Аристос - Роговская Наталия Феликсовна. Страница 2

Фактическое зло, носителем которого стал Клегг, одержало верх над потенциальным добром, зародыш которого жил в Миранде. Я не имел в виду сказать этим, что будущее видится мне черным и безысходным — или что некой бесценной элите угрожают полчища варваров. Я просто хотел сказать, что если нам не хватает смелости повернуться лицом к этой неоправданно жестокой вражде (основанной главным образом на неоправданной зависти, с одной стороны, и на неоправданном высокомерии, с другой) между биологическими Немногими и биологическими Многими; если мы не признаем, что люди не рождаются, и никогда не будут рождаться равными, хотя мы все рождаемся равными в своих человеческих правах; если не научим Многих, как им избавиться от присущей им ложной посылки, что они люди второго сорта, а Немногих от не менее ложной посылки, что биологическое превосходство — это определенный уровень существования, а не определенный уровень ответственности, — в таком случае мир никогда не станет ни справедливее, ни счастливее.

Кроме того, через всю книгу проходит мысль о том, какую важную роль играет полярный взгляд на жизнь; о том, что отдельные индивиды, народы, идеи, если говорить об их жизненной силе, энергии и «топливе» — в гораздо большей степени зависят от своих противников, врагов и носителей всего прямо противоположного, чем это может показаться на первый взгляд. Это, конечно, верно и в отношении оппозиции Немногие/Многие, эволюционно недостаточно/избыточно привилегированные. Состояние войны приносит и свои здоровые плоды, помимо совершенно очевидных нездоровых. Но если и можно одним словом подытожить, чем же все-таки болен наш мир, то слово это, вне всякого сомнения, — неравенство. Это оно, неравенство, а не Ли Харви Освальд, унесло жизнь президента Кеннеди. Случай, великий фактор, управлять которым не в нашей власти ни сейчас, ни потом, всегда будет отравлять жизнь бациллой неравенства. И разве не безумие, когда человек сам снова и снова, не думая о последствиях, распространяет эту зловредную заразу по всему миру, вместо того чтобы поставить на ее пути какие-то преграды?

Именно эта мысль, если прислушаться повнимательнее, и звучит в «Коллекционере», как и в той книге, которую вы сейчас держите в руках. Относиться к ней можно по-разному, но, полагаю, вы все же согласитесь со мной, что с фашизмом она ничего общего не имеет.

1968

Введение

1. Книга, которую вы собираетесь прочесть, написана в форме отдельных записей. Причина не в лености автора, но в попытке свести на нет всякую риторику, всякое воздействие на читателя путем стилистических ухищрений. Многие записи представляют собой догматически выраженное мнение — не для того, чтобы навязывать свои убеждения, а для того, чтобы исключить саму возможность воздействовать посредством чисто художественных приемов. Я не хочу, чтобы мысли мои нравились, потому что нравится форма, в которую они облечены: я хочу, чтобы они нравились сами по себе.

2. Это не диалог, но лишь один голос в диалоге. Я утверждаю; вы вольны принимать или отвергать.

3. Кое-что из высказанного мной страдает типичным недостатком всякого рассуждения и обобщения — бездоказательностью. Единственное доказательство в этом случае — ваше внутреннее согласие, единственное опровержение — внутреннее несогласие. Многие современные философы настаивают на том, что недоказуемое утверждение, с научной точки зрения, лишено смысла; но я не могу согласиться с тем, что философия — только наука: это не так и так никогда не будет.

4. Я прежде всего поэт, и только потом ученый. Это факт биографии, отнюдь не рекомендация.

5. Я верю в то, что человек наделен здравомыслием, и все нижеследующее — дань этой вере.

I

Вселенская ситуация

1. Где мы? Что это за ситуация? Есть ли тот, кто над ней властен?

2. Материя во времени представляется нам, по причине нашей законной заинтересованности в выживании, управляемой двумя противоположными принципами — Законом, или принципом организующим, и Хаосом, или принципом дезорганизующим. Оба они (один, как нам представляется, упорядочивающий и созидающий, другой — разрушающий и, как следствие, производящий сумятицу) пребывают в вечном конфликте. Этот конфликт И есть существование.

3. Все, что существует наряду с чем-то еще, обладает — в силу самого факта своего существования и в силу того, что оно не является единственным сущим, — индивидуальностью.

4. Вселенная, какой мы ее знаем, постоянна в своих составляющих и своих законах. Всё в ней, то есть каждое индивидуальное сущее, имеет свое рождение и смерть во времени. Это рождение и эта смерть — отличительные признаки индивидуальности.

5. Все формы материи конечны, но материя бесконечна. Форма — смертный приговор, материя — вечная жизнь.

6. Индивидуальность равно необходима, чтобы ощущать боль и испытывать удовольствие. Все многообразие боли и удовольствия служит одной общей цели — выживанию материи. Всякая боль и всякое удовольствие есть отчасти то, что они есть, поскольку переживаются индивидуально — и поскольку, являясь функциями индивидуального, имеют свой конец.

7. Закон и Хаос, два процесса, довлеющие над существованием, одинаково индифферентны к индивидуальному. Для Хаоса разрушительная сила — Закон, для Закона — Хаос. Для индивидуального они в равной степени созидательны, обязательны и разрушительны.

8. В рамках целого ничто не может быть несправедливым; хотя и может оказаться неблагоприятным для того или иного индивида.

9. Нет и не может быть в целом такой божественной силы, которая брала бы на себя заботу о чем-то одном, чем бы оно ни было, хотя наличие силы, на которую возложена забота об этом целом, исключить нельзя.

10. У целого нет предпочтений.

Кораблекрушение и плот

11. Человечество на плоту. Плот на безбрежном океане. Из нынешней своей неудовлетворенности человек делает вывод, что в прошлом случилась некая катастрофа, кораблекрушение, до наступления которой все жили счастливо; то был некий золотой век, некий райский сад. И человек делает еще один вывод — где-то там впереди лежит земля обетованная, земля без конфликтов и вражды. А он сам мыкается ни тут, ни там, en passage [2]. Миф этот сидит в нас глубже, чем религиозная вера.

12. На плоту семеро. Пессимист, для которого все привлекательные стороны жизни не более чем соблазнительный обман, продлевающий страдание; эгоист, чей девиз «Carpe diem» («Лови момент»), — этот из кожи вон лезет, чтобы урвать себе на плоту лучшее место; оптимист, вечно шарящий по горизонту глазами в надежде увидеть обетованную землю; наблюдатель, который довольствуется тем, что ведет вахтенный журнал, где регистрирует ход плавания — всё, что происходит на море, на плоту и с его собратьями по несчастью; альтруист, для которого смысл существования в самопожертвовании и помощи ближним; стоик, который не верит ни во что, кроме как в собственное нежелание прыгнуть за борт и тем разом со всем покончить; и, наконец, дитя: тот, кому от рождения дано — как иному дается абсолютный слух — абсолютное неведение: жалкое до слез, вездесущее дитя, которое верит, что в конце концов все объяснится, кошмар рассеется и откуда ни возьмись из воды поднимется зеленый берег.

13. Но кораблекрушения не было; и земли обетованной не будет. Если бы даже идеальная земля обетованная, Ханаан, в принципе существовала, представители рода человеческого обитать там не могли бы.