Екатерина Великая. «Золотой век» Российской Империи - Чайковская Ольга Георгиевна. Страница 55

Но дело тут не только в «веселостях» и развлечениях, Екатерина намеренно создавала атмосферу, в которой легко было дышать, это вполне соответствовало программе, высказанной ею в Наказе: правление должно быть умеренным и мягким, ни в коем случае не следует создавать систему гнетущего страха или излишнюю строгость режима. Екатерина поощряла развлечения.

XVIII век без памяти любил всякого рода спектакли, он жаждал развлечений для глаз, ушей, для воображения, его тянуло к себе все веселое и неожиданное. Деревья в парке вдруг оказывались странной формы – их подстригали то зонтами, то пирамидами, а то и вовсе медведями. В густых зарослях возникали таинственные гроты, и в них ждали какие-нибудь неожиданности (так, например, Болотов, большой любитель устраивать у себя диковины, придумал облицевать изнутри свой грот зеркалами: эффект при входе был поразителен): или возвышались романтические развалины, или вдруг вы попадали в премудрый лабиринт и, чтобы выйти из него, спрашивали встречную женщину с лукошком, но она оказывалась «обманкой», то есть была очень живо и натурально писана на холсте, наклеенном на доску, а у реки в кустах такая же обманная купальщица расчесывала волосы.

Спектакли, которые устраивали вельможи, бывали грандиозны. Однажды в своем доме на Царицынском лугу около Летнего сада Бецкой устроил праздник по случаю заключения Кючук-Кайнарджийского мира. «По наступлению ночи, на Неве издалека приплыл к его дому остров, на котором представлена была мыза с пахотной землей и с разными сельскими жилищами. На передних острова сторонах видна была развалина прошедшей войны – а в дальнем острова проекте – лесом окруженный храм, над которым стояла статуя, изображающая милосердие с прочими видами почтения за воспитание. Во время ходу острова играла наиприятнейшая сельская музыка, а жители упражнялись в сельских работах (мы с вами читаем отчет «Санкт-Петербургских ведомостей» и, стало быть, можем представить, каков был тогдашний газетный язык. – О. У.). По остановлению же острова на левом бастионе развалин выступившая Слава с трубою, предъявляя масличную ветвь и раздвигнув российский штандарт, объявляла островным жителям известие о заключенном мире, от чего восхищенные пастухи, земледельцы и сельские жители, с восторгом собравшись и разведав у Славы о происшествии, поспешно сообщали благополучное известие оставшимся в жилищах обитателям, а другие с игранием благогластвующей музыки хором воспевали похвалу Монархине Всероссийской…»

Уже самый выезд вельможи был спектаклем. Золотые кареты с гербом, выложенные изнутри бархатом, цуг вороных коней в султанных перьях, на запятках – «букет» (пудреные лакеи в треуголках, арап в шароварах). Бывали выезды диковинные, специально срежиссированные, даже комические, мастером которых был Прокофий Демидов.

Вельможи, давая грандиозные праздники, как бы соревновались в этом друг с другом, и Строганов играл тут особую роль.

На праздниках для дворянства устраивались пиры и балы, для простонародья – гулянья с жареными быками (у них, бывало, золотили рога) и фонтанами вина, с лавками, торговавшими даром. В мемуарах И. М. Долгорукова рассказано, как граф Строганов как бы заманивал к себе народное гулянье. Ему «хотелось отворить свой сад для прогулки простому народу по воскресным дням. Сначала ходили немногие; но вскоре вошли во вкус, стали приезжать и в каретах. Кучки сделались толпами. Граф радовался, что гулянье у него входит в моду, намостить велел полы в шатрах, будто для одной защиты от ненастья. Потом приводить стали туда по три скрыпки, среднего сословия гуляки привыкли помаленьку в етой зале плясать сперьва по русски, по цыгански, а потом мастеровые немцы и французы образовали свои кружками разные светские танцы. Дошло дело до контретанцев. К ремесленникам присоединились люди всех сословий и дамы и мущины большаго света полюбили съежжаться на графские прогулки».

