферапонт Иванович, а я сделаю... — подумав немного, сказал Силантий и, захватив костыли, зашагал к мосту.

— Слушай, друг, — сказал он, подходя к слепому, который сидел все на том же месте, уступленном ему Силантием. — Ты мне карету свою дай-ка на часок — съездить в одно место.

— Бери, — равнодушно сказал слепой.

Силантий впрягся в оглоблю двухколесной тележки, в которой возили слепого, и потащили ее к месту, где спрятался под берегом Ферапонт Иванович.

— Вот что... Я заеду за киоску, а вы, Ферапонт Иванович, бережком, бережком, да и вылазьте там, — сказал он мимоходом.

Под прикрытием киоска Силантий усадил Ферапонта Ивановича в тележку и закрыл ему ноги мешком.

— А вы кепочку-то сымите да под себя. А глаза-то закройте — будто слепой, — посоветовал он Ферапонту Ивановичу, впрягаясь в оглобли.

Силантий спрятал в тележку свой ящик и поверх ног Ферапонта Ивановича положил свои костыли. Они ему были не нужны, так как его поддерживала поперечная перекладина оглобель, на которую он налегал грудью.

Он беспрепятственно увез Ферапонта Ивановича. Правда, на них кое-кто оглядывался из прохожих, так как пара была довольно необычная: калека вез калеку, но все-таки никаких особенных подозрений они не вызвали.

Приблизительно через полчаса из-под обрыва вылетела собака, а за ней тяжело вылезли два человека.

Это были — Гера, Коршунов и Макинтош.

Гера тяжело «пыхала», вывалив язык. Коршунов и Макинтош остановились, переводя дух.

Макинтош дал волю собаке. Она уверенно привела их к киоску, возле которого Силантий усадил в тележку Ферапонта Ивановича. И как раз с этого места след исчезал. Гера засуетилась. Макинтош несколько раз направлял свою растерявшуюся собаку. Но каждый раз это кончалось неудачей. Лицо Коршунова передернулось презрительной улыбкой. Макинтош вытирал платком вспотевший лоб. Он сделал с собакой несколько кругов наугад. Растерянность у Геры и у хозяина ее была полная. Все трое собирались уже уходить.