По следам кочевников. Монголия глазами этнографа - Бочарникова Е. А.. Страница 16
В моем дневнике перед сегодняшней записью стоит дата 17 мая, но Орхон во многих местах еще скован льдом, только около берега кристально чистая вода освободилась от зимнего панциря. Птичьи стаи пестрят многоцветным оперением: дикие утки, дрофы, чайки — все вместе купаются в реке. Расположившись на каменистом берегу, один из сопровождающих нас монголов уже вытаскивает из машины европейские удилища, катушки, крючки. В прозрачной воде хорошо видны большие хищные рыбы с черной спинкой — тулы [39]. Не успеваю я установить свой фотоаппарат, как одна уже попалась. На берег выбрасывают рыбу весом около килограмма. Но ее, оказывается, предназначают для приманки: рыбу тут же разрезают на куски, и вот ее хвост уже насажен на крючок. Все последующее правильнее было бы назвать не рыбной ловлей, а охотой. Рыбак нацеливается на добычу, хорошо видную в воде, как некогда делали это его предки, пронзавшие рыбу стрелой, и наживка опускается перед самым носом хищницы. Но иногда крючок превращается в гарпун и вонзается рыбе в бок. Рекорд сегодняшнего улова — крупная рыба длиной 130 сантиметров, но, по мнению наших спутников, это не слишком большая удача: обычно на крючок попадаются гораздо более крупные экземпляры.
Последний день нашего пребывания в Худжирте заканчивается соревнованием в стрельбе. Целью служит небольшая верблюжья кость, поставленная на расстоянии 50!Метров от стрелков. Рано утром 18 мая укладываем свои чемоданы — и снова в путь. Главный врач не прощается, уверяя, что ему тоже надо куда-то поехать по пути с нами. Его машина идет впереди, затем останавливается и ждет нас у пограничного столба на рубеже Худжиртского сомона. Из-под сиденья машины появляются архи — монгольская молочная водка — и стопки. Главный врач поднимает тост за успех нашей работы, мы благодарим его за сердечный и дружеский прием. Выпиваем прощальную чарку, главный врач обнимает нас, и обряд расставания заканчивается традиционным рукопожатием: протягивая правую руку, полагается поддерживать ее локоть левой. Мотор пыхтит, мы машем рукой гостеприимному хозяину, и машина трогается. Встречам и расставаниям, обмену подарками и вообще всему, что касается общения между людьми, монголы придают гораздо больше значения, чем мы. Этим и объясняется торжественность таких общений.
Поднимается такой сильный ветер, что наш грузовик с трудом продвигается вперед. Затрачиваем полтора часа, чтобы добраться до берега Орхона, следуя теперь не той дорогой, что накануне. В середине огромной, широко раскинувшейся долины чернеет обширный массив распаханных земель. Наша машина пожирает километр за километром, и вот мы уже различаем вдали множество маленьких белых предметов. Перед нами белая четырехугольная крепостная стена, а на ней на расстоянии восьми-десяти метров друг от друга маленькие пирамидальные субурганы — священные символы буддизма. На каждой стене выстроилось по 20–25 таких пирамидок, а на каждом из четырех выдающихся углов еще по две. Толстые стены обращены к четырем сторонам света; ворота в форме трапеции очень напоминают древнеегипетские. Виднеются изогнутые линии черепичных крыш, расположенных за стенами строений. Из находящейся неподалеку юрты выходит ее хозяин и говорит нам, что стучать надо в восточные ворота. Тяжелые створы открываются: перед нами развалины Эрдени-Цзу, одного из самых древних и почитаемых монгольских монастырей.