Возникла идея давать настоящие балы. «На все лето нанята наша Семеновская роговая музыка (оркестр Семена Нарышкина, создателя роговой музыки, – О. Ч.), лучшая во всем городе, и оркестр скрипачей. В зале начались балы по форме, а для народа в других местах цыганки, плясуны, песенники и обыкновенные их устроились забавы. Итак, воскресные дни нечувствительно обратились в великолепные праздники. Весь город стекался в сад гр. Строганова. Дом и аллеи – все было наполнено народом. Нева покрывалась шлюбками и ботиками около пристани… Хозяину каждое воскресенье стоило до пяти сот рублей: и скоро славная дача Нарышкина, в которой воскресные гулянья от самых давних пор учреждены были, уже не смела выдержать совместничества с дачею гр. Строганова»: Таким образом, часть своих огромных богатств вельможи считали нужным потратить на развлечение городских людей. Кстати, каждый из них держал открытый стол, куда мог прийти любой, лишь бы был «прилично одет».

Сами столы с их кушаньями являли собой целые кулинарные спектакли; обед состоял из нескольких «подач»: так, например, первая подача – 12 разных супов и похлебок, вторая – 12 разных салатов, 12 разных соусов, закуски – к примеру, «селедочные щеки» (на порцию их приходилось 24 тысячи), или, говорят, было ужасное блюдо – соловьиные языки (!); а еще рулады из кроликов, окуни с ветчиной, голубята с раками, а после этого уже следовала третья подача, жаркое – дикая коза, куропатки с трюфелями, фазаны с фисташками, да мало ли что еще. Съесть все это было невозможно, многие блюда уносились нетронутыми – то была демонстрация радушия хозяина, а главное – его богатства, его изысканного вкуса.

Екатерина всего этого изыска терпеть не могла – ее любимым блюдом была говядина с соленым огурцом.

В условиях жизни, бедной впечатлениями, всякое зрелище, всякое развлечение ценилось высоко. Праздники давали пищу воображению. Простым людям – на площадках и улицах, где по ночам гремели замысловатые фейерверки, рисуя огнями в ночном небе аллегорические сюжеты; дворянам – в залах, где столы после обеда уходили под пол, где раздвигались стены, открывая сады, где грудой (как на празднике А. Безбородко) лежали драгоценные сосуды, вазы и кубки. Все это поражало умы (и бывало описано даже в специально изданных книжках). Столичным вельможам подчас не уступали владельцы провинциальных резиденций – какими были Шклов Зорина или Глухов Разумовских.

Такова была потребность общества. Дворянские пиры шли по всей стране. В воспоминаниях Г. Добрынина колоритно изображено, как пировало высшее духовенство. Обязательная «веселость» пронизывала все дворянское сословие. Балы давали и губернаторы, и городничие, и полковники стоящих на квартирах полков; где бы ни возникал центр притяжения, военный или административный, к нему немедля начинало стекаться местное дворянство.

Впрочем, и предоставленное самому себе, оно как-то организовывается, объединяется – эти бесконечные празднества именин, смотрин, сговоров и свадеб, церковных праздников, даже сам обязательный обычай дворян наносить друг другу визиты, – все это та же тяга к объединению. Но есть тут и еще одна причина: при отсутствии газет и книг человек был единственным источником информации; умный, образованный, бывалый собеседник, разумный советчик ценились высоко (и действительно выполняли важные функции). Всякий новоприезжий означал надежду на новость и развлечение. Недаром харьковский губернатор, как рассказывает мемуарист Пишчевич, никому не давал лошадей, пока приезжий к нему не явится. «Сие делалось не ради какой-нибудь предосторожности, а потому, что он был великий охотник знать происходившее в других местах, и потому желал всякого приезжего видеть и изведать от его что ни есть». Конечно, дворяне собирались и для того, чтобы выпить-закусить, но все же могучее провинциальное гостеприимство, жажда ухватиться за гостя и обязательно «унять» его к обеду была во многом продиктована жаждой общения со всеми вытекающими из него выгодами.

Отметим попутно, что придворные балы екатерининской поры сильно отличались от балов времени Елизаветы Петровны – вспомним ее затею переодевать мужчин в женскую одежду, а женщин в мужскую, как ненавидели эти балы и те, и другие. Еще менее екатерининские балы и куртаги напоминают чудовищные ассамблеи петровского двора, когда ни один из участников не мог быть уверен, что не станет жертвой какой-нибудь издевательской царской шутки, что не поднесут ему «кубок Большого Орла», от которого он, ко всеобщей радости, свалится под стол (мы уж не говорим о той опасности, которой подвергались дамы на подобных царских увеселениях).