Второй пол - де Бовуар Симона. Страница 54

смерть — это их дело ², Таким образом, у Женщины–Матери на лице печать тьмы: она — хаос, из которого все вышло и куда все должно однажды вернуться, она — Ничто. В Ночи сходятся многочисленные аспекты мира, на смену которым приходит день: это ночь духа, томящегося в плену универсальной и непроницаемой материи, ночь сна и

¹См. немного далее наш анализ Монтерлана, который дает образцовое воплощение этой точки зрения.

²Дeмeтpa представляет собой тип mater dolorosa (скорбящей матери). Но другие богини — Иштар, Артемида — жестоки. Кали держит в руках череп, наполненный кровью. «Головы свежеубиенных быков твоих висят на шее твоей, как ожерелье… Тело твое прекрасно, как дождевые облака, ноги твои забрызганы кровью», — говорит о ней один индийский поэт.

пустоты. В морских глубинах царит ночь: женщина — это Маге tenebrarum (сумрачное море), внушавшее страх древним мореплавателям; и в недрах земли тоже царит ночь. Эта ночь, грозящая поглотить человека, ночь, представляющая собой обратную сторону плодовитости, вселяет в него ужас. Он стремится к небу, к свету, к залитым солнцем вершинам, к чистому и прозрачному, как кристалл, холоду лазури; а под ногами у него влажная, теплая, темная, готовая вобрать его в себя бездна; множество легенд повествуют о героях, навеки канувших после того, как однажды попали в материнский сумрак — в пещеру, в пропасть, в ад.

Но здесь снова проявляется амбивалентность: всегда вызывая ассоциацию со смертью, прорастание в то же время несет в себе идею плодовитости. Ненавистная смерть представляется как новое рождение и сразу становится священной. Умерший герой воскресает, как Озирис, каждой весной, новые роды дают ему новую жизнь. Высшая надежда человека, говорит Юнг, «это чтобы сумрачные воды смерти стали водами жизни, чтобы смерть и ее холодные объятия стали материнским чревом, подобно морю, которое хоть и поглощает солнце, но заново рождает его в своих глубинах»!. Погребение бога–солнца в морской пучине и его новое блистательное явление — это общая тема многих мифологий, И человек тоже одновременно хочет жить, но стремится к покою, сну, его влечет к себе ничто. Он не хочет быть бессмертным, а через это может научиться любить смерть, «Неорганическая материя — это материнское чрево, — пишет Ницше. — Быть освобожденным от жизни — значит снова стать истинным, завершиться. И понимающий это отнесся бы к возвращению в состояние бесчувственного праха как к празднику». Чосер вкладывает в уста старика, который никак не может умереть, такую мольбу: Палкой моей ночью и днем

Стучусь я в землю, дверь матери моей, И говорю: «О мать! Впусти меня».

Человек хочет утвердить свое существование во всей его исключительности и обрести гордое спокойствие от осознания своего «существенного отличия», но также он желает сломать преграды своего «я», слиться с водой, землей, ночью, с Ничем и со Всем. Женщина, обрекающая мужчину на конечность, в то же время позволяет ему выйти за пределы своего «я»: отсюда и связанная с нею двусмысленная магия.

