Кавказская война - Фадеев Ростислав Андреевич. Страница 36

С кавказских вершин падают ледяные завалы, не уступающие массою любой горе Атласа; вместо алжирских рощ скаты Кавказа осеняются темными первобытными лесами, в несколько десятков верст ширины и в несколько сот верст длины. Тут есть соседние страны, до того разъединенные вечными снегами, целою Лапландией поднявшеюся в небо, что они совсем не знают одна другой. Всегда обледенелые перевалы; долины до того глубокие, что целый день нужно спускаться ко дну их; горные реки, увлекающие каменные глыбы, как булыжник, и такой ширины, что через них нельзя перекинуть другой мост, кроме веревочного; тысячи котловин, в которые можно проникнуть только по козьей тропинке, висящей между небом и землей, — вот театр действий кавказской армии, театр, имеющий 1200 верст длины от Черного до Каспийского моря и с лишком 200 верст ширины. Кавказские горцы во столько же грознее алжирских арабов и кабилов, во сколько окружающая их природа громаднее африканской. Достаточно указать на один факт. Никогда алжирцы не могли взять, сколько ни пытались, ни один блокгауз, ни одну деревянную башенку, защищаемую двумя десятками солдат. Кавказские горцы брали крепости, где сидел гарнизоном целый батальон, обрекшийся на смерть и бившийся до последнего человека. Русские встретили на Кавказе соединение всех препятствий в людях и в природе, какие только можно представить, точно Кавказ был нарочно устроен на северном рубеже Азии, чтобы навеки оградить эту часть света. С южной подошвы Кавказа начинается уже коренная — растленная и беззащитная Азия.

Покорение кавказских гор, как восточных, так и западных, требовало великого таланта, необычайной энергии со стороны руководителей, и не только мужества и опытности, но еще безграничного самопожертвования со стороны войск. Всякий благоразумный человек может рассудить, легко ли было исполнение дела, на которое бесплодно истощались, в продолжение сорока лет, постоянно возраставшие усилия громадной империи, несмотря на решительную волю правительства кончить как можно скорее. В течение трех десятилетий несколько раз подвигались мы вперед и были вынуждены отступать перед отчаянным и часто очень искусным сопротивлением неприятеля. Можно положительно сказать, что в 1856 г., когда началось непрерывное семилетнее наступление, заключившееся ныне безусловным покорением гор, мы стояли в том же положении, в каком застала нас персидская война [43], не подвинувшись ни на шаг вперед. Неприятель же в это время сделал огромные успехи: развил силы, каких никогда не предполагали в нем, приобрел твердую уверенность в себе, и на долю кавказской армии выпало совершить дело в десять раз труднейшее, чем было оно вначале.

Русская печать мало говорит о Кавказе, не зная его; но по этой же причине в ней раздаются по временам голословные приговоры кавказским событиям. Не раз уже мне случалось читать отрывочные суждения об истощении горцев, о панике, распространившейся между ними после восточной войны, облегчившей их покорение. На деле мы не видели ничего подобного; горцы сопротивлялись, сколько стало их сил. Еще в 1863 г. горец, случайно отрезанный от своих и окруженный целым отрядом, не сдавался и умирал с оружием в руках. Горские скопища были так же многочисленны, как прежде. Если под конец ими действительно овладела паника и они сдались массой, то потому только, что были доведены до невозможности защищаться. Не знаю, было ли бы в тридцатых или сороковых годах встречено сопротивлением или нет исполнение военных планов князя Барятинского и великого князя Михаила Николаевича. Но знаю наверное, и весь Кавказ знает, что если бы мы действовали в последнее время, как в тридцатых или сороковых годах, Кавказ еще долго не был бы покорен.

