Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник) (перевод Померанцевой Л.Е., Хин-шун Ян) - Хин-шун Ян. Страница 16

Дух того, кто твердо стоит на границе жизни и смерти, кто проник в закон славы и позора, случись в Поднебесной страшная засуха или потоп, ни на йоту не пострадает. Такие смотрят на Поднебесную как на пространство, где можно расправить крылья, плыть маленькой травинкой. Кто же станет беспокоиться о том, как вещи обратить на дела? Вода по природе совершенно чиста, но земля замутняет ее; человек по природе спокоен и безмятежен, но страсти волнуют его. То, чем природа воздействует на человека, – это звук и цвет, различаемые через уши и глаза; аромат и зловоние, различаемые через рот и нос; холод и жара, различаемые через кожу. Эти ощущения едины и у того, кто постиг божественный разум, и у того, кто не избежал помешательства. Отчего так? Оттого что то, что ими управляет, – различно. Разум – это пучина ума. Когда пучина чиста, то ум ясен. Ум – это кладовая сердца. Ум справедлив – тогда и сердце ровно. Нельзя видеть своего отражения в текучей воде, а только в стоячей. Это происходит благодаря ее покою. Нельзя видеть отражения формы в необделанном железе, а можно видеть в чистом зеркале [195]. Это происходит благодаря его ровности. Только ровное и спокойное отражает природу вещи.

Отсюда использование непременно заимствует из // неиспользования. Потому «свет рождается в пустоте, счастье [здесь] поселяется» [196]. Зеркальная ясность не может быть замарана пылью, чистота духа не может быть возмущена страстями. Если дух уже устремился вовне, желать вернуть его обратно – значит потерять в корне, а искать на верхушке. Не стремиться к единству внешнего и внутреннего, а увлекаться вещами; притушить свой изначальный свет и искать знаний с помощью глаз и ушей – это значит отказаться от яркого света и дать дорогу темному мраку. Это означает утратить дао. Сердце достигает предела, а разум тяжело вздыхает внутри. Вернуть его в пустоту и раствориться в ней и исчезнуть – странствие мудреца. Поэтому в древности, упорядочивая Поднебесную, непременно постигали свойства вещей, определяемые их природой и судьбой. Действия древних не обязательно были одинаковы – они были едины в своем согласии с дао. Ведь летом не носят меховой одежды не потому, что не любят ее, а потому, что и так в теле излишек жара; зимой не пользуются опахалом не потому, что пренебрегают им, а потому, что вокруг и так излишек прохлады. Мудрец ест, соразмеряясь с желудком, одевается, соразмеряясь с формой (телом), сдерживает себя – и только. Откуда быть у него алчности!

Поэтому те, кто достоин владеть Поднебесной, достигают этого не с помощью Поднебесной; кто достоин обладать славой и именем, добивается этого не с помощью активной деятельности. Мудрец стремится к постижению, а постигнув, оставляет мысли о страстях.

Ученики Куна и Мо проповедуют миру искусство милосердия и долга (справедливости). Но тем не менее не избежали того, чтобы превратиться в неподвижную куклу. Что уж говорить об их учении! Потому что их дао было внешним. С помощью верхушки хотеть вернуться к корню – этого не смог бы достичь и Сюй Ю [197]. Что уж говорить о простых людях!

Когда действительно постигают свойства вещей, определяемые их природой и судьбой, тогда милосердие и долг (справедливость) всегда при тебе. Разве может взволновать сердце забота о выгоде? Когда разум ничего не покрывает, а сердце ничего не поддерживает [198] – проникают во все ответвления. В безмятежном покое и бездействии, не имея внутри себя ничего сгущенного (т. е. сосредоточенного), пустой и покойный стоит перед всеми. Власть и выгода его не прельстят, красноречие не увлечет, музыка и краски не совратят, красавицы не соблазнят, умный не поколеблет, храбрец не испугает. Это дао естественного человека. Подобные // ему формуют вещи и вместе с творящим изменения создают людей.

В пространстве меж небом и землей, в самом космосе ничто не может ему препятствовать. «Изменяющий жизнь не умирает, а изменяющий вещи не изменяется» [199]. Разум проходит сквозь горы Лишань и Великий хребет и не встречает препятствий, входит в четыре моря и девять рек и не намокает [200]. Помещенный в малое и узкое, не заполняет его. Развернутый на все пространство между небом и землей, не оставит и маленькой пустоты.

Не постигший этого пусть глазами способен пересчитать тысячеголовое стадо баранов, ушами различить гармонию восьми ветров, ногами вытанцевать танец Ян А [201], жестами передать стремительность мелодии «Зеленая вода», умом охватить небо и землю, ясностью (проницательностью) осветить солнце и луну, искусством дипломатии решить загадку ожерелья [202], сделать светящимся нефритовый цин – все это бесполезно для управления Поднебесной. То, что пестует природу вещей, – это тишина и покой, безмятежность и беззаботность; то, что пестует благо, – это гармония и радость, пустота и небытие. Внешнее не волнует внутреннего, и тогда природа вещи обретает себе соответствующее. Когда природа вещи не нарушает гармонии, то благо мирно пребывает в своем месте.

Кто проживает годы, пестуя жизнь, храня благо, – тех можно назвать способными воплотить дао. У таких кровь не сгущается в жилах, пять внутренних органов не переполняются эфиром, счастье и беда не могут возмутить их покоя, хвала и хула не могут замарать их. Они могли бы достичь своего предела, да время их не пришло, а через это уже не переступить! Если даже такой человек не может освободиться от бремени своего тела, коли «не встретил своего часа», то что уж говорить о тех, кто не владеет дао!

Человеческие ощущения – это когда глаза и уши откликаются на воздействие; когда сердце и воля знают, что такое печаль и радость; когда руки и ноги давят ядовитое насекомое; когда тело умеет спастись от жары и холода. [С помощью ощущений] осуществляется контакт с вещами. Пчела или оса ужалит в палец – и разум уже поколеблен; комар или овод прокусит кожу – и разум выведен из равновесия. Печали и несчастья приходят и гнетут человеческое сердце; если не пчела или оса укусит, то комар или овод причинят боль – как тут достичь тишины и покоя, пустоты и небытия! В то время как глаз видит кончик осенней паутинки, ухо не слышит раскатов грома; когда ухо прислушивается к звучанию нефритового цина, глаз не видит и горы Тайшань. Когда воля устремлена на малое, тогда забываем о большом. Ныне вещи приходят, чтобы будоражить и теребить мою природу, дергать и бередить мои чувства. Это подобно источнику, который хотя стремится к тому, чтобы не принимать, а принимает.

Ныне сажающий дерево поливает его обильно водой, // выбирает жирную почву. Один человек растит, а десять выдирают – так при этом, конечно же, не останется и ростка. Что уж говорить о том, когда целым государством идут на тебя. Хоть и стремишься продлить жизнь, но разве достичь этого?

Вот во дворе стоит сосуд с водой. Вглядывайся в его прозрачность хоть целый день, но не разглядишь ведь бровей и ресниц, а взбаламутишь воду одним только движеньем – не отличишь уже квадратного от круглого. Человеческий разум легко замутняется и с трудом очищается, наподобие воды в тазу. А если целый мир баламутит и будоражит его, то где уж обрести мгновенье равновесия! В древности, во времена совершенного блага, купцы находили покой в своих рядах, земледельцы обретали радость в своем хозяйстве, чиновники получали удовлетворение от своей службы, а (ученые) мужи в уединении совершенствовали дао. В те времена ветер и дождь ничего не губили и не ломали, травы и деревья не гибли преждевременно, девять треножников сохраняли тяжесть, жемчуг и нефрит сохраняли блеск. Река Ло выбросила Красные письмена, а [Хуан]хэ вынесла Зеленую карту [203], тогда и обрели свой путь Сюй Ю, Фан Хуэй, Шань Цзю-ань, Пии [204]. Властителями завладело желание принести пользу Поднебесной, и потому людям доставляло удовольствие быть среди них. И хотя таланты этих четырех мужей еще не предел прекрасного и доброго, однако в нынешнем веке никто не может светить одним с ними светом. А им нужно было родиться во времена правителей Тан (Яо) и Юй (Шуня). Когда же наступили времена сяского Цзе и иньского Чжоу [205], тогда живьем жарили людей; наказывая советников, подвергали их пыткам у раскаленного столба. Вскрывали сердце мудрым, рассекали голень талантливым мужам. Разрубили на куски дочь гуйского хоу, засолили кости мэйского бо [206]. В те времена гора Яо обрушилась, три реки обмелели, птицам ломали крылья, зверям рубили лапы. Разве в те времена не было мудрых людей? Они были, но некому было воспринять их учение – время не наступило. Потому птицы взлетали на высоту в тысячу жэней, звери убегали в глубину чащ, но несчастье настигало их и там. Что уж говорить о бедных хижинах простого народа.