Красный Марс - Агеев Владимир Александрович. Страница 52

Ощущая пыль во рту и в глазах, Надя вернулась на кухню и разогрела ужин. Она и так была изнурена, а учуяв запах еды, разнесшийся по воздуху, почувствовала сильный голод. А еще жажду; регенератор воды по-прежнему работал на гидразине.

При мысли о воде к ней вернулся образ из путешествия на северный полюс: пришедшая в негодность галерея в вечномерзлой породе и застывший водный лед. Какое сейчас это имело значение?

Она пробралась обратно в кабину, при каждом шаге придерживаясь за стену. В задумчивости съела свой пыльный ужин в компании Аркадия. Тот молча следил за радаром, но вид у него был беспокойный.

— О, смотри, — вдруг, сказала она, — если мы поймаем сигналы с ретрансляторов на нашей дороге в Северном каньоне, то сможем там сесть. Потом за нами смогут прислать какого-нибудь робота-марсохода. Ему-то буря не помешает — они все равно не видят дороги. Мы сможем оставить «Стрелу» на привязи и вернуться домой.

Аркадий взглянул на нее и, сглотнув, произнес:

— Отличная мысль.

Но для этого еще нужно было поймать сигналы с ретрансляторов на дороге. Аркадий включил связь и вызвал Андерхилл. Радио потрескивало в буре помех, почти таких же плотных, как столбы пыли, но они все равно понимали друг друга. Они проговорили с домом всю ночь, обсуждая частоты, ширину полос, способность пыли скрывать слабые сигналы и прочее. Поскольку ретрансляторы были предназначены лишь для передачи сигнала марсоходам, находящимся поблизости на земле, услышать их было не так просто. Андерхилл мог определить их местонахождение и сообщить им, когда пойти на снижение, а их собственный радар — показать им координаты на дороге. Но ни один из этих способов не был идеально точным и найти дорогу посреди бури было почти невозможно. Отклонение на десять километровка в любую сторону — и она окажется за горизонтом, а они потерпят неудачу. Гораздо надежнее привязаться к сигналу одного из ретрансляторов и следовать ему.

Как бы то ни было, Андерхилл выслал на север марсоход. Он направлялся на участок дороги, который они предположительно должны были перетечь примерно через пять дней. При текущей же скорости они пересекли бы дорогу черед четверо суток.

Когда с переговорами было покончено, они установили посменное дежурство на остаток ночи. Надя в свои часы отдыха спала беспокойно, много времени просто лежала на койке, ощущая потряхивания. В окнах было темно, будто их задернули шторами. Гул ветра напоминал то звуки газовой плиты, то крик баньши. Только уснув, она увидела, будто они находились внутри огромной печи, полной огненных демонов, и, проснувшись в поту, встала, чтобы сменить Аркадия. Вся гондола пропахла потом, пылью и горелым гидразином. Несмотря на микрогерметизацию, на каждой поверхности виднелась белесая пленка. Она провела пальцем по бледно-голубому пластику шпангоута и посмотрела на оставшийся след. Удивительно.

И они летели сквозь серый сумрак дней, сквозь беззвездную тьму ночей. Радар показывал, что они были над кратером Фесенковым и их по-прежнему сносило на северо-восток, но все равно не было ни малейшего шанса противостоять буре и повернуть судно на юг в Андерхилл. Полярная дорога была их единственной надеждой. Надя занимала свои свободные часы, отбирая вещи, которые можно было сбросить за борт, отрезая части рамы гондолы, которые считала несущественными, — инженеры «Фридрихсхафена», глядя на это, пришли бы в ужас. Но немцы вечно все излишне усложняли, и вообще никто на Земле все равно по-настоящему не верил в марсианское g. Поэтому она орудовала пилой и молотом до тех пор, пока внутри гондолы не осталось почти ничего, кроме каркаса. При каждом использовании бомбоотсека внутрь залетало небольшое облачко пыли, но она считала, что сделанное того стоило. Им нужна была высота, ведь солнечные панели не получали достаточно энергии для батарей, и она выбрасывала все, что не было как следует прикручено к фюзеляжу. Теперь, однако, даже если бы у нее остались еще батареи, она не стала бы залезать под дирижабль: воспоминание о недавнем происшествии все еще заставляли ее содрогаться. Вместо этого она продолжала избавляться от лишних вещей. Она отрезала бы и часть рамы дирижабля, если бы могла забраться в баллонет.

Аркадий тем временем бродил по гондоле, подбадривая ее, голый и покрытый пылью, похожий на настоящего индейца. Он распевал песни и наблюдал за экраном радара, перекусывая едой быстрого приготовления и прокладывая курс, насколько это возможно. Нельзя было не заразиться его веселостью, не изумляться вместе с ним сильнейшим порывам ветра, даже ощущая пыль, расплывающуюся в ее крови.

Так, в цепкой хватке темно-оранжевого ветра, они провели три тяжелых дня. На четвертый, вскоре после обеда, включили радиоприемник на полную громкость и стали вслушиваться в треск помех на частоте ретрансляторов. Сосредоточившись на белом шуме, Надя впала в дремоту — в последнее время сильно недосыпали. Когда Аркадий что-то ей сказал, она была почти без сознания, но тут же выровнялась в кресле.

— Слышала? — повторил он. Прислушавшись, она покачала головой. — Вот это вроде какой-то сигнал.

Она услышала слабый «бип».

— Это он?

— Думаю, да. Я постараюсь опустить нас как можно скорее, придется выпустить газ из некоторых баллонетов.

Он постучал по клавиатуре, и дирижабль наклонился вперед. Они начали падать с аварийной скоростью. На высотометре забегали цифры. Экран радара показывал, что земля под ними была более-менее ровной. Сигнал звучал все громче и громче — без устройства направленного приема это был их единственный знак, по которому можно определить, приближались они или отдалялись. «Бип… бип… бип…» От усталости она затруднялась сказать, становился ли он громче или тише. Каждый сигнал, казалось, имел разную громкость, в зависимости от того, насколько ей удавалось сосредоточиться.

— Затихает, — вдруг заметил Аркадий. — Слышишь?

— Не знаю.

— Да, затихает. — Он включил винты, и с шумом двигателей сигнал отчетливо стал казаться тише. Он подставил дирижабль под ветер, и судно дико затрясло. Аркадий старался выровнять его нисходящее движение, но между каждым переключением закрылок и колебанием судна получался некоторый промежуток. По сути, они пребывали в управляемом падении. Сигнал теперь предположительно звучал тише и реже.

Когда высотометр показал, что они опустились достаточно низко, чтобы сбросить якорь, они так и сделали, и тот, немного проволочась, наконец закрепился. Они сбросили все якоря, которые у них были, и поставили «Стрелу». Затем Надя оделась, выбралась наружу на тросе и спустилась с помощью лебедки. Оказавшись на поверхности, она начала бродить при шоколадном рассвете, сгибаясь под непостоянными потоками ветра. Она ощутила, что была истощена так, как никогда прежде в своей жизни. Ей было ужасно тяжело идти против ветра, приходилось иногда менять курс. Ретранслятор посылал достаточно отчетливые сигналы по внутренней связи, но земля словно прыгала у нее под ногами — было трудно даже держать равновесие.

— Нужно было с самого начала слушать сигналы по внутренней связи в гермошлемах, — сказала она Аркадию. — Так гораздо лучше слышно.

При сильном порыве она упала на землю. Затем поднялась и побрела дальше, распуская нейлоновую веревку за собой и регулируя курс по звуку сигнала. Она ощущала, как земля рассыпалась под ногами. Когда ей удавалось что-то разглядеть, она видела всего на метр, а то и меньше, по крайней мере при самых плотных порывах. Затем перед ней стали мелькать коричневые потоки пыли, пелена за пеленой; они двигались с поразительной скоростью. Ветер сотрясал ее так сильно, как ей никогда не приходилось ощущать на себе на Земле. Сохранять равновесие было изнурительным трудом: приходилось держаться в непрерывном физическом напряжении.

Находясь в плотном, непроницаемом облаке, она чуть не наткнулась на один из ретрансляторов, который стоял там, будто широкий заборный столб.

— Ой, — вскрикнула она.

— Что случилось?