Особенности Кавказской войны были так резки и многочисленны, что постоянно смущали, можно сказать — сбивали с толку опытнейших генералов, заслуживших справедливую репутацию в европейских войнах. Вопрос «Что делать, чтобы нанести противникам решительный удар?» долго стоял неразрешимою загадкой. Люди знают только две системы наступления в неприятельскую землю: быстрое вторжение, с тем чтобы побить действующие силы врага и захватить главные центры его земли, причем сопротивление должно пасть само собою, и методическую войну, в которой шаг за шагом обрывают неприятельскую землю, утверждаясь прочно в завоеванных частях, и оттесняют противника от окружности к центру, пока наконец не доведут его до бессилия. Обе системы испытывались в Кавказской войне и долго не приводили ни к какому результату. Ичикеринская экспедиция, например, принадлежала к системе вторжения. Наши войска ринулись массой в горы, с целью занять резиденцию Шамиля и другие пункты, считавшиеся самыми важными. Частная цель экспедиции была достигнута, но вместе с тем оказалось, что подобный успех не ведет ни к чему. Нравственного потрясения подобное занятие не производило, потому что неприятель знал, что чем дальше мы зайдем, тем скорее должны будем воротиться. Материальных результатов также не могло быть, потому что нашему отряду принадлежало только место, на котором он стоял. Пройденное пространство смыкалось за нами враждебным поясом: за сто сажень в сторону от лесной дороги, по которой вытягивалась колонна, неприятель был в безопасности. Углубившись в горы, мы не могли оставаться в занятых пунктах, так как неприятель стоял на наших сообщениях; самая страна не представляла никаких средств для продовольствия войск, а посылать за провиантом отдельные колонны, в виду горцев, стороживших каждый шаг наш, значило по большей части посылать их на гибель, как неоднократно доказал опыт. Вторжения в горы, даже с многочисленным войском, постоянно оказывались бесплодною военною прогулкой, стоившею каждый раз нескольких тысяч жертв. С 1846 года приняли систему методического, постепенного завоевания. Но тут явилось другое затруднение. Как только мы начали действовать по такому плану, сосредоточивая массу подвижных войск на одном пункте, неприятель, небеспокоимый на остальном протяжении своих пределов, мог также противопоставить нам все свои силы, и за обладание спорным пунктом возгоралась борьба, стоившая непомерных жертв; с 1847 по 1849 год осада одной деревни занимала все лето. Мы брали подряд горские аулы, зная, что за ними откроются ряды новых аулов, из-за которых прольются новые потоки крови. Завоевание Кавказа по этой системе приходилось рассчитывать геологическими периодами. Но надо было подумать, что покуда эта домашняя борьба раздирала недра Кавказа, русское владычество в крае зависело от всякой случайности.

Между тем Кавказская война, каковы бы ни были ее особенности, не была чем-нибудь совершенно исключительным; она требовала только, чтоб общее, всем известное дело верно применялось к местным обстоятельствам, как во всякой войне. Только применение было здесь гораздо труднее, чем где-нибудь. Влияние местных обстоятельств так усложняло дело, что установление верно соображенной системы действий требовало большого таланта, прочного опыта и сильного характера, условия, которые не так часто соединяются в одном лице; требовало неуклонной энергии, неотступной последовательности исполнения в продолжение семи лет, что случается еще реже. К счастью, все это осуществилось.

Два главнокомандующих, из которых один начал, а другой кончил эту войну, действовали как один человек, с тою же энергией, не отступая ни на шаг от принятого раз плана завоевания — пример едва ли не единственный.

При этих же условиях нужен был для покорения гор только определенный срок времени, как очевидно доказало событие.

При несомненном тактическом превосходстве с нашей стороны, каждый раз, когда мы знали положительно, что хотим делать, а потому заранее соображали средства с целью, мы всегда могли дойти куда хотели; могли на походе очищать местность, рубить просеки, разбрасывать дороги, строить укрепления, одним словом, раскрывать неприятельскую страну так, чтобы впоследствии можно было проходить ее без больших усилий; неприятель, лишенный своих естественных прикрытий, должен был или покориться, или бежать дальше в горы. Частной цели похода можно было всегда достигнуть на известном, ограниченном пространстве. Но в то же время было очевидно, что расчистить все ущелья, занять все аулы такой обширной страны — это превосходило средства самой многочисленной армии или требовало веков для своего исполнения. Вопрос о покорении Кавказа сводился, стало быть, на чисто стратегический и состоял в том, чтобы, не раздробляя сил и не рассыпаясь в достижении частных целей, важных только в глазах местных начальников, уметь отыскать самые чувствительные для неприятеля места и бить в них массой. Надобно было выбрать такие стороны для наступления, такие линии для движения внутрь неприятельского края, овладение которыми наиболее бы разъединяло и стесняло врага, нам же позволяло бы действовать сосредоточенными силами, наивернее бы обеспечивало последующие движения. Для того чтобы приступить к покорению гор, надобно было обдумать с достаточною верностью, заранее, все шаги, от первого до последнего, потому что покуда горцы держались стойко, невозможно было думать об изменении операционных линий; надобно было держаться принятого направления. В горах и лесах дорога прокладывается медленно, особенно когда все надобно было везти с собою, до последнего сухаря и до последнего гарнца овса; ошибочный выбор направления одного только отряда стоил бы года потерянного времени и многих напрасных жертв. Чтобы достигнуть цели, надобно было не ошибаться и видеть за несколько лет вперед. Верное стратегическое направление было не только главным, но исключительным условием успеха. Но в этом и состояло затруднение. Смотря на карту Кавказа — рябит в глазах. Трудно разглядеть что-нибудь в этом лабиринте ущелий и хребтов, в этом хаосе скал и лесов, где для перехода в несколько верст из одной долины в другую надобно справляться не только о дороге, но еще о времени года, о часе дня, когда можно пуститься в путь, — где все условия движений войск, сообщений и продовольствия представляются в несравненно более сложном виде, чем на каком-либо другом военном театре. Стратегия и на Кавказе оставалась стратегией, только труднее она давалась. Не одни глаза, изрядно разбиравшие войну по карте Европы или Персии с Турцией, теряли эту способность, глядя на пеструю карту Кавказа.