Мистика московских кладбищ - Рябинин Юрий Валерьевич. Страница 25

Есть все-таки в этом «драмотурге», выбитом на камне, некая роковая справедливость: не вполне умеющий грамоте каменотес допустил грамматическую ошибку, но невольно дал исключительно верную оценку творчества Александра Петровича, особенно его драматургии. Хотя Сумарокова и называли «северным Расином», но, увы, в XVIII веке своих Расинов и Шекспиров российская земля еще не могла рождать.

В разных концах кладбища похоронены и другие сочинители, младшие современники Сумарокова — Василий Иванович Майков (1728–1778), автор одного из лучших произведений XVIII века — поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх»; историк и публицист князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790); автор героической поэмы «Россиада» Михаил Матвеевич Херасков (1733–1807); дядя A.C. Пушкина — заслуженно забытый поэт Василий Львович Пушкин (1770–1830); другой такой же поэт — Иван Иванович Дмитриев (1760–1837).

Настоящие художники и мыслители мирового значения стали появляться на Донском с XIX века. С тех пор там были похоронены: архитектор Осип Иванович Бове (1784–1834); философ Петр Яковлевич Чаадаев (1790–1856); философ князь Владимир Федорович Одоевский (1804–1869); популярный в XIX веке писатель, автор известной в свое время повести «Тарантас», граф Владимир Алексеевич Соллогуб (1813–1882); художник Василий Григорьевич Перов (1833–1882), — он был перезахоронен сюда в 1950-е годы с ликвидированного кладбища Даниловского монастыря; философ, публицист, ректор Московского университета в 1905-м князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862–1905); выдающийся историк Василий Осипович Ключевский (1841–1911); композитор и пианист Сергей Иванович Танеев (1856–1915), — в 1937 он был перезахоронен на Новодевичьем кладбище; «отец русской авиации» Николай Егорович Жуковский (1847–1921).

Вряд ли найдется еще один московский архитектор, который бы сделал в столице столько же, сколько Осип Иванович Бове. Причем ценность его наследия исчисляется даже не количеством построенных им объектов, — хотя их тоже немало, — но, прежде всего, их значимостью для города и для самой архитектуры. Чуть ли не каждое творение Бове — визитная карточка Москвы и новое слово в архитектурном творчестве. После войны 1812 года Бове было поручено, по сути, отстраивать Москву заново. В те годы по его проектам были восстановлены разрушенные башни и стены Кремля (1816–22), Старый Гостиный двор на Варварке (1830), построены Большой театр (совм. с A.A. Михайловым, 1821–25), Екатерининская больница на Страстном (1825–28), первая Градская больница на Большой Калужской (1828–32), Триумфальные ворота у Тверской заставы (1829–34. Перенесены в 1966-м на Кутузовский проспект), церковь Богоматери Всех скорбящих радости (1828–36), Троицкую церковь в Даниловском монастыре (1833–38), церковь Большого Вознесения у Никитских ворот (совм. с Ф. М. Шестаковым, 1827–48), а также многочисленные особняки по всей Москве. В 1823 году был открыт у Кремлевской стены Александровский сад, устроенный по проекту Бове. Сад сохранился почти неизменным до нашего времени.

А в 1825-м Бове достраивал московский Манеж. Он декорировал снаружи колоссальное сооружение элементами, символизирующими победу над Наполеоном. Ничего подобного этому зданию не было в целом мире. Его потолок и крыша, площадью почти в тысячу семьсот саженей, не имели ни единой опоры. Вся эта громада держалась благодаря хитроумной, целиком деревянной, конструкции перекрытий, разработанной инженером A.A. Бетанкуром.

Без малого два столетия Манеж оставался одной из главных столичных достопримечательностей. Причем никогда не бездействовал — все эти годы он нещадно эксплуатировался: Манеж прошел славный трудовой путь от площадки для проведения военных парадов и гаража до выставочного зала. И лишь наше время он не сумел пережить: 14 марта 2004 года московский экзерциргауз сгорел дотла. Только стены с декором Бове и сохранились. Всю ночь пожар Манежа транслировался по телевидению. А на следующий день вокруг руин собралось полно народа. Но хоть бы у одного человека из собравшихся отразилась боль на лице при виде этой картины. Все были невероятно счастливы, смеялись, спешили сделать редкий кадр, сами с удовольствием фотографировались на фоне дымящихся развалин. Такое вот нынешнее племя…

Художница Е. Д. Поленова, прослушав как-то одну из лекций историка В. О. Ключевского, записала к себе в дневник: «Сейчас возвратилась с лекции Ключевского. Какой талантливый человек! Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который очень недавно побывал в XIII–XIV вв., приехал и под свежим впечатлением рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут люди, и чем они интересуются, и чего добиваются, и какие они там…»

Ключевский, как и С. М. Соловьев, родился в семье священника. И сам прошел курс духовной семинарии. Но перспектива сделаться приходским батюшкой отнюдь не прельщала его. Уже в зрелые годы, имея в виду далекое от христианской праведности существование русского духовенства, Ключевский скажет: «На Западе церковь без Бога, в России Бог без церкви». Но, очевидно, и в молодости он рассуждал подобным же образом, почему, не окончив семинарии, Ключевский поступил в Московский университет на историко-филологический факультет. Здесь среди его учителей были такие светила, как С. М. Соловьев и Ф. И. Буслаев. С 1867 года Ключевский, уже к тому времени молодой ученый, начинает читать свои знаменитые лекции. На них не только собирается публика со всех волостей. Но студенты тщательно каждую из них записывают, и потом этими списками зачитывается вся Москва. После смерти С. М. Соловьева Ключевский становится его преемником на кафедре русской истории. То есть, по сути, утверждается главным историком России.

Главный труд всей жизни Ключевского — многотомный «Курс русской истории». Этот фундаментальный труд охватывает весь период существования русского государства от Гостомысла до реформ 1860–1870-х годов. Этот «Курс» тем более ценен, что написан он не сухим научным языком, за пределы которого большинство историков, увы, не умеют выйти, а самым что ни на есть живым, образным, афористичным языком художественной литературы. Не случайно Ключевский в 1908 году был избран почетным членом Академии наук по разряду изящной словесности. Главная, если не единственная, цель художественной литературы — реализация характера персонажа. Ключевскому это блестяще удается осуществить в своих исторических трудах.

Вот как, например, он изображает характер, психологию великоросса, то есть русского человека, как теперь принято говорить: «В одном уверен великоросс — что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии…Великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами…Поговорка русский человек задним умом крепок вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идет к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идет, оглядываясь по сторонам, и поэтому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского проселка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу».