Утопия у власти - Некрич Александр. Страница 88

К 1936 году дьявол и все его многочисленные помощники, в том числе и те, которые раскаивались про себя или шепотом, сделали свое дело: наука стала управляемой. Академия наук постановила: «Мы решим стоящие перед нами задачи единственным научным методом — методом Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина».

4 июля 1936 года ЦК ВКП (б) производит вполне удавшийся опыт ликвидации целой науки одним росчерком пера, одним «Постановлением» ликвидируется «так называемая педология», ибо она «базируется на ложнонаучных, антимарксистских положениях». Всего несколько лет назад эта же самая педология была «наукой о развитии нового социалистического человека», «единой самостоятельной наукой, строящейся на основе диалектического материализма». За упразднением педологии последовало закрытие других наук: генетики, социологии, психоанализа, кибернетики и так далее. Педология была первой в длинном ряду.

Беда педологии заключалась в том, что она хотела быть точной наукой, изучающей ребенка с помощью, как говорилось в постановлении, «бессмысленных и вредных анкет, тестов и т. п.» До тех пор, пока официальная идеология исходила из того, что бытие определяет сознание, педология была полезна, ибо доказывала, что плохие условия, плохая среда влияют на ребенка отрицательно, задерживают его развитие. В 1936 году было объявлено, что социализм построен, а «бессмысленные и вредные анкеты, тесты и т. п.» показывали, что дети продолжают жить в плохих условиях. Когда педолог, обследовав чувашских детей, пришел к выводу, что они плохо учатся из-за плохих условий, журнал «Педология», ликвидированный вместе с наукой и педологами, немедленно откликнулся: какие это плохие условия обнаружил исследователь? Условия, созданные советским государством и коммунистической партией? В 1928 году на первом педологическом съезде — он же был и последним — А. Залкинд в главном докладе определил задачи педологии так: «Педология должна была внятно, недвусмысленно ответить, годится ли, с педологической точки зрения, новая социалистическая среда для создания нового массового человека». Через два года этот вопрос звучал подозрительно, а в 1936 году — контрреволюционно.

В области культуры 1936 год открывается статьей в «Правде»: «Сумбур вместо музыки». Центральный орган ЦК ВКП (б) подверг безжалостной, сокрушительной критике оперу Д. Шостаковича «Катерина Измайлова». Выступление «Правды» по вопросам музыки было свидетельством того, что «укрощение искусства» завершается. Еще недавно партийные указания передавались по профессиональным каналам: так в профессиональном журнале указывалось, что «вместо того, чтобы призывать композиторов к овладению методом диалектического материализма, мы на страницах „Пролетарского музыканта“ до сих пор читаем призывы к овладению бетховенским творческим методом...». Теперь ЦК, не передоверяя руководства никому, вмешивается в творческие вопросы сам. Статья «Сумбур вместо музыки» — без подписи, это означало выражение официального взгляда — носила общий характер, касалась советской культуры в целом: «Левацкое уродство в опере растет из того же источника, что и левацкое уродство в живописи, в поэзии, в педагогике, в науке». Статья предупреждала: «Эта игра в заумные вещи может закончиться плохо».

6 февраля «Правда» публикует вторую статью против Шостаковича, — на этот раз мишенью выбран его балет «Светлый ручей». 20 февраля достается архитекторам: статья «Какофония в архитектуре», 1 марта — живописцам: «О художниках-пачкунах», 9 марта — театру и драматургии: «Внешний блеск и фальшивое содержание» (громится спектакль по пьесе М. Булгакова Мольер, показанный МХАТом).

Писатели, художники, музыканты, артисты организуют собрания, митинги, на которых одобряют статьи «Правды», разоблачают друг друга, каются. Аркадий Белинков, книги которого о Юрии Тынянове и Юрии Олеше могут считаться первым опытом подлинной истории советской культуры, писал: «Силомером гнусности тиранического режима служит искусство. По быстроте обращения его в прах можно судить о гнусности этого режима».

