Жизнь Иисуса - Ренан Эрнест Жозеф. Страница 9

Макур, или Махерон, называлась колоссальная крепость, построенная Александром Иоанеем и потом восстановленная Иродом в одном из самых уединенных оазисов на восток от Мертвого моря. Крепость была как раз на границе царств Гарета и Антипы. В этот момент она была во владении Гарета. Этот последний, предупрежденный дочерью, велел приготовить все для ее бегства, и она, переходя от племени к племени, была приведена в Петру.

Тогда почти кровосмесительный союз Антипы и Иродиады осуществился. Еврейские предписания относительно брака беспрестанно служили почвой для скандальных столкновений между нерелигиозной семьей Иродов и набожно-суровыми евреями. Члены этой многолюдной и резко изолированной династии были доведены до необходимости вступать в брак в пределах своей династии, в результате чего были частые нарушения установленных законом запрещений. Иоанн был только эхом всеобщего чувства, когда энергически осуждал Антипу. Этого было более чем достаточно, чтоб побудить Антипу дать ход своим подозрениям. Он велел схватить Крестителя и отдал приказание заключить его в крепость Махерон, которой он, вероятно, овладел после отъезда дочери Гарета. Более трус, чем тиран, Антипа не хотел предавать Иоанна смерти. Согласно некоторым слухам, он боялся народного возмущения. Согласно другой версии, он будто бы находил удовольствие в речах пленника и будто эти беседы повергали его в большое смущение. Но что можно сказать наверное, так это то, что заключение продолжалось и что Иоанн и в заключении сохранил широкую свободу действий. Он переписывался с учениками, и мы еще увидим его в сношениях с Иисусом. Его вера в пришествие Мессии только укрепилась; он внимательно следил за событиями внешнего мира и старался открыть в них благоприятные указания и подтверждение тем надеждам, которые питали его душу.

Глава шестая

До момента ареста Иоанна, который мы относим приблизительно к лету 29 года, Иисус не покидал окрестностей Мертвого моря и Иордана. Удаление в пустыню иудейскую рассматривалось, главным образом, как подготовка великих событий, как какое-то «уединение» перед общественной деятельностью. Иисус наложил на себя этот долг по примеру своих предшественников и провел сорок дней, не видя никого, кроме диких животных, в суровом посте. Воображение учеников сильно было занято этим моментом. Пустыня, по народным верованиям, была жилищем демонов. Трудно найти во всем мире область более удаленную от жизни, чем скалистая покатость, образующая восточный берег Мертвого моря. Существует сказание, что в течение того времени, что Иисус провел в этой ужасной стране, он пережил ужасные испытания, что сатана наводил на него ужас своими явлениями или убаюкивал обольстительными обещаниями, и что ангелы потом явились служить ему, чтоб наградить его за победу над искушениями.

Вероятно, уходя из пустыни, Иисус узнал о том, что Иоанн Креститель схвачен. У него не было причин оставаться долее в стране, которая наполовину стала чуждой. Быть может, также он боялся пострадать от тех же суровых преследований, каким подвергся Иоанн, и не хотел бросаться в опасность в такое время, когда при незначительной его известности – смерть его не могла бы служить распространению его идей. Он вернулся в Галилею, свою настоящую родину, созревшим от испытания, почерпнув из своих сношений с великим человеком, совершенно отличным от него, чувство уверенности в собственной своей оригинальности. В общем, влияние Иоанна на Иисуса было более вредно, чем полезно для последнего. Это влияние было остановкой в его развитии; все дает повод думать, что когда он собирался вниз по Иордану, у него были идеи высшие, чем Иоанновы, и что благожелательность, с которой он некоторое время относился к баптизму, была чем-то вроде уступки. Быть может, если бы Креститель, от авторитета которого ему трудно было освободиться, остался на свободе, Иисус не мог бы сбросить иго обрядности и внешних религиозных церемоний, и тогда, без сомнения, он стал бы неизвестным иудейским сектантом, ибо свет не оставил бы одних обрядов для других. Только как религия, совершенно свободная от внешних форм культа, христианство увлекало самые возвышенные умы. Но с заключением в тюрьму Крестителя школа его быстро уменьшилась, и Иисус почувствовал себя предоставленным собственным силам. Единственная вещь, которую он был обязан Иоанну, это искусство проповедовать и вербовать последователей. С этого момента, действительно, он проповедует с большей силой, и авторитет его имеет больший вес в глазах народа.

