Сталин и заговор военных 1941 г. - Мещеряков Владимир Порфирьевич. Страница 9

Что же имеем в «сухом» осадке? Сомнения? Да. И можем ли мы теперь, абсолютно точно сказать, что Сталин был в Кремле? То, что предложено публике как «Журнал…», назвать документом можно с большой натяжкой. К тому же, сам «документ» требует пояснений и дополнений. А ведь неспроста все это покрывается дымовой завесой! Я могу понять историков — патриотов, грудью вставших на защиту Сталина и не желающих обращать внимание на отсутствие трех дней в «Журнале», но хотел бы заметить, что отсутствие в Кремле 22 июня и в последующие дни товарища Сталина никак не умаляет достоинство этого великого человека. Даже, скажем, совсем наоборот. Его отсутствие лишний раз подчеркивает, с какой смертельной опасностью ему пришлось столкнуться в те первые, трудные и трагические июньские дни и проявить небывалое по силе мужество и стойкость. К тому же, не явился ли и божий перст судьбы, спасая Сталина для России? Ведь погибни Сталин в начале войны, вряд ли бы мы сейчас дискуссировали на эту тему…

А вот новая трактовка этих событий. На сцену выходит военный историк генерал-писатель В. М. Марков, с литературным псевдонимом В. Жухрай, и плюс ко всему заявляющий о себе как о «внебрачном сыне вождя». Новоявленный «сын лейтенанта Шмидта», в современной аранжировке предлагает новую версию отсутствия Сталина в Кремле — болезнь. Давайте рассмотрим и этот предложенный материал. Он изложен в ряде книг Жухрая под разными названиями. У меня под рукой книга «Роковой просчет Гитлера. Крах блицкрига». Смотрим главу вторую: «21 июня 1941 года. Первые месяцы войны». Некий профессор Преображенский Борис Сергеевич (тоже с литературной фамилией), как выясняется, лечащий врач самого Сталина, находится около часу ночи один (наверное, чтобы не было свидетелей. — В.М.), в своей московской квартире. Раздается звонок в дверь. Открыв, Борис Сергеевич, увидел на пороге сотрудников НКВД. Ему показали удостоверение (хорошо, что не ордер на арест. — В.М.) и приказали собираться. У профессора от страха «отяжелели ноги» и он подумал, что это арест, так его напугало удостоверение капитана госбезопасности. Но, к его удивлению, ему предложили взять не вещи, а врачебные инструменты (как сельскому фельдшеру. — В.М.). На «бешеной скорости» машина привезла профессора на дачу Сталина».

Ну, как вам детектив на кремлевскую тему? И это еще не все перипетии данного жанра. Профессор много лет лечил Сталина и вдруг испугался работников личной охраны вождя. Кстати, они, наверное, сменились, коли он их не признал? Да и ребята тоже хороши, «гуси лапчатые». Прежде надо было позвонить по телефону на квартиру и выяснить: дома ли хозяин? Если нет дома — узнать, где находится? А не врываться ночью в квартиру и тыкать под нос хозяину удостоверение. Все это описание — литературный прием, призванный создать определенную интригу в данном художественном произведении. Дальше — больше.

Профессора провели в комнату, где лежал на диване Сталин. Он осмотрел больного и поставил диагноз: флегмонозная ангина. Заодно померил и температуру. Термометр показывал за сорок (!).

«Не могу вам не сказать, товарищ Сталин, — вы серьезно больны. Вас надо немедленно госпитализировать и вскрывать нарыв в горле. Иначе может быть совсем плохо.

Сталин устремил на Преображенского горящий пристальный взгляд:

— Сейчас это невозможно.

— Тогда, быть может, я побуду возле вас? Может потребоваться экстренная помощь.

Преображенский проговорил это как можно мягче, но профессиональная требовательность все же проявилась в его тоне. И Сталин почувствовал это. Взгляд его сделался жестким.

— Я как-нибудь обойдусь. Не впервой. Поезжайте домой. Будет нужно — позвоню.

Борис Сергеевич еще с минуту стоял, растерянно глядя на Сталина.

— Поезжайте, профессор, — уже мягче произнес Сталин.

Но едва Преображенский сделал несколько шагов к выходу, как Сталин окликнул его. Голос его был тихим, но твердым:

— Профессор!

Борис Сергеевич замер на мгновенье, затем, обернувшись, быстрыми легкими шагами приблизился к больному.