И нельзя объяснить случайностью, что в то самое время, когда «Правда» беспощадно судила советскую культуру, выбирая то, что нужно социалистическому государству, «Фелькишер Беобахтер» устанавливал те же самые критерии для национал-социалистической культуры: «Только национал-социалистическая концепция культуры может иметь силу закона при оценке произведения искусства в национал-социалистическом государстве. Только Партия и Государство в состоянии, исходя из этой национал-социалистической концепции культуры, определять ее ценность».

Как нельзя объяснить случайностью то, что в основу своей концепции культуры нацисты кладут ленинскую «партийность» называя ее «тенденциозностью». Определяя это понятие, Геббельс почти дословно цитирует Ленина: «Нет искусства без тенденциозности, а наиболее тенденциозно то искусство, творцы которого претендуют быть от него свободными».

Как мы уже отметили, вторым важнейшим событием 1936 года была публикация «Замечаний» Сталина, Жданова, Кирова «по поводу конспекта учебника по Истории СССР» и «о конспекте учебника Новой истории». Написанные в июле 1934 года «Замечания» были опубликованы лишь полтора года спустя, и завершали процесс национализации духовной жизни общества. Значение этой публикации было огромным: огосударствлению подверглась память.

История занимает в советской идеологии центральное место. Телеологичность идеологии делает историю фактором легитимности: история узаконивает руку, ведущую к Цели. «При каждом большом историческом зигзаге приходится переделывать историю заново. Таких больших переделок было три», — Троцкий писал это, имея в виду период с 1923 по 1929 год. Знаменательно, что «переделки», о которых пишет Троцкий (он имеет в виду историю партии и революции), происходят всего через несколько лет после событий, на виду живых свидетелей: факты вычеркиваются, переделываются, фальсифицируются. И члены партии это принимают: история дает легитимность партии и вождям.

Публикуя в 1936 году «Замечания», Сталин берет в свои руки изучение истории (как СССР, так и всеобщей), узурпирует память. Карл Радек не преминул немедленно подчеркнуть целевую установку «Замечаний»: «Не историки «специалисты», а партийное руководство, в лице тов. Сталина, поставило эти вопросы...»

«Замечания» объявляли Сталина Главным Историком и тем самым свергали с пьедестала Покровского — главу советской школы историков-марксистов. В передовой «Правды», посвященной публикации «Замечаний», говорится без обиняков: схема Покровского «упрощенная, он не видел переходов и передвижений в рамках одной формулы». Он сам признал ненаучность своей схемы, из чего следовал вывод: «ненаучная не может не быть антиленинской». В официальном документе «На фронте исторической науки» — имевшем подзаголовок: «В Совнаркоме Союза СССР и ЦК ВКП (б)», — подчеркивалось, что «ошибочные исторические взгляды, свойственные так называемой «исторической школе Покровского», привели к укоренению среди историков, «особенно историков СССР», «антимарксистских, антиленинских, по сути дела ликвидаторских, антинаучных взглядов на историческую науку».

В 1936 году французский писатель Андре Жид, верный друг Советского Союза, посетил по высочайшему приглашению страну социализма. Его путевые заметки «Возвращение из СССР», содержавшие немало критических замечаний, хотя в целом впечатление путешественника было благоприятным, вызвали скандал среди «прогрессивных» деятелей мировой культуры, прежде всего в Советском Союзе. Андре Жид был заклеймен навсегда, как враг социализма. Французский писатель отметил совершенно справедливо, что «в СССР каждый знает наперед, раз и навсегда, что по каждому вопросу может быть только одно мнение... Каждое утро «Правда» учит советских людей, что они должны знать, думать, во что должны верить».

Главное, однако, было не это. А. Жид не понял того, что у «Правды» была еще и другая, гораздо более важная задача — заставлять советского гражданина каждый день думать иначе, помнить другое и забыть то, что ему велели помнить и знать вчера.