Все, что было у нас - Филиппенко Анатолий Викторович. Страница 13
Эх, старина Лысятина... Я прозвал её так, потому что на макушке у неё была лысинка, и, что характерно для большинства гуков, нельзя было понять, сколько ей лет: не то двадцать один, не то сорок пять. У них среднего возраста не бывает. И была у неё одна вредная привычка, о которой я догадался, и которую просёк: она никогда ничего не воровала - кроме жевательной резинки. В хибаре можно было оставить что угодно - кроме жвачки.
На Рождество 1967 года вьетнамцам разрешили посетить наш гарнизон. Я загодя отправил письмо жене и сообщил, что у нас планируется небольшое мероприятие, и что придут дети, и жена прислала мне игрушек и - никогда не забуду - отличную, большую салями. Я сказал ей, чтоб она прислала несколько фотографий со снегом, потому что здесь и понятия не имели, что это такое. Во вьетнамском языке ничего подобного слову 'снег' просто нет. Рождество я отпраздновал с детишками и Лысятиной. Она прониклась ко мне очень добрым расположением, потому что мы общались через детей. Я играл с детишками, игрался с игрушками. Помню, как порезал салями и раздал им всем. А они даже не знали, что с ней делать. Нет, они понимали по запаху, что им дали эту штуку, чтобы есть, но как её едят?
Мы пробыли вместе до вечера, а двадцать седьмого наша собственная артиллерия их всех поубивала, лишила жизни тех троих детишек, а Лысятина, блин, заявилась на следующее утро на работу как ни в чём ни бывало. Ну, ты ведь знаешь, как гуки относились к таким делам, что случались каждый, на хер, день? Лысятина была уже не такой, как прежде, но по ней этого было не видно.
Она прибралась в моей хибаре и пошла в жилище другого солдата, и взяла там пластинку мятной жевательной резинки. Он в упор прострелил ей грудную клетку, и она умерла. Даже сейчас - как увижу мятную резинку, меня просто вышибает из седла, на хер... Из-за грёбанной пластинки жвачки. У нас если буйвола убьёшь, больше неприятностей возникало, чем когда человека убьёшь. Привыкнуть к этому я так и не смог.
Но были там и классные ребята. Бенни 'Бу' Бэгуэлл, прозвище ему мы сами придумали. Чудо что за парень. Они был из Гиллиана, штат Огайо, приехал перепуганный до усрачки - из-за него весь перелёт самолёт трясло, бывают такие чуваки. Но на месте он осмелел и стал одним из тех, на ком всё держится. Знаешь, были такие крутые уроды, типа всё выпендривались, и я был из таких, да? А вот те, что на вид казались совсем наоборот - те как раз и оказывались сильнее во всяких разных ситуёвинах.
Как-то раз нас всех разделали под орех. Прямое попадание в мою хибару - и я так оцепенел от ужаса, что не мог пошевелиться. А Бэгуэлл - будь на его месте кто другой, это было бы не так смешно - подползает ко мне, стукнул по каске прикладом своим грёбанным и говорит: 'Пойдём, Сарж. Там на небесах американскую армию уже в списки заносят. Пойдём, блин!' А всё потому, что Бэгуэлл в той ситуации не обосрался, а я - таки да. В ту ночь я три часа слушал, как один из наших помирает, и я просто...
А сейчас я иду по улице и вижу всё так, как другим невдомёк. Я гляжу на собственного ребёнка, и мне становится страшно. Потому что он малыш совсем, а малыши - они ведь живые, красивые такие, лучше не бывает, и у них есть руки, ноги, ступни, пальчики на ногах, и голова у них как чистая доска, и нет там ничего из того, что было с нами. И я думаю: 'А видели бы вы всё то, что видел я. Как вам - пожить так, как я живу, каждый, на хер, день, снова, снова, и снова прокручивая в голове все эти 'почему?' и 'почему?' - понимая каждый раз, что ответа не будет. Нет ответа, нигде нету. Иногда мне от этого становится страшно.
Когда впервые попадаешь под огонь, то думаешь: 'И нахера они со мною так? Поговорить бы с этими защеканцами, что по мне палят - подружились бы, всё было бы нормально'. Меня не отпускала мысль, что надо просто с ними поговорить, что они такие же, как я, что мы не виноваты, что это всё система какая-то, а не мы - а мы просто пешки в этой грёбанной игре, всё говном друг в друга кидаемся.