— Профессор, о моей болезни — никому ни слова. О ней знаете только вы и я.

— Да-да, — так же тихо проговорил Преображенский, невольно цепенея под устремленным на него пронизывающим взглядом Сталина. — Я понял, товарищ Сталин. Я буду наготове. Если что — сразу приеду. Спокойной вам ночи, товарищ Сталин.

Та же машина, с той же бешеной скоростью, оглушая спящий город сиреной спецсигнала, доставила профессора Преображенского домой».

Что сказать по поводу приведенного отрывка? Такое ощущение, что в Преображенском Жухрай отобразил себя. У Сталина, как явствует из текста, температура под 40 градусов, его немедленно надо госпитализировать, а наш профессор желает ему «спокойной ночи». Кстати, несколько слов по поводу этой самой «флегмонозной ангины». Медицинская энциклопедия характеризует флегмонозную ангину как болезнь Людвига. Происходит сильный отек подчелюстной области. Требуемое хирургическое вмешательство состоит в рассечении подчелюстной области от подбородка до подъязычной кости для проведения последующих медицинских процедур. Но это, так сказать, вдогонку «профессору Преображенскому». Лечение это длительное и к 26 июня, если болезнь, как таковая, по версии Жухрая, существовала бы, Сталин вряд ли бы смог быть в Кремле. А шрамы, которые должны были остаться после операции? Не рассосались же они за 3 дня?

А как вам сталинская фраза — «как-нибудь обойдусь»? Что с него взять, коммунист, однако. Словом, «гвозди бы делать из этих людей!» А по стилистике все это очень напоминает жуковские мемуары, эпизод с отправкой Жукова в первый день войны на Юго-западный фронт. «Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся». Все это, думается, есть неуклюжая попытка В. Жухрая как-то обосновать отсутствие Сталина в Кремле в первые дни войны, т. е. прикрыть что-то более важное. Ведь, согласитесь, есть же что-то такое, подозрительное, в этой «болезни»…

Снова обратимся к мемуарам Жукова, где он пишет о начале войны. Эта часть мемуаров всегда представляла для исследователей особый интерес. Еще бы! Сам начальник Генштаба рассказывает, как началась война с Германией. Но ряд историков скептически относятся ко всему тому, что написано Георгием Константиновичем или теми лицами, кто «редактировал» данные «мемуары». Конечно, многое из написанного просто-напросто придумано из конъюнктурных соображений и ничего общего с реальными событиями, не имеет. Но для нас это и будет представлять особый интерес. Поясню. Если Жуков искажает какой-либо эпизод, значит, за этим событием стоит что-то очень важное, что Жуков пытается скрыть от читателя и замаскировать нейтральным действием. Рассмотрим более позднее издание жуковских мемуаров. Почему, будет ясно из пояснений, приведенных ниже.

Итак, опять начнем с ночного звонка Сталину. Почему Сталину позвонил Жуков, а не Тимошенко? Почему нарком обороны сообщение Сталину о начале военного конфликта не сделал сам, а перепоручил это сделать начальнику Генштаба? Или это была личная инициатива Георгия Константиновича? А может, его телефонное сообщение было лишь предлогом, чтобы позвонить на дачу Сталина? Во-первых, откуда Жуков узнал о начале войны? Уж не немцы ли сообщили ему об этом? Во-вторых, как быстро Жуков понял, что приграничный конфликт есть начало полномасштабных военных действий Германии против Советского Союза — т. е., война. Давайте, прикинем, приблизительно, сколько прошло времени с начала боевых действий на границе в тот день 22 июня?

Был дан общий сигнал о начале военных действий германской армии. Авиация поднялась в воздух, артиллерия стала «гвоздить» по нашим приграничным районам сосредоточения войск, а танки, сминая проволочные ограждения, ринулись расчищать дорогу пехоте, ну и т. д., и т. п. Сколько нужно времени бомбардировочной авиации дальнего действия, чтобы, к примеру, нанести бомбовый удар по городу, расположенному в глубине нашей территории? Пусть даже посты наземного обнаружения зафиксировали вторжение большого количества самолетов со стороны немецкой территории, они, ведь, только сообщат об этом по инстанции более высокому командованию. А те, в свою очередь, еще выше. Довольно длинная цепочка связи, — и на все нужно время. Надо же командованию осмыслить принятое сообщение, принять по нему решение, сообщить о нем по двум каналам связи: вниз и наверх, по подчиненности.