Во всех цивилизациях и даже в наши дни она внушает мужчине ужас: он проецирует на нее ужас перед собственной плотской случайностью. Девочка, не достигшая половой зрелости, не таит в себе угрозы, не окружена никакими табу, в ней нет ничего сакрального. Во многих примитивных обществах даже ее половой орган представляется невинным: с самого детства мальчикам и девочкам дозволяются эротические игры. Женщина становится нечистой с того момента, как может зачать. Часто встречаются описания строгих табу, окружавших в примитивных обществах девочку в день ее первой менструации; даже в Египте, где к женщине относились с исключительным почтением, на протяжении всего периода месячных ее держали взаперти 1. Часто ее выгоняют на крышу какого–нибудь дома, отправляют в хижину, расположенную за пределами деревни, ее нельзя ни видеть, ни трогать — больше того, она сама не может касаться рукой своего тела; у народов, ежедневно занимающихся вычесыванием вшей, ей дают палочку, чтобы она могла почесаться; ей нельзя прикасаться пальцами к пище; иногда ей вообще запрещается есть; в других случаях мать и сестра могут покормить ее с помощью какого–нибудь инструмента; но все предметы, которых она касалась в этот период, должны быть сожжены. После первого испытания связанные с менструацией табу перестают быть настолько суровыми, но по–прежнему остаются строгими, В Левите, в частности, говорится; «Если женщина имеет истечение крови, текущей из ее тела, то она должна сидеть семь дней во время очищения своего. И всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера. И все, на чем она ляжет… и все, на чем сядет, нечисто. И всякий, кто прикоснется к постели ее, должен вымыть одежды свои и омыться водою и нечист будет до вечера». Этот текст в точности совпадает с тем местом, где речь идет о нечистоте в результате заболевания гонореей. И очистительная жертва в обоих случаях одинакова. Очистившись от истечений, следует отсчитать семь дней и принести двух горлиц или двух молодых голубей священнику, который принесет их в жертву Всевышнему. Следует отметить, что в матриархальных обществах менструации приписывались амбивалентные свойства. С одной стороны, она парализует социальную деятельность, подрывает жизненные силы, от нее вянут цветы и падают плоды; но она может действовать и благотворно: выделения используются для приготовления любовных напитков и лекарств, в частности для врачевания порезов и синяков. Еще сегодня у некоторых индейцев, когда они отправляются сражаться с фантастическими чудовищами, населяющими их реки, принято вывешивать на носу лодки пучок волокон, смоченных менструальной кровью: ее испарения губительно действуют на их сверхъестественных врагов, В некоторых греческих городах девушки несли в знак поклонения в храм Астарты белье, запачканное первой

¹Впрочем, разница между мистическими и мифологическими верованиями и жизненным опытом человека сказывается в следующем факте: ЛевиСтрос свидетельствует, что «молодые люди племени ниммебаго посещают своих любовниц, пользуясь покровом тайны, которым они окружены в результате уединения, предписанного в период месячных».

кровью. Однако с пришествием патриархата подозрительной жидкости, истекающей из женского органа, приписывались лишь губительные свойства. Плиний в своей «Естественной истории» говорит: «Женщина в период менструации портит урожай, опустошает сады, губит ростки, заставляет падать плоды, губит пчел; если она коснется вина, оно превращается в уксус; молоко скисает…» Древний английский поэт выражает те же чувства, говоря: Oh! menstruating woman, thou'st a fiend From whom all nature should be screened!

О женщина! Твои менструации — это бедствие, От которого следовало бы оберегать всю природу!

Эти верования сильны даже в наши дни. В 1878 году один член Британской медицинской ассоциации дал интервью «Бритиш медикэл джорнэл», где заявил следующее: «Не вызывает сомнений, что мясо портится, если к нему прикасаются женщины, имеющие в это время менструацию»; он утверждает, что сам лично наблюдал два случая, когда окорок испортился при подобных обстоятельствах. В начале нашего века на сахарных заводах Севера устав запрещал женщинам появляться на предприятии в период того, что англосаксы называют «curse» — «проклятия», ибо иначе сахар чернеет, В Сайгоне женщин не берут на фабрики по производству опиума: из–за их месячных опиум сворачивается и становится горьким. Подобные верования до сих пор сохранились во многих французских деревнях. Любая хозяйка знает, что у нее ни за что не получится майонез во время женского недомогания или в присутствии женщины, у которой в этот момент месячные. В Анжу недавно один старый садовник, поставив в погребе сок из годового урожая яблок, писал хозяину дома: «Надо попросить живущих в доме и приглашенных молодых дам не заходить в погреб в определенные дни месяца, а то сидр не будет бродить». Кухарка, узнав об этом письме, пожала плечами. «Это никогда не мешало сидру бродить, — сказала она, — это только для сала плохо: нельзя солить сало перед женщиной, у которой эти дела, а то оно стухнет» ^l .