Самьюэл Дженни
Разведчик
1-я пехотная дивизия
Дьян
Июль-ноябрь 1968 г.
КАК Я ОБДОЛБАЛСЯ
До того случая я ни разу в жизни не обкуривался. Мы были в Сонгбе, и по нам вовсю били минами, поэтому наш взвод выставили на рубеж между блиндажами охранять склад ГСМ. И вот летят в нас мины, и если хоть одна туда попадет - сливай воду.
Я сидел в блиндаже с двумя другими парнями. Они говорят: 'Мы тут одного пацана сюда пригласим, кайфануть хотим. Ты как, не против?' Я говорю: 'Да блин, я ж из Калифорнии'. Говорят, есть такие, кого с первого раза не забирает - не тот случай. Мы в ту ночь семь трубок заделали, и проснулся я на следующее утро - ноги в блиндаже, а сам лежу себе снаружи прямо на спине. Они в ту ночь из меня мозг вытащили, друг другу перекидывали и с ним игрались. Они в ту ночь славно со мною побалдели. Это был мой взвод. И я тогда в первый раз вместе с ними обдолбался. К тому времени я прослужил с ними недели две, наверное. Вот что значит - быть со всеми заодно. Да уж, приобщили к этому делу - ничего не скажешь.
Дуглас Андерсон
Санитар
3-й батальон 1-го полка морской пехоты
Нуйкимсан
Февраль 1967 г. - февраль 1968 г.
ДОК
Меня как раз должны были призвать, поэтому я записался в резерв ВМС. Специальность моя была госпитальный санитар. В то время госпитальные санитары гибли в таких количествах, что резервистов перевели на действительную службу. Я прошел шестимесячную медицинскую подготовку в Грейт-Лейксе (крупнейший учебный центр ВМС, расположен в штате Иллинойс, на берегу озера Мичиган - прим. переводчика), а оттуда меня перевели в Кемп-Лиджен (учебный центр морской пехоты - прим. переводчика), что в Северной Каролине, где я прошел курсы полевой медицины, на которых морпехи учили флотских, как остаться в живых в условиях джунглей, что было весьма нелепо, потому что происходило это в разгар зимы, и морозы стояли под минус пятнадцать (около минус 26 по Цельсию - прим. переводчика). Мы там бродили по обледеневшим болотам, и таким образом готовились к Вьетнаму. Там были выстроены небольшие макеты вьетнамских деревень, и морпехи, побывавшие во Вьетнаме, рассказывали нам, что такое мины-ловушки, как их делают, на что обращать внимание, и с чем нам придется там столкнуться.
Если в предписании значилось 'Морская пехота флота', это означало - носить тебе зелёную форму. Во-во, я пошёл на флот, чтобы не попасть в пехоту, а как раз в пехоте и оказался. Меня приписали к 3-му батальону 1-го полка морской пехоты, к роте 'Лима', которая базировалась в двух кликах (километрах - прим. переводчика) к югу от Нуйкимсана, городка прямо под Мраморной горой. То место было километрах в пяти от океана, в трех километрах к югу от Дананга.
Мы в основном ходили на патрулирование отделениями, по пять-шесть человек выходили на удаление в пять-шесть миль от батальонной базы. А когда надо было патрулировать далеко от базы более-менее долго, то посылали обычно взвод. Нам попадались вьетконговцы старого образца - в черных пижамах, босоногие и с винтовками М1.
Мы то и дело натыкались на засады, теряли одного-двух человек, а они убегали, прежде чем мы успевали вызвать самолеты или чопперы. Как раз такие небольшие стычки в течение первых трех месяцев научили меня кое-каким главным вещам и дали возможность понять что к чему. Многие санитары там с ходу попадали на крупные пехотные операции и погибали, потому что им не хватало времени, чтобы приобрести кое-какие основные навыки - например, научиться определять, с какой стороны стреляют. Зачастую, когда мы натыкались на засаду, огонь шел с двух или трех направлений. Я научился укрываться от огня на плоских песчаных участках, где и не подумаешь, что можно отыскать укрытие. Надо было оставаться ниже линии горизонта. За мелкими земляными бугорками можно укрыться лучше, чем кажется. Я еще и ползать научился мастерски.