Кажется также, что его знакомство с Иоанном – скорее в силу естественного хода его собственной мысли, чем вследствие влияния Крестителя, – дало возможность созреть его идеям о «Царствии небесном». С этого времени лозунгом его становится «благая весть» о близости царствия Божия. Иисус уже не является теперь услаждающим сердца моралистом, стремящимся заключить в нескольких живых и кратких афоризмах возвышенное учение; это великий революционер, пытающийся обновить мир до самого его основания и восстановить на земле постигаемый им идеал. «Ждать Царствия Божия» – становится синонимом приверженности к Иисусу. Это слово о «царствии небесном», как мы уже сказали, было издавна в употреблении у евреев. Но Иисус придал ему моральный смысл, общественное значение, которое даже сам автор книги о Данииле в своем апокалипсическом энтузиазме не мог предвидеть. В мире, каков он есть, царствует зло. Сатана – «князь мира сего», и всё ему повинуется. Цари убивают пророков.

Священники и ученые сами не делают того, что приказывают другим. Праведники преследуются; единственный удел добрых – слезы. «Мир», таким образом, является враждебным Богу с его святыми; но Бог пробудится и отомстит за своих святых. День близится, ибо безнравственность достигла высшей своей точки. Наступает очередь царства добра. Пришествие этого царства добра будет великой и внезапной революцией. Будет казаться, что настал конец мира; так как его современное состояние дурно, то, чтоб представить себе будущее, достаточно представить себе нечто ему противоположное. И первые будут последними. Новый порядок будет управлять человечеством. Теперь добро и зло перемешаны между собой, как пшеница и плевелы в поле; господин дает им расти вместе, но настанет час насильственного раздела. Царствие Божие будет подобно огромному улову невода, который тащит и хорошую, и дурную рыбу; но хорошую опускают в кувшины, а остальную выбрасывают. Зародыш этой великой революции будет сначала не заметен. Он будет подобен горчичному зерну, которое меньше всех семян, но, брошенное в землю, оно превращается в дерево, под листья которого слетаются для отдыха птицы. Или этот зародыш уподобится закваске, которая, будучи положена в тесто, приводит его в брожение. Целый ряд подобных притч, часто весьма темных, должен был выражать всю внезапность этого нежданного события, кажущаяся несправедливость, которая его будет сопровождать, его неизбежный и окончательный характер. Кто же водворит это Царствие Божие? Вспомним, что первой мыслью Иисуса, мыслью настолько глубокой, что у нее, вероятно, не было определенного источника, и коренилась она в самом существе его натуры, было то, что он – Сын Божий, доверенный своего Отца, исполнитель Его желаний. Ответ Иисуса на подобный вопрос отнюдь не мог быть сомнительным. Убеждение в том, что он даст царствие Богу, всецело овладело его душой. Он смотрел на себя, как на всемирного реформатора. Небо, земля, природа, все вместе, безумие, болезнь, являются для него лишь орудиями.

Увлеченный своей героической волей, он считает себя всемогущим. Если земля не поддается этому высшему преобразованию, она будет истерта в порошок, очищена пламенем и дыханием Божьим. Новое небо будет создано тогда, и весь мир будет населен ангелами Божиими.

Коренной переворот, охвативший самую природу – вот основная мысль Иисуса. С этой минуты он, без сомнения, отказался от политики; пример Иуды Гавлонита показал ему бесполезность народных возмущений. Никогда он не думал восставать против римлян и тетрархов. Необузданный анархический принцип Гавлонита не находил себе в нем почвы. Его подчинение установленной власти, в существе своем ироническое, по форме было полным. Он платил подать Кесарю, чтобы не вызвать в нем раздражения. Свобода и право – не от мира сего; зачем смущать и искажать свою жизнь пустыми мелочами? Презирая землю, убежденный, что существующий мир не стоит того, чтобы о нем заботиться, он удалился в свое идеальное царство; он основал учение о высшем презрении, истинное учение о свободе духа, которая только и может дать душевное успокоение. Но он еще не сказал: «Царство мое не от мира сего». Много еще нелепого было в его самых определенных взглядах. Иногда в уме его проносились странные сомнения. В пустыне иудейской сатана предлагает ему царства земные. Не зная сил римской империи, он мог на основании энтузиазма, царившего в Иудее и вылившегося скоро в страшное вооруженное восстание, он мог, говорю, надеяться основать царство при смелости и многочисленности своих приверженцев. Быть может, много раз вставал перед ним вопрос высшего порядка: чем создается Царствие Божие, силой или кротостью, восстанием или терпением? Однажды, говорят, народ в Галилее хотел увлечь его и провозгласить царем. Иисус бежал в горы и оставался там некоторое время один. Его прекрасная натура спасла его от ошибки, которая сделала бы из него агитатора или вождя повстанцев, Февду или Бар-Кохбу.