Посередине огромного четырехугольного двора стоит высокая белая с золотом пирамида — Золотой Субурган. Собственно говоря, такие пирамиды выполняют у буддистов ту же функцию, что и крест у христиан. Где бы ни жили буддисты, можно найти такие пирамиды, от самых маленьких из глины до колоссальных каменных сооружений высотой чуть не с гору. Храмы ими переполнены; сделанные из простых, а иногда из благородных металлов и драгоценных камней пирамидки (чаще их изготовляют из более дешевых материалов) встречаются в кочевых юртах и постоянных жилищах верующих. Возведение таких сооружений считалось священной обязанностью верующих буддистов, и богачи соперничали между собой, кто построит пирамиду побольше и покрасивее. Сооружение субурганов началось с очень древних времен. Упоминания о тих можно найти в «Притчах о мудрецах и глупцах». Текст этих притч примерно в VI веке нашей эры был переведен с тибетского языка на монгольский, а еще раньше с китайского на тибетский. Но и китайский текст в свою очередь был переведен с одного из языков Центральной Азии. Первоисточник надо искать в Индии, хотя оригинальный санскритский текст утерян. Вот что рассказывается в «Притчах»:
Случилось однажды, что царь собрал свое войско и отправился на поимку чудовищного Ангулмали, носящего на голове венец из человеческих пальцев. Путь воинов проходил мимо рощи царевича Илагукчи. Здесь на острове жил монах, уродливый карлик с чарующим голосом. Воины услышали доносящееся из часовни пение и, позабыв об усталости, готовы были бесконечно внимать голосу карлика. Слоны и лошади, навострив уши, слушали чудесное пение и отказывались продолжать путь. Царь, подивившись тому, что слоны, и лошади заупрямились, велел разузнать, в чем дело. Ему доложили, что животные зачарованы чудесным пением, поэтому и не трогаются с места. Тогда царь сказал:
— Если животные, родившиеся от существ с согнутой спиной, так очарованы этим голосом, что же должен сказать я, родившийся среди людей? И мне угодно послушать пение.
Царь въехал в рощу царевича Илагукчи, сошел со слона и, отстегнув саблю, положил ее вместе с зонтиком на землю. Затем он предстал перед светлым ликом Будды и, склонившись перед ним, держал такую речь:
— Кто этот сладкоголосый монах? Хочу увидеть его и одарить: пожалую ему 40 тысяч каршапанов.
— Не торопись с посулами, посмотри сначала на того, кого ты хочешь одарить, — ответил Будда. — Когда ты его увидишь, не захочешь дать ему и одного каршапана.
И, правда, увидев безобразного, сморщенного карлика, царь позабыл о своем намерении. Он преклонил колена пред Победоносно Усопшим и спросил:
— Этот монах безобразен и мал ростом, но голос у него чудесный. Что же совершил он в прошлой жизни, за что несет такую кару?
И Будда ответил:
— Если хочешь узнать и запечатлеть в своей памяти эту историю, я поведаю ее тебе…
…В давно прошедшие времена Хранитель Света Будда ходил среди людей и делал им добро. Когда же Будда покинул Долину Слез, некий царь, по имени Крикрикий, собрал останки его земной плоти и хотел построить усыпальницу для их упокоения. Тогда четыре царя драконов приняли человеческое обличье и предстали перед Крикрикием.
— Из какого материала собираешься ты возводить гробницу: из драгоценных камней или из глины? — спросили они.
Надо было бы соорудить усыпальницу из драгоценных камней, — ответил царь, — но у меня их слишком мало, поэтому я сделаю ее из глины. Каждая сторона пирамиды будет длиной в пять миль и высотой в двадцать пять миль, чтоб ее отовсюду было хорошо видно.
На это четыре царя драконов ответили ему так:
— Мы, все четверо, цари драконов, и решили раздобыть драгоценные камни для сооружения гробницы.
Услышав это, Крикрикий возликовал и сказал драконам, что с радостью примет их дар. Тогда цари драконов продолжили свою речь:
— За четырьмя стенами города есть четыре источника. Если взять воду из Восточного источника и на этой воде замесить кирпичи, то получатся синие драгоценные камни; если же к глине добавить воды из Южного источника, то кирпичи станут золотыми; вода Западного источника превратит глину в серебро, а Северного — в белый хрусталь.
Царь с удовлетворением выслушал их речь и, позвав четырех мастеров, велел каждому из них возводить одну из четырех стен гробницы. И вот случилось так, что три строителя уже почти довели свою работу до конца, а четвертый сильно отстал, так как был у него нерадивый смотритель.
Пошел как-то царь посмотреть, как строится гробница. Увидел, как мало толку от нерадивого смотрителя, царь сильно разгневался и хотел его наказать. Но мастер в сердцах сказал царю:
39
Тул (монг.) — таймень. — Прим. ред.